Знак розы - Лейла Мичем

— О нет, сэр, — запротестовал Мэттью. — Я не возьму перчатку Вайатта. Да и не хочу ее брать. Она - его. Вы сами подарили ее ему. — Мальчик умолк, и на лбу у него пролегла небольшая вертикальная складка.

— В чем дело, сынок? — спросил Перси, любуясь тонкими, изящными чертами его лица.

Мэттью был так похож на мать. Перси редко выпадала возможность побыть со старшим сыном наедине, и он никогда не называл его «сынок» в присутствии Олли. Он заметил, что и Олли поступал точно так же. Он всегда называл его «мой мальчик».

— Я... не знаю, почему Вайатт ненавидит меня, — сказал Мэттью. — Я пытаюсь быть ему другом. Я хочубыть ему другом, но мне кажется... он думает, будто вы любите меня больше, чем его, и... ему больно от этого, дядя Перси.

Волна ошеломляющей любви к этому мальчику, которой он не мог противостоять, заставила Перси подняться на ноги. Из какого генетического колодца почерпнул он эту способность понимать, терпеть и прощать? Уж, во всяком случае, не от него и не от Мэри. Перси протянул Мэттью чашку горячего шоколада.

— Ты поэтому никому не рассказывал о синяках и шишках, которые заработал от Вайатта? Ты знал, какие чувства он испытывает?

— Да, сэр, — негромко ответил Мэттью, не поднимая глаз от чашки, которую держал в тонких пальцах.

— Ну что ж, — сказал Перси и взъерошил мальчику волосы па затылке, сгорая от желания поцеловать его в макушку. — Не исключено, что мы с Вайаттом сможем договориться. Сейчас здесь будет док Таннер, чтобы осмотреть твою рану, и я приношу извинения за жестокость твоего... моего сына. Этого больше не повторится. — Он взял бейсбольную перчатку. — Я позабочусь о том, чтобы ее починили.

Из коридора Перси позвонил Олли в магазин, рассказал ему о том, что случилось, и добавил, что собирается все исправить.

— Мне кажется, тебе лучше приехать домой, — сказал он. — Мэттью не помешает твое общество. Да и Мэри тоже лучше побыть с ним.

— Выезжаю немедленно. Не знаю, правда, сумею ли я связаться с Мэри.

Долго сдерживаемое пламя холодной ярости Перси все-таки вырвалось наружу.

— Какого черта ее нет дома в такое время? Занятия в школе закончились два часа назад.

На другом конце линии воцарилось молчание. Хотя они никогда не говорили об этом, взгляды Перси на постоянное отсутствие Мэри дома не были ни для кого секретом. Олли решил, что его негодование вызвано лишь тревогой о нем самом и о Мэттью.

— Потому что это Мэри, — негромко ответил он.

Проходя через кухню, Перси сказал Сасси, что ей не о чем беспокоиться. Мэттью больше не будет приходить домой в синяках и порезах. Сам же он направился в Уорик-холл, и ярость медленно поднималась у него в душе, подобно вулканической лаве.

Глава 39

Люси сидела в столовой с экономкой, осматривая великолепно накрытый стол, когда в дверь ворвался Перси и широким шагом, не останавливаясь, проследовал по просторному и длинному коридору к лестнице. Он никогда не пользовался парадным входом, а сейчас она увидела его автомобиль, припаркованный у крытой галереи. Люси поспешила к двери столовой.

— Куда ты идешь? Почему ты так рано вернулся домой?

— Мне нужно поговорить с Вайаттом. Он дома? — не останавливаясь, отозвался Перси.

— Он делает домашнее задание. Зачем он тебе понадобился?

Перси не ответил и стал подниматься по лестнице с таким видом, что Люси бросилась за ним следом.

— Через час придут гости, Перси. Ты не хочешь переодеться?

После смерти родителей Перси Люси превратилась в образцовую хозяйку. Она наслаждалась жизнью жены одного из самых богатых и могущественных людей Техаса. Прежде она постоянно находилась в тени своей властной свекрови и теперь с мстительным удовольствием принялась разыгрывать роль хозяйки Уорик-холла, меняя ковры, мебель и обои, а также распорядившись установить самое современное кухонное оборудование. Слуги и экономка отныне носили отделанные рюшами белые передники поверх накрахмаленной серой униформы вместо фартуков и черных платьев, как было во времена Беатрисы. Похоже, Люси вполне удовлетворяла социальная жизнь в качестве жены Перси и личная - в качестве матери Вайатта. В последнее время Перси все чаще посещали подозрения, что, несмотря ни на что, Люси была довольна своей жизнью. По крайней мере ей не приходилось беспокоиться о хлебе насущном, поскольку Перси предвидел обвал фондового рынка и принял некоторые меры предосторожности. Они по-прежнему жили каждый в своей комнате и - к ее величайшему сожалению, которое она часто высказывала вслух, - даже сын не смог вновь соединить их.

Именно поэтому Люси сейчас спешила вслед за своим высоким, крепко сбитым супругом вверх по лестнице, которая вела к комнате их сына.

— Перси, ради всего святого, что случилось?

— Ничего особенного, моя дорогая. Просто мне надо поговорить с Вайаттом по-мужски.

— С каких это пор ты стал думать о своем сыне? — В голубых глазах Люси вспыхнула тревога.

Не потрудившись ответить, Перси распахнул дверь комнаты сына и запер ее за собой. В полном соответствии со словами матери, Вайатт лежал на кровати и штудировал учебник. Учеба давалась ему нелегко, но в отстающих он не числился. Мальчик взглянул на отца, столь неожиданно ворвавшегося к нему в комнату, и его глаза расширились от удивления.

— Поднимайся, — приказал Перси. — Мы с тобой прокатимся в одно место.

— Хорошо, — согласился Вайатт, опуская ноги на пол. Несмотря на свое телосложение, он двигался с кошачьей грацией. Вайатт собрал книги и уложил их в школьный ранец, после чего расправил покрывало. — О'кей, я готов.

В дверь забарабанила Люси.

— Перси, что ты делаешь с Вайаттом? Открывай немедленно!

— Не шуми, ма, — произнес Вайатт. — Со мной все в порядке. Мы с папой едем прокатиться.

Но когда Перси открыл дверь и Люси увидела его лицо, она сразу поняла, почему он пришел домой так рано и что собирается делать.

— Перси, ради Бога! — взмолилась она. — Ему всего одиннадцать лет.

Муж оттолкнул ее.

— В таком случае ему следовало бы быть умнее.

— Перси! Перси! — взывала Люси, бессильно вцепившись ему в рукав и стараясь удержать его, когда он двинулся вниз по лестнице. Перед ним, выпрямив спину и расправив плечи, невозмутимо шагал Вайатт. — Я никогда тебя не прощу, если ты причинишь ему боль. Никогда! Перси, ты меня слышишь - что бы ты ни сделал, я никогда не прощу тебя!

— Тебе никогда не нравились белые розы, — бросил Перси и вышел вслед за Вайаттом.

До хижины в лесу они доехали, не обменявшись ни словом. Солнце уже садилось, и кипарисы на берегу озера горели золотом в лучах заката. Отец пошел вперед, показывая дорогу, и открыл дверь ключом, ржавевшим в цветочном горшке, в котором Мэри когда-то посадила герань.