Яма (СИ) - Тодорова Елена

— Не бойся ты так. Сама же пришла, — шепнул, накрывая ее своим телом.

Страх не ушел, но она, вполне ожидаемо, запротестовала:

— Я не боюсь.

— А дрожишь тогда почему?

— Просто нервничаю.

— Не нервничай. На реакции мои не смотри. Я умею себя контролировать, — скользнул губами за ухо. — Аккуратненько тебя тр*хну. Обещаю, больно не будет.

Влажно прошелся по нежной коже языком. Прихватил губами. Снова лизнул. Пробежался поцелуями по плечам. Спустился ниже. Тронул губами напряженную вершину груди. Ника вздрогнула уже от наслаждения. Вцепившись пальцами ему в плечи, выгнулась навстречу. Телом быстро отозвалась. Запылала неприкрытым возбуждением. Забурлила изнутри, высекая воздух сладкими рваными стонами.

Но стоило Градскому приподнять ладонями ее лицо, пройтись пальцами по бархатной коже, испуганно распахнула затянутые поволокой глаза.

— Ты только не целуй меня, Серёжа, — размыкая губы, обожгла дыханием огрубевшую кожу мужских пальцев. Поймал в ее горящих и влажных глазах приступ непонятной паники. — Пожалуйста, не надо.

В груди у Сергея неприятно засаднило, но он не стал напирать.

— Не буду.

Тогда Доминика, притянув его ближе, зашептала уже в самое ухо:

— Не привязывайся, хорошо? Просто секс.

Какое, нах*й, не привязывайся, если он уже привязан! Куда это, бл*дь, засунешь?

Но, учитывая сложившуюся ситуацию, чтобы не спугнуть Плюшку, приходилось засовывать, обвешивать замками, действовать, полагаясь на опыт, а не на проклятые чувства.

29.3

Потоп у нее между ног оказался знатный. Стоило коснуться промежности рукой, заметалась под ним, словно в бреду, выгибаясь навстречу и нашептывая бессвязное:

— Да, да, да… Пожалуйста, Серёжа… Пожалуйста, пожалуйста, Се-рёжа… Се- рёжа… Се-рёжа…

Всем телом дрожала, будто Град являлся ее собственным переходником к бесперебойному источнику энергии.

Как же невыносимо трудно ему было контролировать себя!

— Да, маленькая… Помогу… Все сделаю… Так тебе нравится? Вижу… Хорошо… Покричи…

Естественный секрет ее удовольствия окутывал его пальцы вязкой теплотой и наполнял воздух дурманящим ароматом, от которого Градский, казалось, буквально заторчал.

Трогал и трогал ее. Как голодный зверь, везде и сразу. На самом деле без какой- либо тактики. Делал то, что ему хотелось, и то, на что острее всего отзывалась Ника.

Она утверждала, что их близость — чистый секс, но взгляд ее выдавал совершенно иное. Смотрела на Градского непрерывно, интенсивно, выказывая не только плотскую потребность. Отдавалась ему. Отдавалась телом и душой.

Как ее не поцеловать? Как?

Успел поймать во взгляде Доминики ту самую дикую панику, перед тем как, наваливаясь всем весом, впился в ее рот губами. После секундного замешательства она метнулась в сторону. Судорожно брыкнула руками и ногами, отчаянно пытаясь вырваться. Когда и таким путем ничего не получилось, яростно хлестанула Градского по щекам. И сама же заскулила ему в рот, словно это он ей боль причинил.

— Не надо, пожалуйста… Я же… Серёжа…

— Тихо, тихо, Доминичка… — в собственном шепоте уловил новые, незнакомые ноты. — Тихо, маленькая… Не отбивайся. Доверяй…

— Нет, пожалуйста… Серёжа… Не целуй… Се-рёжа…

Билась в его руках с неподдельным лихорадочным беспокойством. Но Градский уже не мог ее отпустить. Ощущая, как в груди все внутренние органы затиснуло в одну бесформенную палящую груду, руководствовался интуитивными соображениями, что надо додавить — шагнуть с ней через край.

— Сдавайся, Доминика, — напирал, припадая к ее распухшим от такой грубой ласки губам.

— Нет, нет, нет… Се-рёжа… Сё-режа…

— Да, маленькая.

Действовал в рамках своей силы, но максимально осторожно. Поймал пятерней оба запястья Ники, завел ей за голову и пригвоздил к сбившемуся в борьбе покрывалу. Растянул девушку под собой стрункой. Придавил всей тяжестью. Пальцами второй руки зафиксировал подбородок. И, наконец, вторгся во влажные глубины ее рта языком. Пока ласкал, она, продолжая сопротивляться, пыталась вытолкнуть его своим языком. Извивалась всем телом и, будто дикая кошка, свирепо сдирала кожу на тыльной стороне его руки. Позволял, хотя мог бы перехватить по-другому, полностью обездвижить. Осознавал, что эта яростная бойня нужна Доминике.

— Давай, Доминика… Подчиняйся… Знаю, что больно… Мне тоже… Подчинись, маленькая… Прими меня…

Целовал, впервые за долгое время вкладывая в этот интимный ритуал все свои чувства. Страстно. Жадно. Сильно. С напором… Пил ее беспорядочные горячие всхлипы, вздохи, слова и стоны. Поэтапно отмерял, как сопротивление становится меньше, и меньше.

Жар внизу живота подогрело еще одно, возможно, неуместное, но такое пьянящее чувство власти. Потому что Доминика тоже хотела его целовать. Дрогнула губами, захватывая совсем несмело.

И тут же с коротким всхлипом втянула носом воздух.

Еще раз попробовала. Открылась, с опаской приняла язык Сергея. Слегка прикусив, коснулась его своим — горячим и влажным. А потом и вовсе, сводя его с ума, отозвалась на поцелуй с безудержной лаской, столь же сильной по эмоциям, как до этого было сопротивление.

Хлесткая сладкая судорога стянула грудь Градского. Опалила нутро совершенно другими ощущениями. Сердце расширилось, словно его целенаправленно накачали воздухом, и, отказываясь возвращаться в свою привычную форму, свирепо толкнулось в ребра.

Чем глубже становился их поцелуй, тем разительнее менялось положение тел. Чувствуя, что Ника снова расслабляется, Сергей ослабил тиски. И она, оглаживая его лицо, шею и плечи руками, обернула вокруг его бедер ноги.

Градский плохо запомнил момент, когда приблизил к ее нежному жаркому входу свой член. Собрав густую влагу, протолкнул в нее на пробу одну головку.

Растягивал. Смаковал. Кусая припухшие губы своей Плюшки, не позволял ей отвести взгляд.

— Не сжимайся… так сильно, — скомандовал сиплым и отрывистым полушепотом. — Давай ноги выше и пошире… Черт, какая же ты… тугая и горячая…

Доминика подчинилась и раскрылась, но, как ни странно, процесс вхождение не стал легче. Мучительное наслаждение. И то, что первое в словосочетании, аккурат в тот миг, было сильнее. Проталкивался, на ходу выхватывая ослепляющий звездопад перед глазами.

Скачок давления, как в четвертом реакторе Чернобыля.

Стремительный обвал удовольствия, словно снежная лавина.

Жарко до выступающей испарины и вместе с тем холодно до дрожи.

Отстраненно слышал, как дыхание Ники перешло на высокое частое всхлипывание, но, действуя на звериных инстинктах, вогнал до самого конца, упираясь пахом в ее лобок. И вот тогда-то она дернулась под ним уже чересчур болезненно и закричала, впиваясь ногтями в его окаменевшие плечи.

До последнего отталкивая очевидное и логическое объяснение ее и своим ощущениям, подавшись назад, выскользнул из нее. Слегка приподнявшись, скосил взгляд вниз.

— Что за… твою мать… что за… мать твою… Ника… твою мать…

Когда первоначальный момент шока прошел, грудь разорвали уже совершенно другие эмоции.

Разнесло изнутри. На куски разбросало.

За секунды все, что успело сформироваться в, казалось бы, четкую картину мира, разрушилось. Противоречивые ощущения вытолкнули наружу то, что Градский пытался держать за замками.

Замер над девушкой на вытянутых руках. Неотрывно пытал ее взглядом. Старался понять, как она все это провернула? Зачем? Мыслей рой, а озвучить что-то не получалось. Да и что в такой ситуации спросишь?

"Что же ты, бл*дь, наделала???"

Нет. Это потом.

А в момент, когда она отдала ему свою девственность, взглядом требовал, чтобы и Доминика молчала.

"Замри и смотри в глаза".

Словами бы вышла очередная ложь, глазами — не получится.

Накаленные секунды духовного откровения. Нашел внутри нее все ответы.

29.4

Вдыхая его тяжелое прерывистое дыхание, Доминика инстинктивно подчинялась всем требованиям Градского. Неотрывно смотрела в его темные бездонные глаза. Видела в них свое отражение. Мечтала остаться там навсегда. Если бы можно было… Если бы в жизни все происходило так, как хочется…