Текст ухватил себя за хвост - Сухих Анатолий

И он, сидя на коленях, и упираясь всем своим маленьким весом, почти стоя на педалях газа и тормоза, ощутил, как она тронулась, и послушно начала движение, чутко реагируя на нажатие и отпускание, на поворот руля, на прижатие тормоза.

Восторг и ужас – вот как можно было назвать, то, что он тогда ощутил, и еще азарт, так хотелось еще и еще давнуть, рульнуть. В тринадцать он уже вполне самостоятельно разъезжал по дачному посёлку и под чутким руководством по лесным и полевым дорогам, вернее, направлениям – язык это дорогами назвать не поворачивается, особенно после автобанов, по которым тоже довелось прокатиться.

Права он получил на следующий день после совершеннолетия, добрые милиционеры разрешили ему сдавать и правила, да и вождение тоже, еще до достижения.

Всё сложилось, как в фантастическом сне. И работа. И квартирка. Босс выдал ключи, сказал – заселяйся. Подъёмные, типа дал. Светка ноутбук подарила, старенький, но в хорошем, как говорится, состоянии. Сразу и сеть подключилась.

Матушка-то как обрадовалась – вчера весь вечер с ней по скайпу протрепались, а то её уже военкомат начал тихонько терроризировать – пришлось объяснить ей, что типа неразбериха у них в танковых частях, никакого порядка.

Командир, вроде как послал, а по инстанции не доложил. Паспорт пока не выдали, в военном билете штамп местной части поставили, и сказали в Москву не мотаться, а если уж сильно приспичит, командировку выписывать надо. Ну а так – свободный человек в свободной стране.

В мае можно будет машинку перегнать, и вообще жизнь налаживается. На новоселье коллеги гаджетов надарили – смешные они все, заботливые такие. И работать ничего не дают – сиди, говорят, играй в игрушку, а мы на тебя посмотрим. На обед вот сегодня один пошел, тут вообще строем не принято.

И это приятно – никто в душу не лезет, никто не грузит, не командует. Правда и вводной никакой пока не дали, зачем он тут кому так уж понадобился, но раз нужен, то оправдаю. Если оправдаю, конечно. Но Босс сказал – нужен, и что у него свои планы, время придёт – расскажет.

Самое неприятное в моей деятельности то, что надо всем угодить, всех понять и приголубить, даже тогда, когда тебе на ногу гирю в 16 кило роняют. Вот меня ругают, а рано или поздно оказывается, что я кое в чём прав, потому что время само выбирает и трепачей, и оракулов, не мы. Ну, да речь не обо мне.

Ни один из подлинных талантов не может заменить другого. Это же уникально и неповторимо – талант. А действительность стала несколько иной.

Жизнь состоит в основном из ударов судьбы и надо воспринимать всё философски. Вообще-то это предельно мягкий эвфемизм. Когда инфекция набирает обороты – заметно всем.

Отказ от диалога – ошибка. Обида, амбиции, гордыня ошибку подпитывают, но каждый выберет, как именно ему быть. Это совершенно очевидные вещи.

Кто вообще кому снится… я бабочке, бабочка мне?

В каждом из нас живёт этакий Пьеро. Я уж про Арлекина не заикаюсь, а тем более про пуделя Артамона. Странно, что я его до сих пор не встретил, скорее всего, он забился куда-нибудь в очень укромное место и думает свою думу. Скорбь и безысходность надолго, если не навсегда, овладевают им. Они им всегда овладевают. Собственно, ни на что другое он по определению не способен.

К встрече с ним я не готов, впрочем, никто и никогда не готов к встрече с ним, потому что сказать ему нечего. Потому что он и так всё знает, всё понимает, но не может ничего поделать с собой. Со мной, то есть.

Поэтому он абсолютно спокоен. Но он есть, и это факт на лице. Вот это как раз и есть самое страшное. Вы когда-нибудь видели самое страшное? Самое страшное – это моё лицо, когда я абсолютно спокоен. В смысле, когда он – это я. И от этого в принципе нет никакого спасения. Кроме как обратиться к Дюдюке Бирбидонской.

Почему-то некоторым совсем не нравится, когда их мочат. Мне, например, это не нравится совершенно. И я, что совершенно естественно, делаю всё, что бы этого не произошло. Вообще-то, по-правде говоря, я ничего не делаю. На первый взгляд.

При более пристальном рассмотрении оказывается, что ничего делать и не надо. Потому что если начинаешь делать, то создаёшь предпосылки и даёшь повод. А это как раз и есть самая большая глупость – давать повод.

Повод можно давать по-разному. Не давать повода тоже можно по-разному. Тем более, что заранее никогда и не знаешь, даёшь повод или не даёшь повода. Это когда делаешь.

Когда не делаешь, тоже никогда заранее не знаешь, даёшь повод или не даёшь повод.

Оказывается, люблю я это дело – всякую фигню сочинять. Ну, роман там, или стишок какой. Стишок, конечно, сочинять гораздо труднее, но оно того стоит. Роман сочинять тоже того стоит. Особенно, если удаётся сочинять его так же, как стишок. Так-то оно, конечно, не получается, но хотя бы в начале. И в конце.

Ну, и в середине, хотя бы иногда, местами и временами. Вот вы сразу это местами и временами понимаете. Сразу здесь и сейчас.

Везде разлито так много самородного волшебства, высвобождающегося из героев, когда начинаешь к нему осторожно прикасаться, не к герою, естественно, к веществу, и вызволять оттуда, где оно таилось до времени.

И ожидало только зова, чтобы вернуться в нашу жизнь. Вот мы и будем его звать, идти к нему – а оно к нам. Встретимся. Некий тупик: если в жизни есть осмысленная работа, то заниматься чем-то еще нет времени. Если в жизни нет осмысленной работы, то заниматься хоть чем-то нет никакого желания.

Первый вариант, надо заметить, нравится мне гораздо больше. Если бы меня поймал психолог, ему, конечно, было бы в чем покопаться, потому что наверняка есть какой-то невроз, который я компенсирую об работу. Когда она у меня есть, меня отпускает, я же считаю, что в моей жизни все правильно, и мне становится сразу же глубоко наплевать на смысл жизни, тщету всего сущего и экзистенциальный ужас.

Дело это странное, и с первой попытки понять очень трудно, так это или не так. Со второй попытки понять еще труднее, но второй попытки обычно и не бывает. Зловредная сущность успевает проявиться задолго до того, когда наступит вторая попытка.

Поэтому привлекать излишнее внимание ни к чему, тем более, что по сути ничего и нет. Разве что настроение испорчено надолго, но это ничего, по сути, не меняет. Настроение вообще может испортиться надолго просто так ни с того ни с сего. Искать за всем этим очередную зловредную сущность – дело неблагодарное.

И вообще непонятно, сущность существует объективно, на самом деле, или это плод больной фантазии. Или это порождение больной фантазии, спровоцированное чем-то существующим на самом деле, но принимающее такие невообразимые формы, что к тому, что на самом деле имеет настолько опосредованное отношение, что никакой корреляции обнаружить не удастся даже самыми сверхчувствительными приборами.

У нас есть такие приборы, но мы вам о них не расскажем. Потому что лучше чтобы вы думали, что у нас такие приборы есть, чем, если вы так думать не будете.

Хотя на самом деле никаких таких приборов не существует, тем более что не существует и никакого на самом деле, это всё плод вашей больной фантазии, вернее, плод, конечно, моей больной фантазии, но я с вами им щедро делюсь, а потому вся фантазия становится абсолютно больной.

Зачем и кому это нужно, я не знаю, но понимаю, что остановиться не могу, и это ощущение зловредной сущности, которая порождает эту больную фантазию, остается очень явственным.

Собственно, в пользу того, что мы опять попали в точку бифуркации, свидетельствуют многочисленные природные катаклизмы и социальные взрывы. Напряжение, как в социуме, так и в вещном мире нарастает, пружина сжимается и сжимается.

Это одна сторона вопроса. Или ответа. Или вообще неизвестно чего, но одна только и есть сторона. Другой стороной является то, что верхи не хотят, а низы не могут. Или наоборот. А вернее, и верхи и низы больше не хочут и не могут. И есть еще и третья сторона, оказывается. Технократический катаклизм.

Научно-техническая революция, следовало бы сказать, но это совершенно не так. Не революция, а наоборот, эволюция. Но очень быстрая. Тренд почти вертикально встал. Единственное, что настораживает, что у ленты Мебиуса только одна сторона, поэтому всё вышеперечисленное на этой одной стороне и находится. А у антиподов всё наоборот.

Ирина пропала. С утра рабочий стол пустует, телефон 'вне зоны доступа или отключен', визит 'по месту проживания' тоже ничего не дал – массивная 'сейфовая' дверь безмолвствует, ни звонок, ни удары железякой и ногой не вызвали никакой ответной реакции, никакой звук не проник из-за непоколебимой основательности.

Опрос, поквартирный и поименный соседей и 'проходимцев' тоже не принес никаких результатов – 'не знаем, не наблюдали…'.