Любовник - Авраам Иехошуа

– Хорошо, хорошо…

Я вытащила кошелек из кармана брюк, он набит деньгами. Сосчитала – две тысячи сто лир. Для чего он таскает с собой так много? Я вложила в кошелек ночные деньги, но потом передумала. Нельзя наживаться на работниках, даже если они члены семьи, и отсчитала себе тридцать лир – зарплату секретарши. Снова пошла посмотреть на стучащего на машинке человека, но он исчез. Я погасила везде свет и тоже забралась под одеяло.

Наим

Трубку подняла она. Никогда не спит, крутится по дому, дремлет в креслах. Ни разу я не видел, чтобы она спала по-настоящему. «Сколько времени осталось мне жить, – говорит она, – жалко спать».

Она входит в комнату, зажигает ночник и начинает будить меня, говорит на своем смешанном арабском:

– Наим, мальчик, встань, проснись, расстанься со своими снами.

И я встаю. Я всегда оставляю трусы под пижамой, потому что она не выходит из комнаты, когда я одеваюсь, невозможно избавиться от нее. «Не обращай на меня внимания, – сказала она мне как-то, заметив, что я пытаюсь одеться тайком за дверью шкафа, – я уже все знаю, нечего тебе пугаться и стесняться».

И откуда свалилась на меня эта старуха… Но я уже привык, человек привыкает ко всему.

Одеваюсь, иду чистить зубы, опрыскиваю лицо одеколоном, успеваю выпить кофе и схватить кусок хлеба и бегу вниз – ждать их. Мало радости торчать на улице ночью. Один раз меня чуть не забрала полиция, счастье еще, что в последний момент появился Адам. Завидев издали огни тягача, я бегу навстречу, вспрыгиваю на ходу, открываю дверь и забираюсь внутрь, улыбаюсь Дафи, которая подвигается, освобождая мне место. Мы как слаженный ансамбль, как пожарники или команда танка. Каждый раз я говорю себе: «Этой ночью она не приедет», но она не пропускает ни одной ночи, есть у нее удивительная власть над отцом – делает, что хочет.

Но, по-моему, она сама не знает, чего хочет. Я сажусь рядом с ней и всегда волнуюсь, испытываю такое же счастье, как в первый раз, когда я открыл дверцу, и увидел ее, и чуть не вывалился на дорогу.

Несмотря на то что сиденье большое, а мы не занимаем много места, мы всегда теснимся рядом, а я молюсь только о том, чтобы путь был как можно длиннее. Она кутается в куртку, на голове шерстяная шапочка, глаза смеются, вся свежая, благоухающая. Адам хмуро сидит за рулем со своей тяжелой бородой, свет от приборов падает на его лицо, усталый, не произносит ни слова, смотрит на машины, проезжающие мимо нас. Как-то остановился и долго рассматривал маленький «моррис», стоявший вблизи моря, но потом оставил его, и мы покатили дальше.

Дафи спрашивает меня о старухе и о том, как я провел день, и я рассказываю ей, а она смеется от самой малости, дыхание у нее свежее, пахнет свежей зубной пастой. Сквозь одежду я чувствую тепло ее тела, я нарочно надевал на себя поменьше – брюки, тонкую рубашку и безрукавку, – чтобы ощущать ее.

Говорит, болтает, иногда о политике, я рассказываю ей что-нибудь о проблемах арабов, а она начинает спорить. Мы знаем очень мало, но все-таки спорим, пока Адам не прерывает нас:

– Хватит… тихо… не шумите… смотрите на дорогу, ищите маленькую голубую машину.

Но такой машины нет, я знаю, все это пустое.

В конце концов мы подъезжали к пострадавшему автомобилю. Несколько раз случалось, что мы его не обнаруживали, что ему удалось уйти своим ходом и нам не оставили никакого сообщения, но мы всегда находили на дороге других попавших в беду водителей – в работе не было недостатка.

В эти ночи я многое узнал о машинах. Годы пришлось бы мне учиться в гараже тому, что я узнал во время наших ночных выездов. Потому что в гараже каждый делает что-нибудь одно, а тут у каждой машины своя проблема. Что делать, если засорился бензопровод, как сменить порвавшийся ремень, как управиться со сцеплением, как вынуть термостат, перегревающий мотор, что делать с поврежденными трубами для воды. У Адама золотые руки, и он умеет учить. Иди сюда, посмотри, подержи тут, привяжи там, открой снизу. А я весь в работе, даже забываю о Дафи, которая стоит в стороне, болтает с женой шофера или играет с детьми, чтобы немного развлечь их. Иногда я говорил ему: «Дайте я сам сделаю», и он уступал место, доверял мне. Особенно если надо было залезть под поврежденную машину, протянуть под нее трос, я видел, что ему это тяжело, он уже не молод, пока залезет под машину, борода запутывается и живот застревает, и я лезу вместо него, я уже изучил все места, за которые надо прикреплять трос. Сначала он еще нагибался, чтобы проверить, хорошо ли я прикрепил, но потом стал полагаться на меня.

А разговоры людей вокруг, советы, не перестают давать советы, все – специалисты. Евреи и правда специалисты по разговорам. Иногда машины останавливаются просто так, и люди вылезают, только чтобы дать совет. Сначала спрашивают, сколько убитых и сколько раненых, а потом начинают объяснять нам, что мы должны делать. Даже раненые и оцарапанные, кровь у них еще течет, беспокоятся о машине, во что обойдется ремонт, что со страховкой. Для евреев нет ничего дороже машины.

Но Адам молчит, делает вид, что не слышит, я злюсь, а ему хоть бы что. Но когда наступает нужный момент и надо назначить цену, он с ними не церемонится. Цены у него что надо. Он отправляет их к Дафи, которая отвечает за кассу. Она сидит в тягаче, на коленях у нее коробка, светит маленький фонарь. Такая милая, берет деньги, берет чеки – что дают. Выписывает квитанции, приклеивает на них красивые синие марки. Квитанции требуют все. Некоторые кладут их в карман, наверняка передадут кому-нибудь другому, чтобы оплатил, но некоторые выбрасывают их потом на дорогу. Берут только для того, чтобы насолить нам, чтобы нам пришлось платить налог.

А денег набирается все больше. Иногда за ночь мы зарабатываем не меньше пятисот лир.

«Мы зарабатываем» не значит, что я. У меня нет ни гроша, уже несколько дней. Вся моя зарплата идет отцу, и я о ней ничего не знаю. Каждую ночь я решал – на этот раз попрошу у него денег, но в последний момент отказывался от этой мысли.

Днем я брожу по улицам, заглядываю в магазины, хочется купить то и се, хочется пойти в кино, но в кармане ни гроша. Однажды ночью, после тяжелой работы, перед тем как выйти у дома из машины, я сказал ему: «Можно мне поговорить с вами?» И стал выкладывать ему, заикаясь и запинаясь, стесняясь перед Дафи, что вся моя зарплата идет отцу и не могу ли я получить что-нибудь, какую-нибудь ссуду. А Дафи стала смеяться – ссуда…

Но он сказал мне, чтобы я назавтра пришел в гараж, он велит Эрлиху перевести зарплату на меня, но я вовсе не хотел, чтобы у папы забрали эти деньги.

– Не надо… не надо… – я совсем запутался, – я просто подумал…