Как люди сотрудничают. Противостояние вызовам коллективных действий - Richard Blanton

видимости, это был предпочтительный способ публичной репрезентации правителей йоруба в фокальный период, поскольку они всегда появлялись в масках на официальных ритуальных мероприятиях. Но какая стратегия - аниконизм, маскировка или точное портретирование - будет более вероятным результатом коллективного строительства государства в каждом конкретном случае? В настоящее время не существует теории, которая могла бы определить условия, благоприятствующие одной из них, но портрет, из всех стратегий, обладает наибольшим потенциалом для задействования когнитивных систем мозга, позволяющих анализировать намерения и достоверность. Мобилизация этих возможностей подразумевает художественную стратегию, которая, по словам Нормана Брайсона (1983: 45), является "узкокогнитивной". Узкокогнитивное или "внутреннее" восприятие (восприятие невидимого разума) подразумевает, что понимание произведения зрителем происходит мгновенно, то есть с высоким уровнем тактильных ценностей, близких к универсальному визуальному опыту, и в меньшей степени опосредованно через эстетическое восприятие локально значимой истории, стиля или символа. Рассматривать точный портрет другого человека - значит задействовать способности теории разума в том смысле, что зритель может смоделировать, что за человек изображен на рисунке.

Искусствоведы отмечают вызывающую силу портретов, которые, по словам Дэвида Фридберга, способны вызывать "повторяющиеся ... ...психологические и поведенческие реакции... наблюдаемые на протяжении всей истории и в разных культурах. . . [когда зритель] . . видит живых существ, одушевленных, не тех, кого история сделала смертными, а тех, кто подобен ему, из... того же дыхания, крови и плоти" (Freedberg 1989: xix-xx, 200). Сила восприятия портретов обусловлена двумя особенностями системы визуальной обработки мозга. Первая - это то, как живописные подсказки в художественном изображении могут служить дополнением к восприятию человека. По словам Дэвида Мелчера и Патрика Кавана, люди проявляют "терпимость к плоскости и застылости изображений; эта относительная нечувствительность к резкому различию между картиной и реальным миром является одной из основ визуального искусства" Melcher and Cavanagh (2013: 360). Другая когнитивная особенность заключается в том, что даже изображения или скульптурные фигуры, особенно если они физиологически правдоподобны, стимулируют систему зеркальных нейронов, что позволяет симулировать действия, эмоции и ощущения других людей. В этой связи интересно, что целью некоторых западных авторов эпохи раннего Нового времени было усиление, в некотором смысле, врожденных способностей человека к анализу лица путем разработки формальной теории и метода "физиогномики". Эти методы претендовали на повышение способности наблюдателя понимать характер человека по внешним признакам, в частности, посредством формального анализа черт лица (аналогичные дисциплины, посвященные анализу лиц, были разработаны и в других цивилизациях).

Точный портрет способен, по выражению Эрика Канделя (2012: 107), "вовлечь зрителя в картину" с целью стимулирования когнитивных реакций, таких как эмпатия и готовность к участию. В коллективных государствах, где способность управлять страной зависит не столько от символизма должности, сколько от завоевания доверия граждан, портреты позволяют проанализировать лицо, чтобы зритель мог предположить, каким человеком может быть лидер. Например, Оливер Кромвель (1653-59) представлял себе форму художественного изображения, подходящую для его протектората. Это включало в себя желание написать официальные портреты как реалистичные изображения, чтобы контрастировать с традиционным каноническим способом изображения британских правителей, который историки искусства называют "героической" живописью (рис. 11.3). В 1649 году Кромвель, как сообщается, дал своему портретисту указания "использовать все свое мастерство, чтобы написать мою картину действительно похожей на меня и не льстить мне, а отмечать эту грубость, прыщи, бородавки и все, что вы видите, иначе я не заплачу за нее ни фартинга" (qtd. in Bindman 2008: 48) (после Кромвеля героическое изображение было возобновлено, когда на трон взошел Карл II).

Портрет Оливера Кромвеля работы Роберта Уокера, около 1649 года. © Национальная портретная галерея, Лондон.

 

Моральные дискурсы и художественные инновации, аналогичные европейскому Просвещению?

Далее я описываю ключевые элементы культурных дискурсов и их выражение в художественной репрезентации в обществах сравнительной выборки. Я предполагаю, что эти высококоллективные примеры аналогичны идеям и формам репрезентации европейского Просвещения, особенно повороту к натуралистической репрезентации (в Приложении Б, раздел 6, я описываю статистический анализ, основанный на выборке из тридцати обществ, который показал статистически значимую связь между более высокими уровнями коллективного действия и натуралистическим искусством).

Афины (403-322 гг. до н.э.)

Фаза быстрых изменений в культуре сопровождала политические реформы шестого и пятого веков до нашей эры, которые привели к созданию демократического полиса в Афинах. Реконфигурированная культурная модель была отчасти переосмысленной народной теорией разума, которая бросила вызов неравенству в обществе, которое было резко стратифицировано, хотя признаки, указывающие на эгалитарный образ мышления, присутствуют уже в восьмом веке. Например, так называемая "средняя поэзия" этого раннего периода была явно антиэлитарной. Например, знаменитые "Труды и дни" Гесиода, написанные в седьмом веке до нашей эры, представляли собой развернутую критику привилегий элиты и одновременно подчеркивали "священные" задачи сельского хозяйства и земледелия. Это похоже на хвалебное отношение Гомера к отцу Одиссея, Лаэртскому, и его жизни на ферме. Как утверждает Виктор Дэвис Хэнсон (1999: 3), подобные источники представляют собой "появление нового типа людей, для которых работа была не просто средством существования или получения прибыли, а облагораживающим образом жизни, горнилом нравственного совершенства, в котором прагматизм, умеренность и поиск пропорций были основополагающими ценностями".

Культурный дизайн демократии был далее представлен, начиная с конца шестого века, для демократического демоса, к которому они применяли название "афиняне". По словам Кристиана Майера (1990: 144), "это означало, что подавляющее большинство членов полиса, ранее знавшие друг друга как соседи, фермеры, ремесленники и единоверцы, теперь заново открыли друг друга как граждане и начали действовать, обращаться и сотрудничать на новом уровне, с новым взаимным уважением и новыми взаимными ожиданиями". Для достижения своих объединяющих целей афиняне создали народную культуру, которая "поддерживала свободу и политические возможности каждого гражданина" (Pritchard 2010: 2). Эти изменения, возможно, наиболее ярко отражены в распространении parrhesia (свободы слова) и isegoria (равных возможностей в дебатах) на гражданское население, включая сельское крестьянство, которое, как было отмечено, могло присоединиться к другим гражданам в ekklesia (народном собрании).

Свобода слова имела решающее значение для функционирования афинской демократии. Как описывает Джозайя Обер (1994: 103), полития "создавалась и пересоздавалась в ходе коллективных процессов публичных дискуссий" - открытого и эгалитарного общения, которое было далеко от "глубокого горизонтального раскола [который] отмечал мир гомеровских поэм" (Finley 1962: 61). Как пишет С. К. Хамфрис (1978: 233), "старая аристократическая концепция арете, в которой были неразрывно смешаны сословные атрибуты, статусные обязательства и более абстрактные моральные качества, больше не была адекватной. Добродетель должна была быть демократичной, одинаковой для всех людей; в то же время она должна была