Том 6. Рассказы, очерки. Железный поток - Александр Серафимович

Голоса:

– Штоб им ни дна, ни покрышки!..

– У, ироды, змеиное отродье!..

Поп. И вот, братие, это скопище злодейское пришло и к нам. Пришла красная злодейская банда. И нам предстоят такие же горести, бедствия, ужасы: и голод, и всех обобрали бы, и всех замучили бы.

Сергеев и лавочник возвращаются.

1-й крестьянин. Подводами дюже притесняли.

Старик. Кажный день, кажный день пятьдесят подвод с деревни – разве мысленно!

Старуха. Ау меня наседку, да в подполье полез.

Сергеев. Цыц, старая карга!.. Еще раз рот раззявишь, зараз отведу и тебя туда же.

Старик. Молчи, старуха! И что у тебя не держится?

Поп. Ну, вот. Да это – цветики, а ягодки впереди. У кого получше изба, у того заберут…

Голос. Да я за свою избу горло ему зубами перегрызу.

Поп. Лошадей заберут, скот перережут. А молодых хозяек да девушек возьмут себе наложницами…

Среди крестьян движение негодования.

Голоса:

– Вот паскуды!

– Кишки мало выпустить!..

Старуха. К Лушке все примазывался…

Сергеев. Ты опять?.. Иван Иваныч…

Луша. А я его мокрым полотенцем, аж присел…

Сергеев. Вот это – революционерка, надо ее отвесть – поперек каждого слова батюшке вставляет.

Старик. Сделайте милость, ослобоните, больше не будет. Я ей дома наломаю шею.

Попадья. Да что вы, миряне, ведете себя как в трактире. Батюшка говорит, каждое слово надо ценить, а вы тут шум да разговоры. Вы, как в церкви, должны слушать, каждое слово запоминать отца духовного.

Глухой, далекий орудийный выстрел.

Поп. Братие, тяжкие, позорные времена переживает святая Русь, но уже возгорается заря освобождения от насильников, от злодеев, от кровопийц, прелюбодеев, от смердящих большевиков; восстает христолюбивое воинство верных сынов церкви. С молитвой и крестом святое воинство гонит банды большевиков, и злодеи в ужасе и тоске бегут, как побитые собаки. Но, убегая, оборачиваются и кусают. Вы видели, что они сделали с нашим храмом божиим: проломили купол снарядами и засыпали святые иконы и алтарь известкой, кирпичами и мусором…

Голоса:

– О господи боже мой!

– Изверги рода человеческого…

– Царица небесная, страсти-то!..

Однорукий. Кубыть с энтой стороны от белых вдарили-то в кунпол. Красные суды отступали, а энти оттеда, – ночью-то не видать…

Сергеев. Иван Иваныч, опять революционер, надыть забрать.

Попадья. Да что вы тут, право, базар завели! Не можете к сану священническому с уважением и вниманием. Это чистое богохульство.

Однорукий. Да я чево, я ничево, я – безрукий.

Лавочник. Граждане, помолчите. Надо же порядок… После батюшки, кто захочет, выходи и высказывай все злодейства большевиков.

Поп. Братие!.. Оглянулся на нас господь, пожалел наших младенцев невинных, наши труды святые, наслал ужас и страх на злодейские банды большевиков. С искаженными лицами бежали они, бросая преступное оружие. Воздадим же хвалу всевышнему. Возблагодарим усердно царя небесного за его неизреченную милость к нам, недостойным. Сейчас пусть выскажется каждый о злодействах безбожных разбойников, а затем отслужим молебен с окроплением о даровании победы христолюбивому православному белогвардейскому воинству.

Поп что-то говорит дьячку; дьячок готовит и раздувает кадило. Снова далекий выстрел из орудия.

Лавочник. Граждане, жили мы спокойно, мирно годы, десятки годов и никакого несчастья не знали. Жили, как надо: работали, трудились, и храм божий у нас был. Одним словом – в поте лица. Ничего мы себе не думали и не помышляли, а как надо. А тут, как снег на голову, большевики. Да это что ж, разбой… Зараз ко мне в лавку: «Отворяй анбар». Я говорю: «Ключи потерял». – «А-а, потерял…» Зараз лом, ломом пробой долой. Влезли и все вытащили. Граждане, для вас же приготовил. Мне ничего себе не надо. Как в чем есть, так в том и пошел. Ну, знаю, народ бедствует. Не щадя живота своего, приготовил, – там ситчику, там керосинцу трошечки, там гвоздишек трошечки. Сами знаете, достать негде, народ бедствует.

Голос. Чижало, мочи нету.

Лавочник. …народ бедствует, нуждается. Дай, думаю, сколько ни то помогу. Мне ничего не надо. Как есть в чем…

Иван Посный. Покорно благодарим, Иван Иваныч.

Голос. Без тебе хочь ложись да помирай.

Лавочник. Хорошо, пущай кажный сполняет свой труд. Хрестьянин пашет и проливает свой пот. Чеботарь пущай нас обувает, а наш брат, который по торговой части, штоб все доставил хрестьянину, што ему требуется. Легко ли, дни, ночи не спишь, как бы добыть то да се, – ситчику, керосинчику, мыльца. Знаю, почитай голые ходят православные. А теперича какие времена, сами знаете.

Голоса:

– Дочиста обносились…

– Пеленки нету, ребеночка завернуть не во что.

– Босые и голые.

Лавочник. Я то и говорю. А тут явились, анбар разбили: «Не имеешь правое торговать». Как так? Я – православный, кажный год говею. Вы заберете, а я чем оправдаю православных? Ежели я не буду добывать, куды сунутся, хто заботу возьмет? Расшибить легко, а ты построй.

Голоса. Верно!

2-й голос. Изба сгорит, моргнуть не успеешь, а поставить ее – три года тяни лямку.

Лавочник. А как было прежде, когда царь-батюшка правил? Всего было вдоволь – и людям и скотине. Анбары полны завалены. На базарах коров, лошадей, овец. А в лавках чево хочешь: и керосину, и ситцу, и пряников, и сукна, какого желательно, и железа бери – не хочу. А ноне?!

Голоса:

– Правильно!..

– Верно!..

– Без керосину-то поперед курей ложимся.

– Лежишь-лежишь, инда все бока пролежишь.

– И ночь длинная кажет, особливо зимою, – конца-краю нету.

Лавочник. А все отчего? Все оттого – большевик пошел по Расее. А большевик, одно слово, разбой делает, грабит, режет, убивает. Вон нашу церковь рушить хотел, да не успел, кунпол только пробил, – отогнали. А сколько годов мы сбирали на построение нашего храма!

Глухие выстрелы из орудий.

Иван Посный. Я етто молодой был, когда зачали сбирать.

Лавочник. Я уж не считаю, сколько своих жертвовал, без счету.

1-й крестьянин. Ты – жертвователь.

1-я баба. Благодетель.

Однорукий. Тоже – много и разворовали сбиратели.

Иван Посный. Да ты видал?

Коноводов. Как сбиратель, так дом под железом.

Лавочник. Так вот, православные христиане, то и говорю, всем миром, всем народом, подымайся, хто с вилами, хто с косой, а хто и дубок сруби покрепше и бей их, иде ни заприметишь, бей большевиков, бей разбойников, бей кровопивцев-татей!.. Спасай Расею! Не дай им спуску. Так на том и постановляем…

Снова далекие вздрагивающие орудийные удары; среди крестьян легкое движение тревоги.

Сергеев. Братцы и граждане и благодетели мои! Был я счастливой жизни человек. И также у моего папаши колбасная заведения была, – а там и чайная, и языковая, и фисташковая, и копченая, и какая только душеньке угодно колбаса. Бывало, запрягешь тройку, сани ковром, колбасы наберешь да с девушками кататься. А папаша мой праведными трудами… не только весь город, но и из других городов приезжали, потому первый сорт колбаса. Опять же тридцать человек рабочих кормились округ нашего дела. Куда же теперь им? На мостовую? С голоду сдыхать? После такой счастливой жизни приходят большевики. Здрасте! Зараз ключи у папаши и заперли заведение. Как так? Ваш папаша, говорят, буржуй! Нет, говорю, это ошибочное предложение. Позвольте узнать, который разбойник, а который буржуй? Разбойник, который убивает, вот это и есть самый большевик. Ну, забрали они у папаши ключи, а меня в Красную Армию забрали. Кончилась наша счастливая жизнь. Но я так себе положил: нешто я буду с святотатцами из одной чашки, которые решили меня не только счастливой жизни, но и наследства папашиного? Нет, думаю, лучше я буду голодать, холодать, но пойду против святотатцев Российской империи. Разбойники Российской империи, убийцы, святотатцы есть большевики. И я на них подымаю оружие. И всех вас, трудолюбивые граждане, очень даже прошу уничтожить их, как самую закоренелую змею, – посади ее за пазуху, она тебя тяпнет. На этом вас благодарю!

Поп. Вознесем наши…

В дверях показываются Павел, Микеша, 1-й, 2-й, 3-й красноармейцы. У Павла перевязана раненая голова, и на повязке запеклась просачивающаяся кровь. У Микеши на перевязи левая раненая рука. Их не замечают. Они стоят, слушают.