«Крокодил» - Коллектив авторов

— Промашка, — говорю, — у вас вышла, не за того меня приняли. Свой бумажный кирпич предлагайте этим лопухам-простофилям, что в торговом зале толкутся Со мной этот номер не пройдет, я вас насквозь без рентгена вижу. И по мордасам вашим вижу, чем вы здесь живете!

Туг он смекнул, что я в курсе дела, и залепетал:

— У нас накладные в порядке, вот они, пожалуйста, проверьте…

Я, конечно, этот дешевый маневр пресекаю на корню:

— Ты, — говорю, — мне свои накладные-перекладные не суй. Знаем мы ваши дебеты-кредиты, брутто-нетто — не первый год с вашим братом знакомы.

Он сразу обмяк, на стульчик уселся, накладные в сторонку сдвинул, пригорюнился. И вдруг как встрепенется:

— Слушайте, — говорит, — а может, вам чего нужно?!

«Слава тебе, господи, — думаю, — наконец-то дошло!» А вслух равнодушно так:

— А что… завезли… что-нибудь?

Он даже из-за стола выскочил:

— Помилуйте, — говорит, — каждый день завозят, как же иначе!

Тогда уже спрашиваю с нажимом:

— А то… есть?

— В общем-то, — говорит, — нету, но для вас найдем.

— Асе… есть?

Замялся.

— Вообще-то тоже нету, но для вас… постараемся.

— А то-сё?

— Вообще-то… но ради вас… конечно…

— А того не найдется?

— Верьте слову — не та категория снабжения… Впрочем, если вы очень настаиваете…

— А сего не сыщете?

— Да ведь это ж… Зачем же грабить средь бела дня?! Ну, хорошо, хорошо…

— А как насчет того-сего? — Чувствую, что перехожу грань, но остановиться уже не могу.

— Побойтесь бога!..

— Так есть или нет? — спрашиваю сурово.

— Есть, — обреченно выдыхает он.

— Одевайся, идем!

— Куда?! — ужасается он. — У меня семья, дети…

— В складские помещения, — говорю непреклонно.

Он облегченно вздыхает.

Через час, выходя из гастронома, еле протискиваюсь в двери: взятые напрокат баулы сделали меня втрое шире. Сзади с такими же баулами кряхтят руки — Левая и Правая. Мне помогают…

«Вот ведь злодей!»— подумали вы про меня. И я не в обиде: можно так подумать. Но я не злодей. Просто у двух чудаков предстояла свадьба. И мне поручили добыть, достать, извлечь из-под земли то-се, а также того-сего… А я от природы не умею ничего ни добывать, ни доставать, ни извлекать. И работников прилавка боюсь прямо-таки до смерти. Спросите, как же я отважился на всю эту жуткую комедию? А что прикажете делать, если один из тех чудаков — я сам?

Ян Полищук

ВОСХОЖДЕНИЕ

Мой приятель Динко укладывается в постель обычно после основательной порции телевизора, что-нибудь за полночь. Но раз в три месяца, накануне выходного дня, рано удаляясь в свою комнату, он отчаянно возвещает:

— Приглушите звуки. Завтра я осаждаю Витошу!

— О! — благоговейным хором откликается семья. — Завтра он осаждает Витошу!

Выключив телевизор и укутав телефонный аппарат пышно взбитой подушкой для смягчения внезапного звонка, весь дом прислушивается к командам Динко.

— Одеяло здесь… Кеды тоже… Компас на месте… Термос?.. Куда, черт вам в бочину, девался мой термос?

Тесня друг друга, все бросаются искать термос. Как и следует ожидать, он стоит на письменном столе, уже источая головокружительный аромат плиски.

…Сигаретный слоистый туман стоит над славной Софией, когда Динко, приторочив с помощью домкрата к плечам рюкзак вещеизмещением в две тонны, выступает в поход. Сметливо ориентируясь по компасу, он выходит к остановке троллейбуса, доставляющего пассажиров прямо к подножию горы. Трудно описать ярость горновосходи-телей, с какой они осаждают салон, чтобы провести несколько минут в комфортабельном кресле и таким образом сберечь энергию перед предстоящим штурмом Витоши. Динко едва втискивается со своим рюкзаком внутрь, при этом выдавливая с передней площадки шестерых конкурентов Они с проклятиями выстреливаются на улицу, словно шарики из деревянного пистолета-хлопушки.

Наконец троллейбус, кренясь на виражах под тяжестью груза, добирается до подошвы Витоши. Предстоит новый сложный этап путешествия. Преодолев метров двадцать, Динко перебирается в рейсовый автобус. Натужно урча, автобус увозит наверх по терренкуру очередную когорту путешественников. Из открытых окон до оставшихся долетает удалая корпорантская песня: «Витоша, Витоша, виташа!» (что, очевидно, в переводе со студенческой латыни означает: «Витоша, Витоша, ты жизнь — и этим все сказано!», — а может, и что-то иное).

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Где-то на полпути к вершине предстоит новое испытание — пересадка в вагончики фуникулера. Но путники и здесь не утрачивают боевого запала — песня звучит с прежним шиком: «Витоша!» Когда до пика остается не больше сотни шагов, вагончики притормаживают. Обстановка требует самостоятельных действий и, главное, арктического мужества, чтобы устоять перед райскими искусами.

Из разбросанных вокруг шатров выглядывают продавцы в тирольских шляпках с перышками и, демонически усмехаясь, предлагают отведать освежающего оранжада или пепси-колы. Над охотничьей избушкой вьется дымок, в котором угадываются нежные кабабчата и поджаренный на углях сладкий перец-чушка…

Но это все удел каких-нибудь бонвиванов. Динко же, как истинный подвижник, сбросив с помощью трех добровольцев с изнуренных плеч свой рюкзак, подкрепляется домашними бутербродами и незаменимой плиской. Когда рюкзак заметно тощает, Динко начинает штурм вершины по истоптанной тропе.

О, это не легкие шаги к небу, доложу я вам! Бутерброды отягощают желудок, и, чтобы не завалиться, надобно то и дело цепляться за пожухлые кусты на обочине тропы. И все же Динко неукротимо идет и идет вперед и даже пытается промурлыкать фрагмент из бравой песни.

И вот вершина покорена! Победа, черт вам в бочину, виктория, триумф! Прислонившись к дереву, на оголенном стволе которого было начертано традиционное: «Здесь побывали любители природы…» — и следовало несколько размытых автографов, Динко разделывается с остатками плиски. Незабываемые мгновения торжества и печали. Торжества человека над стихией… Печали — при воспоминании о тоскующих под кроватью домашних туфлях— бабушах с загнутыми носками…

…В воротах дома нашего триумфатора встречают супруга и дети, молитвенно воздевающие руки:

— О! Он одолел Витошу! Надо срочно отбить депешу дядюшке в Габрово!

Вадим Полуян

ЗАСУХА Закат сгорает от стыда за день, что так беспечно прожит. Бегут от пастырей стада по пыльной палевой пороше. Рюкзак мой полон. Я — порожен! Вон, кисти красные сцепив, рябины ждут в пьянящих позах. А клен колеблется в степи, как странник, уронивший посох… Ночлегом гостя награди! Но хутор в запустенье светлом, он забулдыжничает с ветром, скрестивши руки на груди. Ни капли неба нет в колодцах, как сострадания в колоссах. Пророк, громами огорошь! Твой дождик жаждущих излечит… Лежит без речек, как без речи, сухой земли огромный грош. Рога вонзаются в зенит над шляхом, шляпками поросшим. В молочных струях зной звенит. Стакан мой полон. Я — порожен! САМОСПАСЕНИЕ