Анжелика. Тулузская свадьба - Анна Голон

Через два года Симона получила литературную премию за приключенческий роман для юношества, опубликованный под псевдонимом Жоэль Дантерн. Это дало ей возможность отправиться в большое путешествие. Она избрала франкоязычное Конго, чтобы сделать серию репортажей для французских газет.

Однажды ей пришлось брать интервью у Всеволода Сергеевича Голубинова, сына русского консула в Персии. Голубинов родился 23 августа 1903 года. Когда началась революция, его семья бежала во Францию, а Всеволод, учившийся тогда в Севастополе, тоже бежал, выдав себя за лавочника. Кроме французского, на котором говорил бегло, как любой русский аристократ, Голубинов знал еще добрых полтора десятка языков. Он был прекрасным спортсменом, геологом, химиком. Он искал золото в Китае, Бирме, Индии, Сиаме, Тибете и, наконец, в Африке, где и пересеклись судьбы будущих супругов…

Незаурядная натура Всеволода настолько увлекла молодую журналистку, что вскоре там же, в Африке, она вышла за него замуж.

И теперь уже вместе они путешествовали на лошадях, в лодке, на автомобиле и пешком. А в 1952 году, с началом войны африканских народов за независимость, вернулись во Францию.

К 1954 году у Симоны Шанжё вышло шесть книг, а также множество статей и сценариев (под разными псевдонимами), у В. С. Голубинова — одна (под псевдонимом Серж Голон). Совместно написали две книги, но успех их был невысок. И тогда издатель предложил обратиться к историческому роману.

Поначалу супруги встретили эту идею скептически, но все же решили обдумать предложение… Они не знали, что им суждено создать один из самых популярных романов XX века…

Вглядимся в общественную жизнь Франции, философию, культуру этого периода.

То было время противоречий Четвертой республики, в недрах которой зарождалась Пятая республика генерала де Голля.

Колониальная война во Вьетнаме, а сразу после нее — в Алжире. Несоответствие потенциальных возможностей страны ее положению в послевоенном мире.

Но уже произнесена речь де Голля в Байе 16 июня 1946 года: «На протяжении периода времени, не превышающего жизни двух поколений, Франция пережила семь вторжений и перепробовала тринадцать режимов… Столь многочисленные потрясения накопили в нашей общественной жизни немало ядов, которыми питается старая галльская склонность к ссорам и раздорам… Соперничество партий приобретает у нас непримиримый характер, всегда и все ставящий под вопрос. Перед ним отходят на задний план высшие интересы государства. Это — очевидный факт, связанный с национальным темпераментом, превратностями истории и потрясениями сегодняшнего дня…»[137]

Академическая среда Франции в эту пору постепенно принимает во многом пессимистическую философию экзистенциализма, которая в определенном смысле становится официальной.

Правда, в 50-е годы интеллектуалистов пытается дискредитировать театр абсурда, выступающий с позиций крайнего интеллектуального анархизма. Но этому течению не под силу было оптимизировать настроение умов, как и «новому роману» Натали Саррот и Роб-Грийе с отказом от логической последовательности, психологических мотивировок и с изоляцией факта от причинных взаимосвязей.

В 1955 году в США умирает изгнанный из Франции за ересь член ордена иезуитов, крупный ученый-антрополог Тейяр де Шарден. Обеспокоенный отчаянием и страхом, наполнявшими общество в 30—50-е годы, он предпринял попытку согласовать новейшую науку с религией, чем навлек на себя гнев ордена и запрещение устной или письменной публикации своих философских воззрений. Смерть Тейяра сделала недействительным этот запрет. Франция узнала суть его учения, прямо противоположного экзистенциализму. В мире, который, по Тейяру, эволюционировал для появления мыслящего человека, природа не враждебна порожденному ею «гомо сапиенс», а наоборот, полностью открыта для познания. Призывами к решительному улучшению условий жизни на земле учение Тейяра подрывало официальные догмы католицизма, привлекая к себе внимание и большое число сторонников.

Но власть церкви в это время была очень сильна. Около 1950 года по всему миру стали появляться католические киноцентры, имевшие целью «подчеркивать католическое мнение, вызывать те или иные эффекты в кинопродукции»[138]. В 1952 году возникает «Апостольская кинематографическая комиссия», которой в 1954 году передается компетенция в вопросах радио и телевидения. Но уже в том же году на экраны Франции выходит антиклерикальная экранизация «Красного и черного» режиссера К. Отан-Лара.

В сентябре 1953 года кардинал Пиццардо подписал циркуляр о роспуске зародившегося во Франции в конце Второй мировой войны института священников-рабочих. «Французский епископат сообщил в Рим, что внезапный роспуск священников-рабочих встретит со стороны последних сопротивление и породит возмущение в широких рядах католической общественности Франции… Видные католические писатели и деятели — Франсуа Мориак, Даниэль Ропс, Этьен Борн, Жорж Гурден и ряд других выступили в печати в защиту священников-рабочих»[139].

В то же время до 1966 года существует Индекс запрещенных книг, в который Ватикан включает произведения Андре Жида, Жан-Поля Сартра, Симоны де Бовуар и других. В «черные списки» верховного ведомства католицизма чуть не попали и супруги Голон за антиклерикальную тему, пронизывающую всю серию их романов.

Но мы забежали вперед. Замысел романа, авторы которого прославятся под псевдонимом Анн и Серж Голон, только зреет. Итак, почему же именно историко-приключенческий роман с продолжениями? Ведь, кроме экзистенциалистских метаний и абсурдистского анархизма, во Франции 50-х годов XX века существовали романы Арагона, Триоле и полные острой социальности семейные эпопеи Эриа, Дрюона…

Голон пошла иным путем, ничем, впрочем, не противоречившим ни традиции французского романа, ни духу времени. Напомним: в 1952 году на экранах появился герой французского фольклора, обаятельный и озорной Фанфан-Тюльпан, которого в одноименной авантюрной комедии Кристиан-Жака сыграл великий Жерар Филип. В те же годы отмечается повышенный интерес читающей публики к произведениям А. Дюма-отца: «Успех «Графа Монте-Кристо», который публиковался газетой «Юманите», огромный успех произведений Дюма вообще, который наблюдается в настоящее время и в книготорговле, и в кино, объясняется тем, что нынешние читатели по-новому понимают оптимизм Дюма… Идеи Дюма относительно движущих сил истории ни в коей мере не препятствуют нам восторгаться его стремлением подбодрить и воодушевить людей, его верой в прогресс, а не в рок. Напротив, эта вера в прогресс наполняется в наши дни таким содержанием, о каком Дюма и не подозревал», — писал в 1955 году Пьер Декс[140].