Сборник: 200 рассказов Олеандрова - Олеандр Олеандров

Она не говорит тебе про это вслух, но это желание – спрятано где-то в её краешках губ, в странном блеске её глаз. В льстивой улыбке когда её гладишь по спине.

Да, он гладит её иногда… он изучает её. Как изучают тварь. Её повадки и привычки.

Зачем тебе свобода, тварь? – иногда спрашивает он её – Демократия? Права человека?

Ты не этого хочешь. Я знаю. Ты хочешь жрать. И пить.

На, ешь. Пей.

И скажи что любишь меня.

Что никто тебе не нужен кроме меня.

Я самый лучший и любимый.

И лишь чавканье в ответ. Чавк… чавк… чавк…

Но диктатор не сдаётся

– Не слышу ответа – ласково шепчет он. – Ну скажи же мне что любишь. Милая…

И тогда тварь подымает на него свои глаза. Пустые и равнодушные они смотрят куда-то сквозь него. В то место где лежит жратва и пойло.

И рыгает ему в ответ – Ррр…ыыы…гг

Отшатнувшись как от удара, он ходит из угла в угол стараясь успокоиться, укоряет её.

Напоминает сколько сделал для неё хорошего, как вычёсывал блох из её шерсти, как водил к ветеринару, как лечил лишай на шее…

Отчаянно он старается заглянуть поглубже в зеницы пустых глаз, отчаянно пытаясь найти там любовь, благодарность…

А тварь только мычит – "жрать давай! "

И тогда он с ужасом понимает что эта масса не помнит ничего хорошего.

Злопамятная и жестокая по природе. Трусливая и подлая.

Она такой была, есть и будет в своей первоначальной природе.

Он наконец понимает что не может изменить её.

Демократия и свобода выбора – было единственное что заставляло массу быть добрее, что толкало её вперёд, заставляло развиваться, страдать и уважать.

А теперь, эта масса терпеливо ждёт – или будет жратва. Или он подохнет.

И тогда она встанет с колен и покажет все своё нутро.

Которое вылезло без свободы и демократии.

Эта нутро не знает ни жалости ни пощады. Ни доброты и разума.

Клыками и зубами она разорвёт все что связано с ним, несчастным диктатором.

Топча и пиная его остатки.

Не оставив даже одного доброго слова в памяти потомков.

И диктатор все чётче осознает это… каждый день, каждый час.

Он думает про это беспрестанно. И днём и ночью.

– А может мне распрощаться с этой тварью? – Иногда думает он. – Подсунуть ей вместо себя какого-нибудь другого несчастного диктатора?

И тихонько уйти. Спрятаться от неё за высоким забором.

Что бы она забыла про меня. Навеки.

И тогда уже диктатор не думает о реформах, или о благе народа.

Он думает только о себе и о своей безопасности. Жалея себя и ненавидя то что противостоит ему.

А если он не уходит, то теперь – он не гладит её Не жалеет. Наоборот – он пытается ещё сильнее пригнуть эту массу к земле.

С отчаянной надеждой – если не удалось приручить, то возможно он сможет сломать её? Болью и страданием – изменить её сущность?

А она, извиваясь от боли, лишь воет по звериному – Зачем? За что?

– Да потому что ты тварь! Потому что слюна капает из твоей пасти когда ты смотришь на меня.

– Жрать хочешь? – кричит он ей. И в ужасе и отчаянии он лупит её ещё сильнее.

Хлыстом…хлыстом… хлыстом её. По морде и бокам.

Понимая, что он – уже обречён Что он проиграл ей. Проиграл ей все – свою жизнь, своё будущее и свою семью.

И хлыстом по морде твари – все что осталось ему в жизни.

А когда он устанет и хлыст выпадет с его рук, он ползёт к ней… он снова даёт ей жрать…

Потому что это и есть теперь его работа.

Это и есть его жизнь.

Ждать – или тварь изменится. Или он подохнет.

Как больно диктатору!

А та мычит из стойла: – Все равно ты первый подохнешь. А не я. Ты! Ты! Ты…

И тогда он снова её – хлыстом… хлыстом…хлыстом…

Пинок в морду и снова хлыстом…

Пока тварь снова не завоет от боли – Люблю тебя! Больше всех на свете! Только тебя одного!

Он знает. Она непременно завоет это, ласкаясь и прижимаясь к нему.

И будет прятать глаза куда-то в сторону.

Что бы он не смотрел в них.

Дура. Он и не будет смотреть туда. Потому-то знает, в них – приговор ему. Звериный и лютый. Не знающий срока давности или жалости.

И он знает что так будет всю его жизнь – день за нем. Месяц за месяцем. Год за годом.

И спасения ему из этой замкнутого круга – теперь нету.

Так было в истории. Сотни раз.

Масса человеческая может быть страшной.

А может быть благодарной.

Что же определяет разницу между ними?

Только два коротких слова – свобода и демократия.

И ничто более.

А что может дать диктатор? Кнут и жратву. Боль и вкусное пойло.

Но демократия и свобода – уже навсегда закрыты для диктатора.

И за это – диктатор ненавидит эти два коротких слова ещё более.

Ненавидит за то что лишь они, эти слова, заставляют массу развиваться, двигаться вперёд, быть обществом а не массой.

Диктатор понимает это, он даже часто спрашивает себя – не об этом ли он мечтал когда-то?

Ведь когда-то он был такой хороший.

У него были такие благие планы!

Где он совершил ошибку? Когда проиграл?

А потом он вспоминает…

Он проиграл – именно там, в самом начале своего правления – когда он поддался искушению. И в ответ на плевок демократии(или оппозиции) – он дал ей оплеуху.

Все что произошло дальше – повторялось до него уже тысячи раз.

Повторялось снова и снова.

Во многих государствах.

Но кончалось – одним и тем же.

Серая масса, под названием народ – живёт.

А диктатор…

Тринадцатый

Читая философию Гегеля, на странице 125, я в задумчивости поднял голову и вдруг увидел таракана сидящего на стене напротив.

С криком я побежал в кухню за дихлофосом. Но опоздал… таракан смылся так же быстро как и появился.

По видимому это была тараканиха, с длинным хвостом откуда уже собиралось вылупиться потомство.

– Где ты??? Выходи! – Кричал я представляя как вылупившиеся тараканы ползают по философии Гегеля.

Но та не выходила.

Я изменил тактику. Я говорил ей что хочу просто мирно побеседовать с ней.

Что она даже понравилась мне.

При этом я подло прятал дихлофос за моей спиной.

Но видно, она была не столь уж доверчива и наивна.

И через неделю я увидел её потомство на кухне – маленьких тараканчиков.

– Ох и стерва ты! – Сказал я ей и отбросив философию Гегеля начал читать литературу про тараканов.

Оказалось даже интересно.

Обычно рождается 13 тараканчиков.

7 из них – глупые как ослы. Их можно быстро переловить.

Четверо из них умные, самообучающиеся.

Двое – очень трусливых, иногда даже погибают от страха – в своём укрытии, от голода.

И один остаётся – самый умный. Как правило выживает.

Ловить их нужно – в 5 часов утра.

Теперь я был готов к борьбе.

Самое трудное для меня было – это прервать мой сон.

Но я сделал это.

Включив свет, я вбежал в кухню с криком "Ахтунг, кто не спрятался – я не виноват".

После чего я ударил 7 раз своей ладошкой по стенкам,.

И теперь семь маленьких тараканчиков больше не будут мне мешать учить Гегеля.

– Я же Вас предупреждал – сказал я им. И выключил свет.

Теперь надо было ловить остальных. То есть умных тараканов.

На следующую ночь, один из них появится на стене но сразу же – помчался вниз и спрятался в паркете.

Я выключил свет и уже хотел идти спать как вдруг услышал чавканье.

Оказалось, что мой кот поймал его и съел – прямо живьём…

Я представил себе – джунгли, и тигра поедающего добычу.

– Благодарю за службу – сказал я коту. – сделаю тебя сержантом. Когда-нибудь.

Следующего таракана я увидел возле умывальника.

Но он сразу удрал.

Так продолжалось пару дней, пока наконец я не застал его прямо в середине умывальника.

Мне оставалось только пустить воду.

Целое ведро воды унесло его в канализацию. Где всегда темно. Сыро.

И тишина.

Я представил себе фильм Титаник, и Леонардо Де Каприо.

И чуть не прослезился.

Да. Тяжёлая судьба – быть утопленником…,

Третьего таракана – я увидел возле печки. Тот как молния кинулся по трубам и забежал внутрь холодной печи.

Мне оставалось только открыть газ и зажечь огонь…Внутри что-то зашипело, затрещало и наступила тишина.

Я вдруг вспомнил про эсэсовцев и крематории.

Но постарался поскорее забыть.

– Я же просто пошутил – крикнул я на всякий случай куда-то в печь. – Извини.

Через неделю, начав генеральную уборку и отодвинув холодильник – я нашёл двух самых трусливых тараканов,

Они умерли от голода, но так и не вышли оттуда.

Смотря на них, я вспомнил фильм "Робинзон Крузо",