След крови - Китти Сьюэлл

Глава девятнадцатая

Когда Мадлен вырулила к центру города, на лобовое стекло упали огромные капли дождя. Создавалось впечатление, что кто-то наверху разбрасывает над Батом воздушные шарики, наполненные водой. Мадлен сбросила скорость и припарковалась у обочины. После того урагана ее уже никогда не покидали страх и ненависть к бурям. Она напомнила себе, что Рэчел родилась под покровительством Чангб — ориша грома и молнии. Возможно, и сейчас Чанго в трудную минуту пришел к Рэчел на помощь.

Она посидела в машине, глядя на крыши домов и нависшие над городом тучи. Потянулась к сумочке, достала мобильный телефон и принялась просматривать электронную записную книжку. Наткнувшись на номер директора тюрьмы, нажала кнопку соединения.

Когда Мадлен ехала — быстрее, чем позволяли правила, — по шоссе А46 к Руквуду, дождь еще не начался. Она вжалась головой в подголовник и вела машину на автопилоте, стараясь отогнать все мысли и одновременно надеясь, что подсознание подскажет выход из этого кошмара.

Убит человек. Ее дочь лишила его жизни. Разве жизнь человека — это не святое? Разумеется, святое. Но чем чаще рассудок подсказывал обратиться в полицию, тем сильнее она не хотела брать на себя такую ответственность. Каковы бы ни были обстоятельства смерти Антона, Мадлен знала, что не может нарушить данную дочери клятву. Уже дважды она предавала Рэчел. Невозможно еще раз обмануть ее доверие и снова отвернуться от нее.

Она размышляла над вторым очевидным выходом из ситуации: уговорить обратиться в полицию саму Рэчел. Единственно логичный шаг — попытаться ее убедить. Мадлен готова была поклясться, что это классический случай ограниченной ответственности. Подтверждением этому служили се записи О пациентке. Рэчел находилась под ужасным давлением: она подвергалась физическому насилию, вдобавок этот подонок грозил, что отберет у нее сына. Как бы любая мать отреагировала на подобную угрозу? Это был жест отчаяния, совершенный под невыносимым давлением. Рэчел боялась этого человека, и Мадлен имела возможность воочию убедиться, на что он способен.

Она думала над тем, как заставить Рэчел обратиться в полицию. Дочь придет в ярость. Кто знает, может, и самой Мадлен достанется пепельницей по голове. Ладно, она что-нибудь придумает, когда вернется.

Мадлен прокручивала различные варианты развития событий, и постепенно ее мысли приняли другой оборот. А может, взять вину на себя? Для нее ничего не стоит придумать мотив. Какая мать не мечтает разделаться с чудовищем, которое издевается над ее дочерью? Она сама стала бы его убийцей, его палачом, и сама бы расплатилась за содеянное. Разве можно придумать лучший способ искупить свою вину перед брошенным ребенком? Такого рода жертва стала бы смягчающим обстоятельством для суда… Но когда Мадлен задумалась о деталях, то поняла, что это просто смешно. Криминалистика в наши дни шагает семимильными шагами, равно как и психиатрия, которая может дать описание психологических аспектов преступления, — правда в любом случае выплывет наружу. Если бы Рэчел приехала к ней вчера ночью, сразу после случившегося! Тогда у Мадлен было бы больше шансон убедить дочь позвонить в полицию. Самооборона стала бы правдоподобным объяснением. Но даже сейчас не стоит опускать руки.

А насчет Саши Рэчел права. На что они обрекают малыша? Что ему расскажут об отце, о матери? Где он будет жить, пока Рэчел не освободится (если освободится когда-нибудь)? Сашу заберут приемные родители. Господи, история повторяется!

Потом ей пришло в голову, что если Рэчел признают виновной в убийстве, то она, Мадлен, как Сашина бабушка и ближайшая родственница, может стать его законным опекуном. Потрясающая идея, но Рэчел никогда на это не пойдет. С другой стороны, вторым законным опекуном может стать Юрий, о котором с неприкрытой ненавистью говорила Рэчел.

И Мадлен задумалась о крайнем выходе: спрятать тело и надеяться на Бога. Но эта мысль казалась просто невероятной: как избавиться от трупа?

— Жизнь любого существа священна, — прошептала она, вслушиваясь в свои слова.

Она всем сердцем верила в этот постулат: сама она никогда, даже ненароком, не наступила ни на одну букашку. Но жизнь безжалостного преступника, торговца женским телом, насильника и, скорее всего, убийцы… Насколько священна его жизнь? Он жил жестокостью, от нее и умер. Сейчас его тело разлагается в гараже в предгрозовой духоте. Значит, остается только одно — избавится от трупа. Разве нет?

Зачем бы тогда она ехала в тюрьму Руквуд?

Мадлен шла по коридору в сопровождении незнакомого офицера-надзирателя. Он несколько раз искоса взглянул на нее, по-видимому, пытаясь понять, зачем она здесь.

— Вы хотите у меня что-то спросить? — раздраженно поинтересовалась она.

Он покачал головой и замедлил шаг, пропуская ее вперед. Звук их шагов, отскакивая от голых стен, эхом разносился по коридору.

— Мисс… Да, честно признаться, я хотел у вас спросить…

Он прибавил шаг.

— Спрашивайте, — отрезала она. — Но, черт возьми, прежде хорошо подумайте, имеет ли ваш вопрос отношение к нашему пребыванию здесь.

— Непосредственное! — расцвел он. — Вы одна из тех женщин, кто надеется найти в тюрьме настоящую любовь? Понимаете, моя девушка собирается стать психологом, она просто в восторге. Я имею в виду, вы же американка, верно? Она рассказывала мне о женщинах, которые хотят познакомиться с парнями, получившими пожизненное, и…

Мадлен остановилась как вкопанная и повернулась к надзирателю.

— Скажите, что вы пошутили!

Он обезоруживающе пожал плечами.

— Ну, вы слишком красивы, чтобы… Мне просто стало интересно, почему такая женщина согласна проводить свое время с душителем. Может, ее привлекает специфика совершенных им преступлений или…

— Послушайте, но это только между нами! — Мадлен не сбавляла шаг, ее собеседнику приходилось почти бежать за ней. — Меня привлекают не преступления, связанные с удушением, а нечто другое. Ну, вы понимаете… реки крови. Я ответила на наш вопрос? А теперь отоприте двери и держитесь от меня подальше, или я сообщу о ваших домогательствах.

Он отпер металлические двери, ведущие в крыло, где содержались заключенные, виновные в чудовищных преступлениях. Большинство их сидело в своих камерах, и Мадлен с облегчением заметила, что у «свистуна» заслонка на двери закрыта.

— Я обязан стоять у двери, мисс. Приказ директора тюрьмы. Прошу прощения, — надменно сообщил надзиратель.

— Тогда встаньте с другой ее стороны. Я не хочу видеть ваше лицо. — Она одарила его холодной улыбкой. — Договорились, солнышко?

Мадлен направилась вглубь коридора, остановилась у камеры Эдмунда и глубоко вздохнула. Она позвонила Робу Ризу, чтобы получить разрешение посетить Эдмунда в неустановленное время. В качестве предлога она выдумала двухнедельный отпуск. Что ж, будем надеяться, что Эдмунда предупредили о ее приходе. Он терпеть не мог, когда о визитах Мадлен не сообщали заранее, — в этом случае он не успевал выполнить свои ритуальные приготовления. Когда она негромко постучала, то сразу поняла, что Эдмунд стоит у двери и ждет. Он ответил ей стуком, она приоткрыла заслонку и встретилась с его бесстрастным взглядом.

— Чем обязан неурочному визиту? — усмехнулся он. — По-видимому, вы были слишком заняты, чтобы приехать на минувшей неделе. Кто он?

— Разве бы я осмелилась? — удивилась она, сделав удивленные глаза. — Я оставила вам сообщение, мой друг. Как вам, должно быть, известно, в пятницу у меня был настоящий дурдом. Мама впала в кататоническое состояние, и врачи угрожали, что поджарят ее мозги электрошоком. Уверена, что вы, Эдмунд, знаете об этом не понаслышке. Разве вы не упоминали, что к вам тоже применяли электрошоковую терапию?

Казалось, он чуть смягчился.

— Мне было без вас чертовски неспокойно. Если бы мне хотелось вздернуть кого-нибудь просто ради удовольствия, то последние несколько дней как раз к этому располагали. — Он помолчал, пристально глядя на нее, потом его серые глаза вспыхнули. — Брошь, Мадлен. Вы нашли ее!

Он широко улыбнулся, обнажая два ряда акульих зубов.

— Нашла. И вы выглядите значительно лучше, — заметила она.

— Это значит, что вы, в конечном счете, принадлежите мне.

— Я никому не принадлежу, Эдмунд. И как это ни печально, мы видимся в последний раз.

Улыбка Эдмунда погасла, лицо превратилось в застывшую маску, но при взгляде на Мадлен он понял, что она пришла не просто так, а по серьезному делу. Она приблизилась к двери — не хотела, чтобы кто-нибудь ее подслушал. Ей говорили, что визиты в тюрьму — дело сугубо конфиденциальное, что здесь нет «жучков», но стеклянный зрачок камеры видеонаблюдения беспристрастно фиксировал все, что происходит в коридоре. Она повернулась так, чтобы стоять к камере полуоборотом.