Приз - Полина Дашкова

Он сделал паузу, обнял ее за плечи. В зеркале он заметил ее млеющее, мятое лицо, встрепанные волосы. Она не относилась к тому типу женщин, которые после секса хорошеют. Она выглядела значительно хуже, чем пару часов назад, когда переступила порог его квартиры, ухоженная, со свежим макияжем. Сейчас она казалась пожилой транзитной пассажиркой после нездорового сна в плацкартном вагоне.

— Я не знаю, как быть. Мне надо с тобой посоветоваться, — сказал он, отвернувшись от зеркала.

— Да, да, родной, я тебя слушаю.

— Сегодня в «Останкино», перед началом ток-шоу, пока мы ждали эфира, в гостиной работал телевизор. В криминальных новостях показали сюжет о девочке, которую нашли где-то в Подмосковье, в районе пожара. Ее снимали в больнице, она была в ужасном состоянии. Сильные ожоги, истощение. И представляешь, Сергей Павлович узнал в ней свою внучку!

— Ой! Надо же! — оживилась корреспондентка. — Слушай, это ведь эксклюзив! Конечно, не для нашего журнала, но для какой-нибудь газеты, для телесюжета — просто класс!

— Погоди, — Приз поморщился, помотал головой, — мы только что с тобой говорили, как ужасен нынешний глобальный цинизм. Не надо газет, не надо телевидения. Пойми, там настоящая человеческая беда. Сергей Павлович сразу помчался к внучке в больницу. Он успел сказать, что родители ее сейчас за границей. В гостиной была суматоха, до эфира несколько минут, администратор бегала, кричала, что всем пора в студию. В общем, сейчас ситуация такая. Девочка у Сергея Павловича, он из больницы ее забрал. Он живет один, с деньгами плохо. Конечно, ему понадобится помощь. Какая-нибудь сиделка и хорошие платные врачи для внучки.

— Ну, так позвони ему завтра утром. В чем проблема? Телефон его я узнаю через редакцию. Приз печально покачал головой.

— Денег он не возьмет ни за что, ни у меня, ни у кого. Он очень гордый человек, старой закалки. К тому же у нас с ним когда-то случился дурацкий конфликт, он хотел снимать кино, приглашал меня на главную роль, а я был занят, отказал ему, старик обиделся смертельно. Так что на меня лучше вообще не ссылаться. У меня есть знакомая, профессиональная сиделка, со средним медицинским образованием. Она дорогая, но очень надежная и толковая. Я хочу, чтобы она поработала у Сергея Павловича. Он будет платить копейки, а я — все остальное.

— Господи, Володенька, как ты все усложняешь, — корреспондентка вздохнула и поцеловала его в нос, — да если ты позвонишь ему завтра утром и предложишь эту твою сиделку, он счастлив будет! Ты заранее с ней договоришься об оплате, вот и все.

— Нет! Он не примет от меня никакой помощи, я его знаю! Да и неловко мне ему звонить. Вот если ты позвонишь ему, скажешь, что хочешь взять у него интервью для твоего журнала…

— Что, прямо завтра? — она сдвинула брови, отстранилась, взглянула на него удивленно.

— Ну да, завтра утром. Тянуть нельзя. У меня есть старый справочник Союза кинематографистов, там его телефон. Ты приедешь, такая молодая, красивая, очаруешь его, увидишь его больную внучку, порекомендуешь сиделку. И все будут довольны.

Несколько секунд она молчала. Лицо ее стало серьезным и озадаченным. Приз слегка занервничал, быстро пролистал в голове фразу за фразой. Мог он себя чем-то выдать в этом разговоре? Почему она так долго молчит? Что ей показалось странным? Не слишком ли далеко он зашел в своем альтруизме?

— А ты уверен, что он пригласит меня сразу домой, а не назначит встречу, допустим, в Доме кино? — спросила она задумчиво.

Вопрос был вполне разумный.

— Можно подстраховаться, сказать, что тебе нужно именно домашнее интервью, со съемкой в непринужденной обстановке.

— А если материал не пойдет? Может получиться ужасно: я возьму интервью, его не напечатают. В любом случае, надо приезжать с фотографом, а никто из наших бесплатно работать не станет.

— Вот интересно, — пробормотал он, — почему, когда надо сделать что-то хорошее, помочь двум беспомощным людям, старику и больной девочке, сразу возникает столько странных сложностей? Ну не напечатают интервью, и черт с ним! Дело же не в этом! У меня есть фотограф, он поедет с тобой и поработает бесплатно.

— Если я буду с чужим фотографом, в наш журнал этот материал точно не пойдет.

Ему захотелось выругаться и ударить ее. Но он сдержался. Он не сказал ни слова, встал и вышел из комнаты. Она окликнула его, но он не обернулся. На самом деле он просто отправился в душ, но получилось весьма эффектно. Уже через три минуты она робко скреблась в дверь ванной комнаты.

— Володенька, — услышал он сквозь шум воды ее жалобный, виноватый голос, — я позвоню завтра утром, я все сделаю, как ты хочешь!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Андрей Евгеньевич дозвонился наконец на мобильный Рейча.

Трубку взял Рики. Судя по голосу, нежная детка еще не совсем проснулась.

— А, это вы, князь? — спросил он с тошнотворной томностью. — Генрих принимает ванну. Он просил передать, что вряд ли сможет сегодня поужинать с вами. Он плохо себя чувствует. Вчера перегрелся на солнце.

— Возможно, к вечеру ему станет лучше. Я позвоню чуть позже, — сказал Андрей Евгеньевич и хотел положить трубку, но тут до него донесся истерический вопль:

— Они опять здесь! Они давят, душат меня! А-а! На помощь!

— Извините, — нервно прошептал Рики и бросил трубку.

Григорьев не сомневался, что кричал Рейч. Он повторил вызов. Телефон был отключен. Он набрал гостиничный номер. Никто не ответил. Он позвонил портье и спросил, у себя ли сейчас господин Рейч.

— Да, месье. С утра ни он, ни его молодой друг из номера не выходили.

— Вы не могли бы проверить, все ли там в порядке?

— Простите, месье, кто вы?

— Я приятель господина Рейча. Моя фамилия Григорьев. Мы с господином Рейчем договорились поужинать Сегодня. Я только что звонил на его мобильный, подошел его молодой друг, и мне показалось, там были крики.

— Хорошо, месье. Куда вам перезвонить?

Григорьев назвал номер. Перезвонили ему через пять минут.

— Месье, мы проверили. Все нормально. Месье Рейч и его молодой друг отдыхают у себя в номере. Оба чувствуют себя хорошо, никаких криков никто не слышал.

— Благодарю вас, месье.

Григорьев вышел на балкон, закурил.

— Что случилось? Генриху дурно? Его мальчик ввязался во взрослую игру? — прозвучал рядом громкий насмешливый голос Кумарина.

Андрей Евгеньевич перевесился через перила и увидел внизу, на террасе, хозяина виллы в шелковом китайском халате, с запотевшим стаканом в одной руке и телефонной трубкой в другой.

— Простите, я нечаянно подслушал ваш разговор. Телефон затренькал, а я жду звонка. Спускайтесь, позавтракаем вместе, обсудим, как быть с мальчонкой, или с девчонкой — кто он там на самом деле, этот Рики?

Горничная Клер накрывала стол в гостиной. Кумарин завтракал поздно и красиво. На столе была белоснежная скатерть, блюдо с тончайшими ломтиками копченой семги, ананас, два сорта дыни, мягкие сыры, поджаренный диетический хлеб.

— Отелю лет триста, — грустно произнес Андрей Евгеньевич, усаживаясь в соломенное кресло, — стены толстенные, всюду ковры. Из-за жары окна и балконные двери закрыты, кондиционеры работают. Понятно, что крика никто не услышит. Знаете, что там происходит? Мальчонка сажает Генриха на иглу. У старика наркотический бред, галлюцинации.

— Ну-ну, перестаньте. Может, он просто напился.

— В двенадцать дня? В такое пекло? У него высокое давление, он почти не пьет.

— Вам жалко старого пройдоху? — усмехнулся Кумарин и поднял запотевший стакан со свежим апельсиновым соком, призывая чокнуться.

Стаканы тихо звякнули.

— Я должен получить от него информацию, — сказал Григорьев. — Ну и к тому же, правда, мне жалко Генриха. Он пройдоха, мерзавец, но умный. Жалко, когда разрушается такой мощный интеллект.

Вошла горничная с кофейником.

— Если фокус со снимками — это все-таки работа Рейча, то интеллект его начал разрушаться давно, и жалеть уже не о чем, — задумчиво произнес Кумарин, наблюдая, как льется черный кофе в белоснежную чашку, — я бы понял, если бы он потребовал у них денег или продал снимки прессе. Но он, видимо, хотел кому-то что-то доказать. А это не говорит о высоком интеллекте.

Фарфор был тонкий, почти прозрачный.

— У вас здесь есть возможность пустить за ними наружку? — спросил Григорьев.

— Дороговато, — поморщился Всеволод Сергеевич, — но в принципе можно. Скажите, Клер, — обратился он к горничной по-французски, — вы знаете кого-нибудь, кто работает в отеле «Марго»?

— Да, месье.

— Замечательно. У меня к вам большая личная просьба.

— Я слушаю, месье.

— Дело в том, что в этом отеле отдыхает сейчас наш старый приятель. Он немец, гомосексуалист, приехал сюда со своим юным другом. Мальчик — наркоман, темная личность. А наш приятель — человек пожилой, не совсем здоровый и романтически доверчивый. Мы с месье Григорьевым беспокоимся.