Автоквирография - Кристина Лорен

Вызов на миссию приходит во вторник, и целых четыре дня конверт лежит на кухне невскрытым. Из Финикса должны прилететь родственники с маминой стороны, из Сент-Джорджа к пяти часам привезут прабабушку. Из Солт-Лейк-Сити приедет дюжина родных и близких, еще соседи подойдут… К трем часам на противнях у миссис Бразер целое закусочное море – китайские пельмени, киши, пирожки Фрито, – отдельно стоит огромное блюдо с овощной нарезкой. Лиззи и Фейт в одинаковых желтых платьях, Себастьян и Аарон в одинаковых темно-синих костюмах.

У Себастьяна дрожат руки. У Себастьяна сводит челюсть: так сильно он стискивает зубы. Его родные расхаживают туда-сюда, болтают, ждут.

В голове у Себастьяна на репите звучит негромкий голос Таннера: «Зачем ты участвуешь в этом, если ненавидишь всей душой?»

Ответить легко: мысли об отъезде приносят облегчение. Разговоры с Богом в последнее время тоже приносят облегчение. Ни с верой, ни с миссией сомнения не связаны. Гнетут родительский стыд, их ожидания.

С пылающим сердцем Себастьян заходит на кухню.

– Пап, можно мне ненадолго взять машину?

Епископ Бразер смотрит на него с тревогой.

– Что с тобой?

– Нервничаю, – честно отвечает Себастьян. – Все в порядке. Просто… Мне нужно съездить в церковь минут на десять.

Епископу такой ответ нравится – прежде чем передать сыну ключи, он в знак солидарности сжимает ему плечо.

Себастьян едет в церковь, именно туда собирается, но в итоге поворачивает налево, а не направо, потом вообще пропускает поворот и в итоге оказывается на грунтовой дороге у знака «Въезд воспрещен». Он останавливается, стелет на капот одеяло из багажника, смотрит в голубые небеса и пытается вспомнить звезды.

Сегодня у озера совсем не так, как весной. Во-первых, сейчас здесь жаркое, душное царство комаров. Во-вторых – и в-главных, – рядом нет высокого парня. Себастьян дает себе десять минут, потом двадцать. Он хочет попрощаться с Таннером, зажмуривается и просит Бога подсказать нужные слова, заклинание, которое успокоит сердце, но ответа нет.

Во время промотура Себастьян понял, что публикуемый автор должен присутствовать в соцсетях. Аккаунты у него есть, но большинство неактивные, отчасти потому, что соблазн слишком велик.

До сих пор Себастьян сопротивлялся, но сейчас, лежа на капоте отцовской машины, сдается, заходит в инстаграм и отыскивает Мэнни. Затем, прокрутив список его подписчиков, находит нужный аккаунт – tannbannthankyouman.

У Себастьяна вырывается смешок.

Аккаунт у Таннера открытый, и Себастьян кликает аватарку, чтобы увеличить. Зря он так, самому ясно, что зря. Когда на экране появляется лицо Таннера, тепло наполняет душу и сердце до краев, вытесняя все остальное. На фото Таннер нюхает огромный розовый цветок, заслоняющий ему пол-лица. Ресницы кажутся объемными, глаза сияют, волосы длиннее, чем в начале лета, на губах неповторимая лучезарная улыбка.

Лента новостей Таннера затягивает сильнее, чем думалось Себастьяну. На одном фото Таннер устроился на заднем сиденье машины и якобы душит водителя-отца. На другом рядом с ним крепко спит Хейли, а чуть ниже написано «Алиби мне в ленту! #ничутьнежаль». Еще есть фото гамбургера, жутко липовых инопланетян, машины Таннера у жилого корпуса под названием Дайкстра-холл и наконец – Себастьян едва не всхлипывает – фото Таннера в футболке Калифорнийского университета. Он в общежитии, стоит на пороге пустой комнаты и улыбается.

Так и подмывает поставить «лайк». Если кликнуть сердечко, Таннер увидит. Ну и что страшного? Таннер поймет, что он о нем думает. Со временем можно зафрендить друг друга, поддерживать связь, переписываться…

Тут и начинаются проблемы. Потому что в мыслях у Себастьяна не только переписка. Еще звонки, встречи, поцелуи и так далее. Потому что даже сейчас, когда в доме у них собираются гости, приехавшие ради него, Себастьян думает о Таннере.

Через пару недель ему получать Мелхиседеково священство, затем проходить первое таинство в храме – а Себастьян думает о Таннере. Он силится представить себя в храмовом белье – с детства же мечтал его носить – и…

Он гей. Он не сможет стать другим. Сегодня он должен засвидетельствовать свою веру, рассказать, как рад, что его призвали нести слово Божье, куда бы ни направил Всевышний. А сам он слову Божьему соответствует?

Что он творит?!

Едва Себастьян заходит в дом, от запаха еды начинают течь слюнки. Мать встречает его теплым объятием и сладким печеньем.

«Мама так счастлива, а я сейчас все испорчу», – думает Себастьян и откашливается.

– Всем привет!

Подъехали еще не все гости, но те, кто нужен, здесь. К Себастьяну поворачиваются пять улыбающихся лиц. Фейт, поймав его взгляд, одергивает платье и гордо выпрямляет спину. Себастьян помнит, что значит быть маленьким и наблюдать, как вскрывают письмо с вызовом. Это как находиться в одной комнате со звездой.

У Себастьяна сердце разрывается.

– Вы все сегодня такие красивые!

Миссис Бразер подходит к обеденному столу. На ней фартук с надписью: «Спасибо Создателю за крепкие нервы и за вкусный обед». Себастьян вспоминает миссис Скотт в радужном фартуке, который так сильно смущал Таннера. Что бы он не отдал за родителей, которые в любой ситуации принимают его таким, как есть!

– Себастьян! – зовет мама, делая шаг к нему. – Сынок, с тобой все в порядке?

Он кивает, но чувствует, что из груди рвется всхлип.

– Простите меня! Простите, пожалуйста… Мне нужно поговорить с родителями наедине.

Эпилог

На днях я позвонил Осени и пошутил, не знаю, мол, что стремней – Прово или Лос-Анджелес. Осси прикол не поняла, что неудивительно: она живет в идиллическом, сказочном Коннектикуте, носит свитерки с заплатами на локтях и гольфики (правда-правда, не отнимайте у парня картинку-мечту!). Не подумайте, Лос-Анджелес классный. Просто огромный. Я вырос неподалеку от Сан-Франциско и с мегаполисами знаком, но Лос-Анджелес – совсем другое дело, а Калифорнийский университет как город в городе. С высоты Вествуд-Виллидж, зажатый между бульварами Уилшир и Сансет, напоминает плотную сеть артерий и артериол в обширной сосудистой системе Лос-Анджелеса. Плутать в дебрях мегаполиса я перестал лишь недели через три.

Мы с родителями и Хейли приехали сюда на машине в августе и, наверное, дружно считаем ту поездку худшей в истории мироздания. Не сомневаюсь, в определенный момент каждый из нас молился, чтобы зомби-апокалипсис истребил самых родных и любимых. Резюме: у Хейли клаустрофобия, папа водит как глухослепой дедуля, а еще у нас принципиально разные музыкальные вкусы. Идем дальше: пробный день был мутной мутью. Нам подробно объяснили, как не стать насильником и как не умереть, отравившись алкоголем. Да, пожалуй, обе темы крайне важны. О кодексе чести мы тоже услышали – в сравнении с железобетонной дикостью, навязываемой в Бригаме Янге, это прикольные, доброжелательные советы. Прошло три