Горм, сын Хёрдакнута - Петр Воробьев

– А дерьмо-то здесь причем? – удивился Хельги.

С востока, к костру, в котором горели, кстати, лепешки того же вещества, только постарше и посуше, приближались всадники. Их пегие и длинногривые[101] лошадки не были бы одобрены Хёрдакнутом из-за малорослости и пучебрюхости. Местные ездили на них без подков, стремян, седла, и правильной упряжи, пользуясь только сыромятным недоуздком и одеялом, наброшенным поперек конского хребта. Впрочем, два ездока впереди как раз гордо восседали в наскоро сделанных седлах поверх одеял, вставив ноги в свежеотлитые бронзовые стремена. Через плечо передового всадника в медном шлеме был перекинут длинный лук из дерева, туго оплетенного звериными жилами. Его спутница тоже была вооружена луком, наборным с двойным изгибом. Ярл Ошнаге Менатеи, которого звали Ксамехеле Альви Хингвилипей, «он обгонит матерого оленя на бегу,» спешился первым, и довольно странно, на взгляд Хельги – сперва вынул ноги из стремян, потом соскользнул со спины своего конька через хвост. Аса просто спрыгнула из седла ему на руки. Ксамехеле поймал ее, как будто всю жизнь только и выхватывал их воздуха танских дев почти с него ростом. Оба засмеялись.

– Хе! Ку ломалси хемо хачь? – обратилась Аса к Аксуде и еще нескольким охотникам из клана медведя. Шаман ответил за всех:

– Ну ломалси хена!

– Кто ломалси? – с полным недоумением спросил Хельги, вызвав своим возгласом такое же недоумение у охотников. Шаман был, как обычно, невозмутим.

– Я спросила, как у них дела, а шаман ответил, что все путем, – пояснила Аса, которую наконец поставил на землю Ксамехеле.

– Все путем, да, – согласился вождь.

– Стой, я думал, «Шеколиаквеку» – это «Как дела?»

– Нет, это «Я приветствую вас.» Потом, то вообще другой язык для особых случаев.

– «Шеко́лиакве́ку» сказает шаман на много шаман, – пояснил Ксамехеле.

– Шаман шаманам, – поправила Аса.

– Шамшаман шамшан нам? – попытался повторить вождь.

Оба снова засмеялись, а за ними охотники у костра, Виктрид, Саппивок, и подоспевшие верховые. Жители западного материка очень легко находили поводы повеселиться, за исключением Аксуды, который, похоже, считал любое выражение чувств проявлением слабости духа, пока не обкуривался своей волшебной трубкой так, что полностью переставал что-либо чем-либо считать. Насколько Хельги понимал его рассказы (через одного или двух переводчиков), оприходовав настой из определенных грибов, шаман клана медведя вообще мог превратиться в берсерка, а затем догнавшись соответствующей курительной смесью, в берсерка, летающего над землей. Что и говорить, травознатец, в запасах которого дурман-трава была одним из наиболее безобидных растений, внушал всяческое почтение. Другая трава, входившая в состав почти каждой смеси для волшебной трубки, называлась то ли «кшате,» то ли «ойюква,» но сама по себе она не производила особенного действия. Хельги задумался о том, что может получиться, если тем же способом, что используют жители западного материка, покурить в трубке, например, мак или коноплю.

Единственный ездок, не принимавший участия в общем веселье, был Карли. Хельги перехватил его взгляд, обращенный на Асу – тоскливый, затем взгляд в направлении Ксамехеле – тоскливо-злобный. Вывод, напрашивавшийся из сочетания, ошарашил Хельги даже больше, чем то, что говорил и показывал Грейп, на всякую дрянь выменявший у умельцев племени холмов их справу и сидевший на пегом коньке без стремян – точь в точь как лихой охотник на диких туров из клана черепахи (как он, вероятно, думал), а скорее все-таки как красиво расшитый бисером замшевый мешок с брюквой, шаляй-валяй перекинутый поперек лошадиного хребта:

– Ярл, нам надо бы на пару дней остановиться. В десяти рёстах на восток мы нашли городище, глазом не охватить! Ледник по нему прошел, так что от домов мало что осталось, но смотри, что валялось в развалинах!

– О синквал, – веско изрек Аксуда, глядя на расплющенное до полной неузнаваемости, но все еще блестящее изделие. – Акванастак.

– Даже и не сказать, что это было – пояс, очелье, или еще какая диковина, – Хельги принял из рук Грейпа странность, очень тяжелую для ее размеров и переливавшуюся желтым и синим. – Золото альвов?

– В одной этой вещице синего золота больше, чем во всех лавках златокузнецов Хроарскильде или Волына. Одна беда, сильно греть его нельзя, тем более плавить – все свойства теряются. Как здесь, все тихо? Или опять как во время обряда с белой собакой? – не удержался и съехидничал Фьори.

– По крайности, за меч я больше не хватался, – Хельги слегка покраснел. – Как Виктрид приехал, стало сильно легче.

– Собаку народ холмов дарит духам раз в году, во второй день первой луны, как олицетворение всего лучшего и чистого, что может дать им племя, – Виктрид был тоже очевидно задет упоминанием об обряде, в ходе которого белая собака обкармливалась мясом с грибами до беспамятства, душилась кожаным шнурком, и, посыпанная травой кшате, сжигалась на огромном погребальном костре под заунывное пение всего племени.

– Да это ничего, – кормчий умиротворительно развел руки. – Мой отец еще помнил время, когда таны резали овец на алтаре перед идолом Крома.

– Тоже верно. Потом, когда Челодрыг что-то не то сказал дочери шамана со змеей, к драке все-таки ближе было. А городище надо будет разведать, но это можно сделать и на обратном пути, – решил средний Хёрдакнутссон, передавая облеченный тайной и изжеванный ледником предмет обратно Грейпу, сидевшему в седле, как шкотовый (неудивительно, если учесть, что он и был шкотовым). – Нам нужно на север, добраться до деревни Виктрида, разжиться собаками, и идти с Саппивоком до рунного камня, что он видел. Виктрид, сколько еще ходу?

– Как мы идем, пол-луны. Можно вот как ускорить движение – я с Защитником Выдр и его учеником поеду вперед на собачках, возьму с собой еще пару упряжек с каюрами в моей деревне, и с ними встречу вас на полпути. Там выберем четверых или пятерых идти к камню. Ясное дело, Защитник, ты, ярл, чтобы Адальфлейд рассказать, что видел своими глазами, кого еще? Я бы взял Ушкуя и Живорада – они север знают, не пропадут. Пойдем быстро, налегке. От деревни друзей косаток, если они ее не передвинули, до камня, защитник говорил, туда-обратно один легкий переход.

– Кстати, где Ушкуй с Живорадом? – справился Хельги. – Я их что-то с утра не видел.

– За пару часов до рассвета взяли лыжи, копья, и пошли к горам – вон след. Собирались засветло вернуться, – сказал одноглазый знахарь.

Ксамехеле и Аса уже уселись у костра, жизнерадостно беседуя на дикой смеси танского с местными наречиями (нет, чтоб хоть было одно). Остальные всадники – таны, венеды, и охотники кланов медведя и волка – устраивались на привал или расседлывали коней, которые тут же принимались пастись, пощипывая кое-где торчавшую из-под снега траву. Предложи кто эту пожухлую траву Альсвартуру в качестве корма, и умей вороной жеребец говорить, он точно сказал бы: «Не смешите меня,» – и гнусно заржал. Это глупое рассуждение по крайней мере слегка отвлекло Хельги от мыслей про необходимый разговор по душам с сестрой (вот уж кто бы поменьше пищал про «ломалси»). Вновь обратившись к знахарю, он продолжил:

– Хорошо бы Ушкуй вернулся поскорее. Не в обиду, все-таки чудной вы народ, корабельщики. Я никак в толк не возьму, как мог такой великий мореход, как Йоарр, взять да перекинуться со всей ватагой в дне-двух от ближайшей деревни?

– Не знаю, какой ему конец пришел, не знаю, – Виктрид покачал головой.

Разногласие с белым медведем стоило ему и большей части уха со стороны лица, исполосованной когтями. «Он с тем зверем поспорил, что ли, на свой глаз, что тот ему ухо не оторвет?» – пронеслось незваное в голове Хельги.

– После первой зимовки, на нашем кнорре поднялся бунт, меня, Раудара, и еще нескольких связали и попытались идти на юг, но море в то лето полностью не открылось. Шли по заприпайной прогалине, потом по разводьям, без лота, и намертво сели на мель. Всего виках в пятидесяти, откуда начали. А от Йоарровой ватаги мы больше ничего не слышали, ничего. Скажу еще, что мы все были как не в себе, будто наяву бредили – может, еда испортилась, может, заговор. Защитнику Выдр, ему дух Бергтуна-плотника рассказал, что припасы наши кто-то еще в Энгульсее заговорил.

– А наверняка это дух Бергтуна? – с опаской спросил ярл.

– Наверняка. У Защитника и нож его. Потом, как Защитник в нашу деревню приехал, он мне его показал.

– Нож?

– Да нет, духа. Ну, сначала нож, потом духа. Почему Защитник ко мне за советом-то шел – ему нужно этого духа переправить обратно на Энгульсей, чтоб заговор, заговор снять. Уу, вон и Ушкуй с Живорадом.

Хельги повернулся к горам (скорее, холмам). Перед ними и впрямь можно было при наличии живого воображения угадать двоих на лыжах, отталкивавшихся копьями и тащивших за собой что-то большое.