Пересечение Эйнштейна (сборник) - Сэмюэль Дилэни

— Они не показали эту часть в Марс-Сити. Но я помню жену Моргана. Она и есть тетя капитана?

— Она, должно быть, сестра его отца.

— Откуда ты знаешь?

— Ну, прежде всего, по имени: фон Рей Морган. Я помню, что читал как-то, лет семь-восемь назад, что она чем-то занимается в Алкэйне. Ее считали одаренной и чувственной женщиной. В течение примерно дюжины лет после убийства она была центром внимания определенной, страшно извращенной части общества, постоянно перепархивая из Плеяд в созвездие Дракона и обратно. То она появлялась на пламенном берегу мира Коуби, то привлекала внимание к себе и своим двум маленьким дочерям на какой-нибудь космической регате. Она проводила много времени со своей кузиной Лейлой Сельвин, которая сама была избрана Секретарем Плеяд на один срок. Информационные ленты буквально разрывались между желанием удержать ее на грани скандала и своим уважением к ней за весь этот ужас с Морганом. Сегодня, если она появляется на открытии выставки или участвует в каком-то общественном событии, то делает это скрытно, хотя за последние годы от нее немного поотстали. И если она — хранительница Музея Алкэйна, то, скорее всего, она затеяла это дело ради собственной рекламы.

— Я слышал о ней, — кивнул Мышонок, подняв, наконец, голову.

— Это был период, когда она была, наверное, самой известной женщиной Галактики.

— Ты думаешь, мы сможем с ней встретиться?

— О! — Катин ухватился за поручень и откинулся назад. — Это было бы здорово! Может быть, я смогу основать свой роман на убийстве Моргана — черте современной истории.

— Ах, да, — сказал Мышонок. — Твоя книга.

— Меня удерживает то, что я не могу найти сюжет. Мне хочется увидеть реакцию миссис Морган на эту идею. О, я бы не стал делать ничего похожего на те сенсационные программы, прошедшие впоследствии по психорамам. Я хочу сделать тщательно подготовленный труд в области искусства, используя сюжет для того, чтобы полностью поломать веру людей в упорядоченный и рациональный мир человеческих...

— Еще раз: кто кого убил?

— Авдервуд — знаешь, так получилось, что ему тогда было столько же лет, сколько мне сейчас — задушил Секретаря Моргана.

— Просто я не хочу ошибиться, когда встречусь с ней. Его ведь поймали?

— Он оставался на свободе три дня, дважды выдал себя и дважды был укрыт людьми, которые потом признались в этом в течение сорока восьми часов. Ему уже удалось добраться до космодрома, откуда он планировал отправить двух своих жен на одну из обслуживающих рудники станций Окраинных Колонии, когда его, наконец, смогли арестовать в Ведомстве по делам эмиграции. Здесь достаточно материала для дюжины романов! Мне нужен сюжет исторической значимости. Это, как ничто другое, сможет поддерживать мою теорию. Что, как я говорил...

— Катин?

— Э... Да? — его глаза, прикованные к медного цвета облакам, обратились к Мышонку.

— Что это?

— Где?

— Там.

В развороченных глыбах тумана блеснул металл. Черная сеть, колыхаясь, показалась в волнах. В тридцати футах от них сеть полностью выпрыгнула из тумана. Человек, прицепившийся к ее середине руками и ногами, в развевающейся одежде, с черными волосами, выбивающимися из-под маски, направлял сеть в желоб. Туман скрыл его.

— Это, — сказал Катин, — это нетрайдер, охотящийся на местных аэролатов или, возможно, на аквалатов, которые водятся в каньонах на плато.

— Да? Ты бывал здесь?

— Нет. В университете я просмотрел дюжины выставок Алкэйна. Каждая более или менее значительная школа с ними связана. Но я сам никогда здесь не был. Я просто слушал речь информатора на космодроме.

— О!

Еще два нетрайдера с сетями. Туман заискрился и выпустил четвертый и пятый, а потом шестой силуэт из своего мрачного чрева.

— Словно целая стая.

Райдеры тянули за собой туман, открывая полосы чистого пространства.

— Сети, — задумчиво произнес Катин. Он облокотился на поручень. — Гигантская цепь, протянувшаяся среди звезд, сквозь время... — он говорил тихо и неторопливо. Нетрайдеры исчезли. — Моя теория: если представить общество как... — он быстро взглянул в направлении звука, похожего на дуновение ветра.

Мышонок достал свой сиринкс. Серые огни кружились в бешеном хороводе, вылетая из-под Смуглых, подрагивающих пальцев. Сквозь туман сверкали золотые сети, обволакивая нежную мелодию. Воздух был звенящим и прохладным. Был запах ветра, но самого ветра не ощущалось...

— Это было просто великолепно!

Мышонок поднял голову. Тай стояла за спиной Себастьяна.

— Благодарю, — он усмехнулся и стал втискивать инструмент в футляр — у меня есть кое-что для тебя, — он сунул руку в футляр. — Я нашел ее на полу в «Рухе». Мне кажется... ты выронила ее.

Он взглянул на Катина и постарался убрать с лица сосредоточенность. Потом взглянул на Тай, и рот его раздвинулся, как отражение ее улыбки.

— Я тебя благодарю, — она положила карту в боковой карман кофты. — Ты этой картой любовался?

— А?

— Ты на любой карте достичь можешь медитации? — Ты это делал? — спросил Себастьян.

— О, да. Я очень долго смотрел на нее. Я и капитан.

— Это хорошо, — Тай улыбнулась. Но Мышонок уже возился с ремнем.

В Фениксе Катин спросил:

— Ты в самом деле не хочешь идти?

Мышонок снова возился с ремнем футляра.

— Нет.

Катин пожал плечами.

— Я думаю, тебе там понравилось бы.

— Мне уже приходилось видеть музеи. Я хочу немного побродить.

— Ну, — сказал Катин, — тогда о'кей. Увидимся, когда вернемся в порт, — он повернулся и побежал по каменным ступеням за капитаном и остальными. Они ступили на движущуюся ленту дороги, и она понесла их сквозь скалы к сияющему Фениксу.

Мышонок глядел вниз, на туман, запутавшийся в сланцах. Большие краулеры — с такого они только что высадились — стояли на якорях слева. Меньшие покачивались справа. Мосты, выгнутые между горами, пересекали ущелья, тут и там раскалывающие плоскогорья.

Мышонок тщательно поковырял в ухе и побрел прочь.

Юный цыган старался большую часть своей жизни прожить с помощью глаз, ушей, носа, пальцев рук и ног. И по большей части он в этом преуспевая. Но иногда — как, например, на «Рухе» во время гадания Тай или в разговорах с Катином — он бывал вынужден признать, что то, что случалось с ним в прошлом, влияет на его действия в настоящем. Затем пришло время самоанализа. И после этого он обнаружил в себе старый страх. Теперь он знал, что страх облачается в два причиняющие ему боль воспоминания. Одну боль он еще мог как-то успокоить, касаясь чувствительных пластин своего сиринкса. Чтобы успокоить вторую, требовалось вполне конкретное самовнушение. Он подумал: «Сколько мне: восемнадцать, девятнадцать?