Не жизнь, а роман! (СИ) - Меллер Юлия Викторовна

Пара дней прошло спокойно, и если бы не постоянное чувство голода, которое измучило фантазийными зарисовками застолий с горячей пищей, то всё было даже прекрасно. Невольно Катерина развлекала всех своих существованием. Она часто сидела с лютней и тренькала, пока кто-нибудь устало не вздыхал, потом переворачивала дополнительное ведро и присаживалась к столику, записывая перевод песен на французский язык из старых пьес, которые дошли до потомков в будущем и были экранизированы. Музыка для них была более-менее проста, а слова будут понятны и близки её сегодняшним окружающим, но в тоже время это будет сенсационной новинкой среди монотонных баллад.

Все эти мысли подогревали энтузиазм, и Катерина быстро привыкала к путешествию, пока на третий день не началась качка и она не почувствовала, что такое морская болезнь. Аппетит пропал, желания музицировать как не бывало, стеснение прошло, осталась слабость, ведро и желчь, которую она время от времени мучительно извергала из себя.

Сколько это длилось? Наверное, целую вечность! И неважно, что солнце садилось за горизонт всего лишь дважды! Тут час за год!

В какой-то момент она почувствовала, что качка больше не беспокоит её, но начались проблемы другого рода, где помощь невозмутимого Рутгера была неприемлема.

Закрывшись ото всех, Катя страдала, жалела себя, валялась на смятой перине, ища удобное положение, и спала. Наконец, настал день, когда она с удовольствием ополоснулась, тихонько выкинула за борт все следы от недомоганий, переоделась в чистое и, ощущая подъём сил с вернувшимся здоровьем, сияя и радуясь движению, прогулялась по кораблю.

Ей улыбались, шутили, что она теперь морской волк, спрашивали, не согласится ли она что-нибудь сыграть на лютне, словно забыли, что она это делать ещё не умеет и извлекаемые ею звуки из лютни лишь терзают уши. Но ей было приятно. В тот день её вообще всё радовало!

Горшочком с законсервированной фасолью пришлось поделиться со всеми воинами. Началось всё с Рутгера. Ему Катя предложила полакомиться из вежливости и нежелания оставлять фасоль недоеденной. Гильбэ снял пробу исходя из коммерческого интереса. Потом подошли профессионалы морского дела: коммит, патрон, пилот, рулевой. А далее недюжинные дегустационные способности проявили уставшие от безделья воины. Воины так сильно водили носами и столь громко сглатывали, что невозможно было не угостить их. Собственно, в горячем виде, фасоль была бы вкусна, а так... ну, только потому, что сухари и вяленое мясо осточертело.

Корабль шёл налегке, и его скорость не позволяла охотникам до чужого добра рассматривать его в качестве добычи, поэтому настроение у всех было отличное.

- Завтра можем остановиться в Ла-Корунье королевства Леона.

«Корунья? - старалась вспомнить Катя, - вроде порт Испании, но при чём тут королевство какого-то Леона?»

- Леон? Там неопасно?

- Нет, Альфонсо крепко держит власть в своих руках! - с уважением к неизвестному королю, произнёс Гильбэ.

- А, ну тогда, конечно, - вздохнула сеньора.

(прим. Авт. Королевство Леон - был город Леон, получивший своё название от Legio (легион), а далее история королей, которые увеличивали территорию, превращая город в королевство. Сейчас эти земли входят в состав Испании)

Рано утром Катя проснулась от нарочито громких голосов, сообщающих, что они идут мимо башни Геркулеса. Пришлось наскоро приводить себя в порядок и смотреть, что это за чудо. Оказалось - маяк. Ничего особенного, но он был построен в I веке. Благоговеть настроения не было, но Катерина не отрывала от него глаз, чтобы с честью выполнить столь скудную культурную программу путешествия. Вскоре они вошли в порт и, заплатив необходимые деньги, получили разрешение остаться на ночь.

- Мадам, не отходите от меня ни на шаг, - сурово произнёс Рутгер, а Катя посмотрела вправо, влево, назад и не поняла, как она вообще будет двигаться в созданной «коробочке» из воинов.

Город пестрел разнообразными одеждами и напрашивался вывод, что население в порту многонациональное. Ради сеньоры воины прошли довольно далеко в поисках приличного места «перекусить» и когда нашли его, то провели время там до вечера. Катрин в таверне предоставили самые лучшие покои, принесли ей воды, и она смогла вымыться, отдохнуть. Возвращались уже в темноте, едва не заблудившись. Встречные одиночки шарахались от звенящей оружием компании. Обратная дорога показалась неимоверно длинной, но объевшаяся Катя, переставляя ноги, думала о том, что это всё цветочки, и ей совсем скоро предстоит пешком пройти гораздо более весомое расстояние, чем половина города.

С первым лучом солнца путешествие продолжили. Потихоньку сложился определенный график жизни. Пока не начинало жарить солнце, Катерина взбивала свою перину, выполняла внутри палатки разные упражнения, чтобы насытить тело движениями, потом ополаскивалась двумя-тремя ковшиками воды и растирала тело влажной тряпкой. Не торопясь, перекусывала. Как только становилось душно, она поднимала стенку и, повесив перину на борт для солнечных процедур, сама устраивалась на сундуке среди подушек, начиная тренькать на лютне. Через неделю Гильбэ сделал заход ещё в один порт. Там всё повторилось. Все размялись, поели, пополнили бочку с водой для сеньоры, кое-что прикупили из еды и продолжили путь.

Вскоре Катерина могла уже сносно играть на лютне пару мелодий и тогда она стала пробовать петь. Голос у неё не был поставлен, но звучал приятно и если долго не тянуть какую-либо ноту, то выходило очень душевно. Немного путаясь в музыке, Катя нежно промурлыкала коротенькую спокойную песню дуэньи из фильма «Собака на сене»

Ах, если б можно, если б можно было,

Чтоб сердце самовольно разлюбило...

Увы, оно лишилось власти,

Подчинено любовной страсти.

Ах, если б сердце остывало сразу,

Лишь собственному подчинясь приказу...

Увы, оно судьбой суровой Обречено влачить оковы.

Ах, если б можно, если б можно было,

Чтоб сердце самовольно разлюбило...*

(*романс Анарды, музыка Гладкова, слова М.Донского)

Пока она пела, набежали облака и закрыли солнышко, помогая создавать у слушателей грустноватый настрой и возвышая печаль.

- Что это вы, сеньора, будто сожалеете о своей любви? - насмешливо спросил Гильбэ, заслужив злой взгляд Рутгера.

- Это же просто песня, - ей казалось, что Гильбэ спит, а оказалось, внимательно слушал. -Она не обо мне, а о даме, которой суждено выйти за родовитого сеньора, а она влюблена в другого.

- Что за глупости, любовь! Скажете тоже, - засмеялся рыцарь.

- А вы что же, никогда не были влюблены?

- Да много раз! - при этом он сделал неприличный жест, понятный всем, кроме Катерины.

- Заткнись, Гильбэ, пока я не выбил тебе зубы.

- Ты?! Мне? - взъерепенился Гильбэ, но чуть отсаживаясь дальше от капитана Рутгера, а Катя, чтобы не дать развиться конфликту, спросила:

- Неужели у вас никогда не болело вот тут от того, - она приложила руки к груди, - что чувства переполняли вас? Ни за что не поверю, что вы не встретили девы, от одного взгляда которой хотелось бы совершать подвиги.

- Нет, сеньора, я не подвержен таким глупостям, - почти серьёзно ответил ей Гильбэ и, несмотря на некоторую доли насмешливости, в голосе чувствовалось сожаление.

- Тогда эта песня для вас. Почувствуйте силу чужой любви, - немного зло, даже дерзко, будто отвечая всем мужчинам разом в лице этого рыцаря, пропустившим или не оценившим посылаемые им знаки любви девушками.

Она развернулась всем корпусом в сторону Гильбэ и, сильно ударив по струнам, запела намного громче, безотрывно смотря ему прямо в глаза. Конечно, это было позёрство, и Катя собиралась впечатлить рыцаря на полную катушку, используя любое давление:

Когда любовь сильна - ей нет преград!

Она не оробеет, не отступит,

Пусть умоляют, пусть грозят,

Пусть горы злата ей сулят

Её никто не сломит и не купит!

Нет!

Катя разорвала безмятежный воздух своим резким, отрывистым, напористым пением. К такому здесь не привыкли, а она пела из «Благочестивой Марты». За время пути удалось адаптировать к французскому пока только две песни. Одну мягкую и спокойную, а вторая с первого дня на корабле испепеляла ей сердце, поскольку поддерживала её порыв преодолевать трудности. Она не собиралась её исполнять для кого -то, но вот завелась, раскипелась, словно чайник, а теперь выплёскивала силу эмоций на ни в чём особо не повинного Гильбэ.