День рождения Буржуя - 2 - Юрий Рогоза

- В том-то и дело, что узнал. Бред какой-то... Не вяжется одно к другому! Не вяжется - и все тут!

- А трупы опознали? - вяло поинтересовался Олег.

- Трупы-то опознали. Вернее - труп. Артура вам представлять не надо - старый знакомый. Кстати, он откуда взялся в такой компании, тоже неясно...

- Ну а второй? - Буржуй закурил неизвестно какую по счету сигарету.

- Рецидивист с богатым прошлым, - после нескольких глубоких затяжек сообщил Борихин. - Рощин Вадим Егорович. Из "Банды глухих".

- Каких? Глухих? - поразился Пожарский.

- Именно. А что тут удивляться. Он, Рощин, - сам глухой от рождения. Вернее, как это у них называется, - слабослышащий. И банда его лютые урки, между прочим. Отличаются дерзостью, жестокостью, на убийство легко идут... В общем, те еще деятели!

- А при чем здесь они? - озадаченно спросил Пожарский. - Что-то я не пойму...

- Да вот и я не пойму, - развел руками Борихин. - Тем более - не работали они у нас. Полгода назад мелькнули, по ним мероприятия начали, они и сгинули. Все тогда решили - в другой город переехали, адрес, как говорится, сменили. Тогда еще все удивлялись, как они быстро среагировали - даже взять никого не удалось...

- И что, ничего нельзя узнать? - без особой надежды да и без видимого любопытства спросил Буржуй.

- Что-то можно... Но у нас по ним данных мало. Да и те для внутреннего пользования. Сейчас Семен Аркадьевич пытается что-нибудь раскопать.

- Думаете - получится? - поинтересовался Олег.

- Не знаю. До сих пор у него все получалось... - Борихин тяжело, с кряхтением встал и без всяких объяснений зашагал к выходу. Друзьям, впрочем, никакие объяснения и не нужны были: сыщик шел на похороны. А сами они в очередной раз направились к маленькому офисному спортзалу, у входа в который стояли два плечистых охранника в костюмах.

- Ну, что он? - спросил Буржуй.

- Все то же, Владимир Владимирович, - почему-то шепотом ответил один из охранников. - Четвертый час пошел...

Буржуй осторожно приоткрыл дверь и заглянул в зал. Толстый, потный до такой степени, что казалось - его облили из ведра, с неистовой силой и не останавливаясь колотил огромную тяжелую грушу с песком, нанося быстрые и страшные удары руками и ногами. Буржуй так же неслышно притворил дверь.

- Да... - только и сказал он.

- Слушай, я больше не могу... - Пожарский поглядел на Буржуя и страдальчески покривился.

- Я тоже, - отозвался Буржуй.

- Я вхожу, - Олег решительно толкнул дверь. Оба одновременно протиснулись в зал. Охранники, так и не решившись войти, остались у двери.

- Толстый, друг, хватит, - с порога начал Коваленко. - Я тебя прошу...

Пожарский подошел поближе и заглянул беснующемуся гиганту в лицо.

- Толстый, ты меня слышишь?

Но Толстый продолжал с остервенением колотить грушу. Не выдержав страшных ударов, она вдруг оторвалась от потолка и упала. Толстый, хрипя натруженными легкими, стал наносить удары ногами, затем внезапно рухнул на грушу сверху и зашелся в рыданиях, которые тут же перешли в жуткий хриплый волчий вой.

- "Скорую"! - рявкнул на охранников Буржуй. - Живо!!!

...Врач вытащил иглу из вены бесчувственно лежавшего на диване Толстого.

- С ним все будет в порядке, доктор? - Буржуй с надеждой заглянул врачу в глаза.

- Сегодня - да... - проворчал тот, принявшись укладывать саквояж. - А вообще-то могли бы вести себя серьезнее, взрослые же люди, честное слово. У меня умирающие старики на вызове, а я этого тяжеловеса, который сам себя чуть не угробил, оживлять должен...

- У него горе, доктор...

Врач посмотрел на Буржуя, как на идиота, и, уже направляясь к двери, бросил саркастично:

- Поэтому он штанги или что там четыре часа кряду ломает?

Пожарский склонился над Толстым.

- Вроде спит... - сообщил он Буржую. Тот тоже нагнулся над другом.

- Дышит - так это точно, - констатировал он, выпрямился и зашагал к балкону. - Ладно, идем перекурим.

Косте, свернувшемуся на нарах калачиком на самом почетном месте, под боком у пахана, снился удивительный сон. Яркий, цветной, сказочный. На него сквозь языки пламени, которые вдруг превратились в цветущие ветви, смотрела Стефания и говорила - так звучно, что слова ее отдавались эхом: "Нэ можна спаты, сынку, колы люды допомогы вид тэбэ чэкають. Добром на зло иды, бо добро сыльнише. Алэ и нэ чэкай, що зло зныкнэ, бо сыльнэ воно на зэмли. Як и добро, якэ нам Господь робыты звэлив. Науку мою вичну памьятай. Вставай, лепила, архангелы заявились!"

Костя, вздрогнув, проснулся. Его теребил за штанину сам пахан. Доктор ошалело потряс головой и сообразил, что последние услышанные им слова принадлежали уже не мертвой Стефании из цветного сна, а живому помятому уголовнику.

- По твою душу мусора, кореш, - сообщил пахан. - Прокидайся... Костя по-детски протер глаза и свесил ноги с нар. Его новый друг давал тем временем последние напутствия: - Главное - не колись, поэл? Все эти понты ментовские, козлячие - они для фраеров придуманы! Как я учил - все усек?

- Да. Кажется. - Костя еще раз сонно потер глаза. - Память у меня хорошая. А я еще повторял перед сном...

- Живо на выход! - гаркнул от двери милиционер. - Кому сказано?!

- Давай, брателло! - дружески подтолкнул Костю пахан.

В кабинет Мовенко Костя вошел, все еще зевая во весь рот. Майор нехорошо улыбался в предвкушении момента, когда это сломленное дрожащее существо будет, каясь, по-собачьи заглядывать ему в глаза. Усаженный на табурет доктор снова по-детски зевнул.

- Что, не выспался, колдун хренов? - майор впился глазами в лицо Кости. - Пока всем кагалом отлюбили - на сон времени не осталось? Сигарету дать?

- Спасибо, я не курю, - очень вежливо ответил позабывший о камерных уроках Константин.

- Здоровье бережешь, петушара? - вкрадчиво поинтересовался Мовенко.

Доктор, чуть приоткрыв рот, с опаской посмотрел на злобного майора, потом, снова зевнув, постарался припомнить отлично вызубренную роль. Ощерившись, как учил пахан, он все тем же вежливым интеллигентским тоном проговорил:

- Сам ты петушара, мент поганый! И мокруху мне не шей - расклад у тебя без козырей, поэл? - Тут он хотел лихо цыкнуть зубом, но вышло не очень. А на пустой базар я не подписывался...

Майор на мгновение потерял дар речи, потом как-то не очень уверенно выдохнул:

- Да я... Да ты... Я тебя, щенок, по стенке размажу! - Костя цинично осклабился и заложил ногу за ногу.

- Не шебурши, мусор! Сам сечешь: по мою душу правовик рвется. Как нарисуется - телегу в лучшем раскладе накалякает! Это... падлой буду!

- Дежурный! - рявкнул майор сорвавшимся голосом.

- Да, товарищ майор! - в дверь заглянул немолодой сержант.

- Где ночевал задержанный?

- В шестой, как велели, - доложил дежурный.

- А кто там у нас сейчас? - Мовенко отказывался верить происходящему.

- Да все те же... - удивленно сказал сержант.

- Хорошо, идите, - бросил майор дежурному и повернулся к Косте. Ты что это, урку в законе мне лепить собрался?

- Фраера лепят, - как по написанному проговорил Константин. - А я разговоры разговариваю. Да и то с честной братвой, а не с ментами. Сечешь базар, начальник?

И, глядя на потрясенного Мовенко, Костя снова победно цыкнул зубом. На этот раз вышло неплохо.

Вера открыла глаза и огляделась, не понимая, где она. Секунду очумело смотрела перед собой, а вспомнив, что произошло, вскочила. Последним, что запомнилось, был шприц, который подносил к ее руке человек в черной маске. Замерев на мгновение, девушка снова стала оглядываться по сторонам. Она сидела на диване в обычной дачной комнате, каких тысячи. За открытым настежь окном шумел лес, пели птицы, но на окне была решетка из толстых вертикальных прутьев. В самом доме - Вера прислушалась - стояла тишина, и создавалось впечатление, что кроме нее в нем никого не было. Вера на цыпочках подкралась к единственной двери и приоткрыла ее. Она вела в соседнюю комнату, такую же тихую. Девушка прошла несколько шагов и замерла. На кровати у окна мирно спал ребенок. Еще не веря собственной догадке, Вера подошла поближе. Володя, сын Буржуя, спокойно посапывал во сне. Девушка опустилась перед кроватью на колени рядом со спящим ребенком, на время позабыв о том, где она и что произошло. Малыш вдруг открыл глаза и с удивлением посмотрел на незнакомую тетю. Вера тут же приложила палец к губам, чтобы мальчонка не издал ни звука.

В квартире Василия царила атмосфера горя и близких поминок. На кухне суетились старухи, готовя поминальные закуски. Зеркало в прихожей было завешено простыней. Васина мама, Жанна Ивановна, сидела в комнате одна. Перед ней, на столе, стояла фотография сына, украшенная черной лентой. Василий со своей неизменной улыбкой на лице смотрел со снимка открыто и простодушно. Жанна Ивановна попыталась встать, когда в комнату вошел Борихин, но он не позволил ей и присел рядом.

- Спасибо, что вы пришли, - сказала женщина. - Его придут провожать дети. Однокурсники, девушки. А кто-то же должен сказать на могиле прощальное слово. Я имею в виду - мужчина...