Хлорофилия - Андрей Рубанов

– А для тех, кто в изоляторе?

– Не знаю. Но мы намерены вытащить всех. Любой ценой.

– «Мы», – повторил Савелий. – Слушайте, доктор, вы все время говорите о себе: «мы». Сколько вас знаю, вы всегда ведете себя так, словно за вами стоит некая сила. Тайный орден. Кто вы такой? Тамплиер? Масон?

– Масон? – Смирнов улыбнулся. – Я не масон, Савелий. Я принадлежу к другому ордену. Более многочисленному и благородному. Это крупнейшая и самая влиятельная неформальная организация в истории человечества. Мы хитрые и крепкие, и мы непобедимы… – Доктор сделался печален, собственная непобедимость его явно не радовала. – Мы гораздо сильнее, чем все розенкрейцеры и тамплиеры. По сравнению с нами масоны – маленькая декоративная секта. Наш масштаб – огромен. Наша история уходит корнями в глубь веков. Мы повелеваем умами. Мы творим историю, делаем политику и культуру. Мы казним царей, устраиваем революции, создаем ракеты, бомбы и лекарства от всех болезней. Мы везде, и мы всесильны.

– И кто же вы такой?

– Я – русский интеллигент, – сказал Смирнов. – Как и ты. Так что верь мне, Савелий. И не только мне. Верь себе. Верь своей жене. Своим товарищам. Верь. Я говорю про себя «мы», чтобы ты верил: таких, как я, много… Каждый человек должен понимать: если с ним случится беда, к нему придут и ему помогут. И придут – многие. Это очень важно – верить в то, что придут МНОГИЕ. Хороших людей вообще больше, чем кажется. Ты тоже хороший человек, Савелий. Верь в это.

– Постараюсь.

– Честно говоря, я немного зол на тебя. С самого первого дня, как ты приехал сюда, я вижу тебя унылым. А я на тебя рассчитывал. В Москве ты управлял журналом. Был лидером. Здесь я жду от тебя того же. Забудь об унынии. Мы люди, и мы будем подпитывать друг друга верой и надеждой. Я верю и надеюсь, и я сделаю все, чтоб ты тоже верил и надеялся. Иначе какие мы тогда люди?

Савелий кивнул и сразу понял, что выглядит более унылым, чем когда-либо.

– Гоша Деготь, твой товарищ, говорит, что ты опустил руки, – продолжал доктор, – и всем заявляешь, будто ты наполовину стебель. Так нельзя. Ты – человек. Ты всегда им был и им останешься. Даже если человеческого в тебе останется доля процента. Кончики ногтей. А теперь иди. Не думай о том, какая у тебя стадия. Найди своего товарища Гошу и помоги ему угомонить эту пьяную банду. Если что – зовите меня.

5

Дождь шел с вечера, к утру ослабел, но не перестал. Сеял. После получаса езды сквозь лес вездеход до крыши облепило хвоей, мокрыми листьями, комьями глины. Со стороны машина выглядела очень внушительно, как свидетельство всесилия технологической цивилизации.

Чащоба гудела. Покачивались обвисшие под тяжестью воды еловые лапы. С ветвей срывались тяжелые капли, ударяли по голове, по плечам. Савелий быстро вымок. Как человеку, ему было неприятно, но он только наполовину был человек. Как начинающий стебель он наслаждался обильной влагой и с превосходством смотрел на спутников.

Муса и Гоша Деготь не обращали на непогоду никакого внимания, зато Глыбов с мокрой бородой выглядел жалко. Невыспавшийся, мрачный, миллионер распространял резкий запах одеколона и поминутно отхлебывал из бутыли «Байкал-дабл-премиум-люкс». Вчерашнюю драку и пальбу, а также собственную истерику он словно забыл. Глаза, конечно, не прятал, но в сторону Савелия ни разу не посмотрел. Как человеку, Савелию было наплевать. Как стеблю зеленому – тем более.

Бывший шеф-редактор все прислушивался к себе, пытался прочувствовать подробности, связанные с наступлением второй стадии расчеловечивания. Пока помогал Смирнову и Гоше выбить траву посреди поляны, пока расстилал брезент – думал о том, что он, судя по всему, единственный на планете журналист, переживающий мутацию, единственный гомо флорус, способный складывать слова во фразы, и его долг – записать все подробно, в назидание прочим. Пока голова способна думать, пока руки не превратились в ветви.

«Сегодня же начну», – твердо пообещал себе Савелий.

Брезент сразу намок, приобрел бурый цвет, но дождь понемногу уставал, и сквозь прорехи в серых облаках то и дело проливался свет прозрачный. Полированная сталь ножей и топоров отражала пронзительную небесную синеву.

Сверкали лезвия и клейма. Сделано в Китае. Сделано в Китае. Сделано в Китае.

Им не пришлось долго ждать. Дикари не знали часов, жили от утра до вечера, но на встречу не опоздали. Лес был их дом. Разумеется, они почувствовали появление чужаков на расстоянии многих километров. Вдруг Савелий ощутил на себе взгляды многих внимательных глаз – из зеленой сельвы проявились мокрые полуголые тела. Сдвинутые брови, спутанные волосы до плеч, на чреслах тряпье, колени, локти, плечи – в ссадинах.

Муса вдруг положил ладонь на плечо Савелия.

– Что-то не так, – тихо сказал он.

– В каком смысле? – спросил Смирнов.

Глядя себе под ноги, Муса озабоченно сообщил:

– Их слишком много. Человек тридцать. Может, и больше. Они окружили всю поляну.

– Еще бы, – презрительно пробормотал Глыбов. – Повидло, ножи, топоры, девка… Команчи заявились всем табором. Мы уедем, и у них начнется пир горой. Большой дележ.

Молодой Митяй казался еще более веселым, нежели вчера. Дождь, по всей видимости, никак его не беспокоил.

– Утречка доброго, – торжественно произнес Гоша.

– И тебе, – ответил дикарь и оглядел выложенные в ряд презенты.

«Сейчас спросит насчет автомата», – подумал Савелий.

Дождь сильно смущал бывшего шеф-редактора. Под дождем лучше быть стеблем зеленым, нежели человеком. Под дождем стебель счастлив, а человек грустит и мается. Человеком быть хорошо, если есть теплый сухой дом. А выйди за порог – и сразу позавидуешь и зверю мохнатому, и стеблю зеленому.

Дождь напомнил Савелию о преимуществах растительного существования, и процесс переговоров не вызвал в нем никакого интереса. Ножи, цинки с патронами, контейнеры с повидлом, ухмылки, горящие взгляды лесных людей – чепуха, скука. Людоедская суета. Дождь гораздо интереснее. Скоро он кончится, и желтая звезда обрушит свою благодать, и пойдет теплый пар – сначала от высыхающих верхушек, потом от изумрудного подлеска, а потом и от земли, укрытой ковром из мхов и еловых игл. Насытится водой воздух, мир станет сырым и ярко-зеленым, как первозданный Эдем до момента вхождения в его пределы первого двуногого прямоходящего.

Тем временем Митяй довольно щурил бедовые глаза, пробуя пальцем лезвия, заблаговременно наточенные Гошей Дегтем до бритвенной остроты.

– Не худое добро.

– А то, – отвечал Гоша.

– Патронов мало.

– Тебе, Митяй, патронов всегда мало.

– Добавь патронов.

– Нету больше.

– Врешь. У тебя все есть.