Дочь Соляного Короля (ЛП) - Торнтон А. С.

Но я увидела одного человека, которого точно узнала — невысокую женщину с зелеными глазами. Она стояла одна, её рука что-то сжимала под одеждой, прижимая к самому сердцу. Я заметила другого мужчину, недалеко от неё, который делал то же самое. И вдруг я осознала, что их было не менее дюжины. Они стояли тихо, лица некоторых из них были мокрыми, лица других ничего не выражали. Но все они прижимали что-то к своим сердцам.

Алтамаруки, далмуры. Они собрались здесь ради своего друга. Они не оставили его. Я надеялась, что Фироз знал, что они были здесь.

Не было никакого предупреждения. Ни объявления, ни удара колокола, ни торжественного плача. Не было никакой церемонии, предваряющей казнь Фироза. В глазах Короля-монстра он был животным, и с ним надлежало обращаться соответствующим образом. Стражники неожиданно начали заталкивать его на сцену. Если бы я так пристально не смотрела на своего лучшего друга, я бы пропустила начало. Вскоре подтянулась и толпа. Они начали кричать и насмехаться над человеком, который должен был умереть.

Их голоса ревели у меня в ушах, маскируя стоны, которые срывались с моих губ. Фироз взошёл на деревянную платформу и сел перед веревкой.

Я мысленно начала просить его начать противостоять им, не дать им победить. Но он этого не сделал. Он не сопротивлялся, не отталкивал рук, которые по приказу Короля схватили его связанные ноги и начали надежно привязывать их к веревке.

Когда стражники завязали петлю и затянули грубую ткань, Фироз неспешно оглянулся. Я проследила за его взглядом и увидела человека, одетого в чёрное; малиновая ткань покрывала его лицо, точно он был стервятником. Его глаза были красными, а щеки, наполовину скрытые платком, мокрыми. Он постучал по груди в области сердца и кивнул Фирозу. Его плечи содрогнулись и он заплакал.

Они смотрели друг на друга так, словно в их ладонях сейчас бились хрупкие сердца. Вот оно, оно принадлежит тебе. Словно земля остановилась, и они могли теперь стоять вместе на этом песке. Пара, опьянённая любовью, посреди иссушенной пустыни.

Фироз поднёс руки к груди и ударил по ней один раз, после чего отвёл взгляд и повернулся к веревке, свернутой у его ног. Их последние мгновения и всё, что между ними было, подошло к концу. Теперь он был человеком, утопающим в своем горе, а его любовь, стоящая у него за спиной, покидала его.

Я зарыдала. Нет! Это не могло так закончиться. Сабра не могла поступить так с ними, со мной. Она не могла выиграть.

Я желаю, я желаю, я желаю… Я прокричала слова у себя в голове и начала молиться, но не своим Богам, а Саалиму.

Стражники стали медленно натягивать верёвку, и ноги Фироза начали приподниматься от деревянной сцены.

Саалим, пожалуйста. Я желаю, я желаю, я желаю…

Фироз откинул голову назад, его широко раскрытые глаза смотрели прямо перед собой в голубое небо. Мимо лениво проплывали белые облака.

Спаси его, Саалим. Я желаю, чтобы ты его спас. Пожалуйста.

Я закрыла глаза, и изо всех сил сосредоточилась, после чего открыла их и увидела, что бёдра Фироза приподнялись над землей. Я начала задыхаться от рыданий.

Спаси его, спаси его. Пожалуйста, спаси его. Я не придавала значения своим словам, я только думала о том, что не могу потерять Фироза, который был полон надежд и заслуживал лучшей жизни, и о том, что за Саброй не могло оставаться последнее слово, когда она была такой злой и сама не желала жить. А ещё я подумала о себе и о том, что я не могу потерять своего лучшего друга.

Я желаю, чтобы Фироз был спасён.

— Я здесь.

Я вздохнула с таким облегчением, что все силы, казалось, покинули меня. Нет, это было сильнее облегчения. Это было похоже на пробуждение от кошмара, который казался таким реальным, таким мучительным, что только смерть могла бы избавить от страданий. Я почувствовала именно это, когда Саалим тихо произнёс эти слова, хотя их смысл был мне не важен. Джинн стоял рядом со мной, его рука касалась моего плеча. Это мог сделать любой другой зритель, но я знала, что это был он. Это был именно его голос, именно его тепло, именно его запах и ощущение спокойствия, сопровождавшее его.

Тело Фироза уже поднялось над сценой, его лицо начало багроветь. Стражник, стоявший рядом с человеком, который медленно поднимал веревку, осторожно снял с пояса нож. Он покрутил им перед собой. Ржавое серебристое лезвие блеснуло на солнце, ослепив зрителей ярким, горячим светом.

Неожиданно из-под одежд Фироза выскользнул золотой медальон. Он начал раскачиваться под его головой словно маятник. Я знала, что это было. У меня был такой же «брат-близнец», спрятанный под тюфяком. Я посмотрела на далмуров, которые наблюдали за своим другом. Неужели они сжимали в руках то же самое? Прижимая к самым сердцам то, что определяло их судьбу.

Я не могла на них злиться. Больше не могла. По крайней мере, у них была острая необходимость любить друг друга. Они любили своего друга так же, как и я. Далмуры сражались, убивали и умирали за своих людей, своих друзей. Могла бы я точно так же рискнуть ради своей семьи? Я знала, что мой отец и люди, которыми он окружил нас — люди, которые потакали тому разврату, что происходил в моей жизни, и поощряли его, несмотря на то, что чувствовала я — не сделали бы того же для меня.

— Саалим, я желаю, чтобы Фироз был спасён, — прошептала я, не сводя глаз со своего лучшего друга, и с золотого медальона, отражающего солнце. — Пожалуйста.

— Мазира даст тебе то, чего ты желаешь.

Я моргнула, и когда открыла глаза, на месте Фироза уже была женщина.

Её тело поднималось над сценой.

И тут я поняла, кто это был.

Сабра. Я повернулась к Саалиму, который, казалось, был в таком же ужасе, что и я. Поискав глазами далмуров, я не увидела ни одного из них на тех местах, где они только что стояли.

Мою сестру поднимали до тех пор, пока её тело полностью не повисло на балке. Тело медленно покачивалось на ветру. Стражник, который до этого крутил в руках нож, положил руку на её бедро, останавливая её качение, после чего встал на колени. Он схватил Сабру за плечо другой рукой и подвёл нож к её шее, готовясь к финальному акту.

— Нет, — это было все, что я смогла произнести, и я повторяла это слово снова и снова.

За что её убивали? Что я наделала?

— Давай уйдём, — сказал Саалим, потянув меня за руку.

— Нет! — сказала я, вырываясь, и не сводя глаз со своей сестры и со сверкающего серебристого ножа. Меня затрясло, слёзы снова потекли у меня из глаз. — Нет, нет, нет.

— Тебе не надо это видеть, — его голос был твёрдым, хриплым, и он встал передо мной именно в тот момент, когда стражник прижал лезвие к её шее.

Он развернул меня. Я не могла сопротивляться. И я не могла бы ничего разглядеть, даже если бы захотела. Мои глаза застилала огромная печаль.

Саалим начал уводить меня с арены, и я услышала, как какая-то женщина сказала кому-то.

— Именно этого и заслуживает шлюха за возвращение во дворец. Она превратилась в бездомную попрошайку, и она больше не нужна Королю.

Мне было все равно, куда Саалим ведёт меня, но вскоре мы оказались в пустом шатре, всё вокруг смолкло.

— Что я наделала? — я заплакала, упала на землю и прижала колени к груди. — Я убила свою сестру. Я убила свою сестру.

Я начала раскачиваться взад и вперёд, задыхаясь от чувства вины.

Саалим опустился на колени передо мной. Он снял платок с моей головы и лица.

— Ты этого не делала.

— Я думала о Сабре. Я думала о ней, когда пожелала спасти Фироза. Я была так на неё зла. Но… — я втянула ртом воздух. — Я не хотела, чтобы она умирала. Я не хотела её убивать.

Саалим замолчал. Знал ли он, что это была моя вина?

— Мазира делает то, что сама пожелает. Ты не можешь это контролировать, и ты не можешь винить себя за это.

Я вспомнила о том, как последний раз взглянула на Сабру, когда её поднимали в небо, и представила, что было бы, если бы забрали мою жизнь. Я думала, что, загадав желание, смогу покинуть дворец, но если на всё была воля Мазиры, разве могла я так рисковать?