Этносы и «нации» в Западной Европе в Средние века и раннее Новое время - Коллектив авторов

Отражением представления о королевстве как едином организме становятся ремесленные уставы, действие которых распространялось на всю территорию королевства: для музыкантов в 1658 г., для книгопечатников в 1723 г., для цирюльников, парикмахеров и банщиков в 1725 г., для красильщиков шерсти в 1737 г. Были созданы также и общефранцузские мануфактурные регламенты: для сукноделов (1669), красильщиков (1667), изготовителей шелковых чулок (1672), изготовителей чулок из шерсти и хлопка (1700), шляпников (1700).

Ж.-Б. Кольбер видел цель мануфактур не столько в крупном, сколько в новом производстве33, в том числе – созданном по заграничным образцам. Поэтому для организации производства и обучения новым профессиям считали не только возможным, но и необходимым приглашать иностранных специалистов.

Настоятельная потребность в новом знании проявилась в организации французских мануфактур шелковых, золотых и серебряных тканей. Эти производства были открыты для иностранцев и вводили для них особые правила получения метризы34, дававшей возможность работать во Франции. Сначала иностранец должен был проработать 5 лет у городского мастера. Подчеркну, что на этот срок никак не влияла реальная квалификация иностранца – даже если он был мастером у себя на родине, прибыв во Францию, он становился работником. Но если он был готов выдать секрет новой шелковой ткани, и этот секрет получал одобрение от собрания мастеров, иностранец мог стать мастером, не отрабатывая обязательного пятилетнего срока. Такое правило, свидетельствовавшее о ценности эксклюзивных профессиональных знаний, действовало, как показывают мануфактурные уставы, в шелкоделии Лиона (1667)35, Тура (1667)36 и Нима (1682)37. Оно подтверждало факт высокой квалификации чужака и «несправедливость» его пятилетней работы подмастерьем. С другой стороны, шелковым мануфактурам чужаки были очень нужны в роли квалифицированных работников, хотя в этих регламентах, в отличие от уставов суконных мануфактур (см. далее), возможности подмастерьев-чужаков не были прописаны.

Париж предлагал иностранцам несколько отличные условия: парижские изготовители золотых, серебряных и шелковых тканей (1666) полагали, что иностранцы, как и чужаки (то есть не парижане), могут заниматься ремеслом, если «проработали» (ait travaille) в этом городе 5 лет и зарегистрировались в регистре сообщества38. Здесь под «работой» подразумевалось скорее обучение, которое и для обычных учеников продолжалось те же 5 лет39. И если в дальнейшем иностранцы или чужаки желали обосноваться в Париже и стать мастерами, то к ним предъявлялись одинаковые требования40.

О королевском покровительстве красильщикам-иностранцам, которые пожелают обосноваться во Франции, особо сказано в общем регламенте красильщиков сукна, саржи и других шерстяных тканей (1667), где подчеркивается, что красильное дело – это искусство, знания о котором приходят лишь с большим опытом: мастерами могли стать только те, кто проучился и проработал подмастерьем в течение семи лет и выполнил шедевр41.

Потребность в квалифицированных мастерах была исключительной и для суконных мануфактур, которые считали возможным принимать иностранцев сразу в качестве мастеров, предоставляя им право самостоятельно выбрать доказательство, которое подтвердило бы их статус. Прежде всего, они могли доказать, «что стали мастерами в местах, которые они покинули». В регламентах Бове (1667)42, Омаля (1666)43, Седана (1666)44 и Реймса (1666)45 не уточняется, каким должно быть доказательство, а в Амьене настаивали на предъявлении патента, удостоверявшего звание мастера (1666)46.

Другим доказательством, а точнее – другим способом получения метризы, мог стать выполненный иностранцем шедевр, на что соглашались в Омале, Каркассоне47 и Седане. Однако такой шедевр мог стать для иностранца повторным испытанием, если в его родном городе изготовление образцовой работы тоже было необходимо для получения метризы. Таким образом, для иностранца как «дважды» чужака – не горожанина и не француза – испытание повторялось (удваивалось), хотя конкретная образцовая работа и требования к ее выполнению вполне могли отличаться от «заграничных» норм.

Третьим возможным способом регламенты называли прохождение обучения. Фактически это было квалифицированной работой, а никак не обучением в чистом виде, поскольку это правило, как и два предыдущих, относились к иностранцу – мастеру или подмастерью, специалисту, претендовавшему на то, чтобы его признали мастером во Франции48. Сукноделы Каркассона (1666) ограничивались двумя годами, сукноделы и изготовители саржи Бове (1667), Омаля (1666), Седана (1666) и Реймса (1666) – тремя годами. Оба варианта соответствовали общему для королевства мануфактурному уставу сукноделов, изготовителей саржи и других тканей (1669): если ремесло не имело регламента (то есть не было организовано в корпорацию), длительность обучения должна была составлять 2 года для сукноделов и 3 года – для изготовителей саржи49.

В Бове, Омале и Реймсе трехлетнее обучение было обязательным и для местных жителей, пожелавших стать мастерами. В Седане, напротив, французы должны были учиться даже на год дольше – 4 года50, что выглядит несправедливо по отношению к «своим» ученикам. Однако содержащаяся здесь отсылка к V статье этого же регламента, рассматривавшей варианты доказательства иностранцем его мастерства, заставляет предполагать, что имеются в виду разные виды «обучения»: с нуля – для француза и повторное – для чужака, по каким-то причинам не сумевшего ничем подтвердить свою метризу. Испытание для иностранца опять дублируется.

Мануфактурам была дарована большая привилегия: если корпорация принимала иностранца в мастера, то такой шаг означал его натурализацию: ему не нужно было получать никаких других документов (о натурализации) и ничего дополнительно платить. Если же впоследствии такой человек покидал Францию, все его имущество подлежало конфискации в пользу короны. Это правило было общей нормой для мануфактурного производства, оно известно в шелкоделии Парижа (1666)51, Лиона (1667)52, Тура (1667)53, Нима (1682)54, в сукноделии и изготовлении саржи в Бове (1667)55 и Реймсе (1666)56, и не встречалось в практике ремесленных корпораций. Разница отчетливо видна на примере изготовителей саржи, шерстяной кисеи, чесальщиков шерсти и сукноделов Реймса: правила о натурализации новых мастеров-иностранцев не было в их регламенте, утвержденном в 1664 г., всего за 2 года до создания основанного на нем мануфактурного устава (1666).

Мануфактуры нуждались не только в мастерах, но и в обученных, квалифицированных работниках – подмастерьях, что прослеживается не только по рассмотренному выше требованию повторить «обучение». Сукноделы Омаля (1666)57, Седана (1666)58, Каркассона (1666)59 и Бове (1667) могли свободно принимать на работу иностранных подмастерьев, чему было запрещено препятствовать. Только в Бове местные работники имели преимущество перед чужаками и иностранцами, но им особо указывали, что работать они должны хорошо и честно, так, как предпишут нанявшие их мастера60.

Мануфактуры стали свидетелями и, в определенной степени, следствием изменения отношения к профессиональным секретам, всегда тщательно хранившимся и составлявшим важнейшую часть профессиональной компетенции. Сугубо специальные знания оказываются доступны для неспециалистов: как для должностных лиц, в силу их должностных обязанностей, так и для предпринимателей, вкладывавших свои средства в производство. И те, и другие очень хорошо понимали огромную ценность таких знаний. Была очевидна и ценность специалистов, носителей этих знаний: историки подчеркивают, что в это время само существование предприятия принципиально зависело от квалифицированных работников. Достаточно было иммиграции или эмиграции специалистов, чтобы могла возникнуть или переместиться мануфактура61, а в XVII в. важнейшим фактором таких миграций выступала конфессиональная принадлежность62.

При общем недоверии к чужакам, особенно в том плане, что иностранцы могли оказаться опасными для католической веры приверженцами протестантизма, и традиционном нежелании допускать их к своему рынку сбыта, уступая малейшую его долю, общественное мнение, а, скорее, позиция центральной власти, в определенный момент изменились. Выгода от приобретения секретов была столь несомненна, что иностранцев стали привлекать как обладателей эксклюзивных знаний, которые могли открыть перед французскими производствами новые возможности, новые рынки и принести большую прибыль. Использование чужих знаний стало допустимым, но оно не изменило общего отношения к чужакам вообще и иностранцам, в частности, что стало очевидно через весьма непродолжительное время, уже в начале XVIII в. Так, в 1702 г. мастерам изготовителям сукна, золотых, серебряных и шелковых тканей Лиона запретили учить иностранца ремеслу – как, впрочем, и человека, родившегося за пределами Лиона и его пригородов63.