Дно разума - Алексей Атеев

– Как это?!

– Он умер больше недели назад.

– Если умер, то каким же образом, скажите на милость, передвигается на собственных ногах?

Патологоанатом развел руками.

– Установить, уж извините, не удалось.

– А вы-то сами что по этому поводу думаете?

– Да как вам сказать… Если официально, то затрудняюсь с ответом. Другими словами, ничего не думаю. А если между нами, то тут налицо черная магия и колдовство.

– Что за вздор?!

– Я высказал лишь собственное мнение, настаивать на котором не собираюсь.

– Считаете, колдовство существует?

Патологоанатом развел руками.

– А куда вы дели этого Николаева? Где он находится сейчас?

– Очевидно, дома. Прибежала жена и слезно умоляла вернуть ей мужа. Пускай хоть такого. Естественно, мы пошли ей навстречу. Зачем нам это тело? Своих, самых обычных, хватает.

– Так… – растерянно произнес полковник Чебутыкин. – Так… Но что все это может означать?

– Вот не знаю. Согласно божественным книгам, мертвые восстают из праха накануне конца света. Возможно, конец света приближается.

– Что вы такое несете?!

– А как же иначе понимать происходящее?

Чебутыкин не стал вдаваться в теологические споры, а вместо этого вызвал руководителя группы, ведущей расследование преступления возле швейной фабрики, капитана Арикова и приказал съездить на кладбище и обследовать место погребения Николаева. Через час посланные вернулись и сообщили: могила разрыта, гроб пуст.

– Это я и без вас знаю! – разъярился Чебутыкин. – Нашли что-нибудь подтверждающее, что Николаева выкопали злоумышленники?

– Никак нет, – ответствовал Ариков. – Там вообще не заметно, что кто-то раскапывал могилу.

– А как же тогда его достали?

– По-видимому… – Капитан запнулся и отвел взгляд от физиономии полковника.

– Ну-ну! Говорите же!

– Похоже, он самостоятельно вылез, – неуверенно произнес Ариков. – Других следов вокруг нет.

Милиция так и осталась бы пребывать в полнейшем недоумении, если бы не новый случай воскрешения, о котором стало известно значительно позже. Речь, как, скорее всего, уже догадался читатель, идет о Петре Фофанове, больше известном как Фофан. Покойный Петя проживал в доставшейся от родителей двухкомнатной квартире вместе с незамужней старшей сестрой, старой девой по имени Настасья. Нужно заметить: Настасья официально работала уборщицей в домоуправлении, однако, несмотря на столь скромный пост, жила весьма неплохо, поскольку прекрасно шила и заказы валились к ней со всех сторон.

Настасья без памяти любила непутевого братца, прощала ему все грехи и готова была целовать следы его туфель. Она боготворила Петюню. Тем ужасней оказалась для нее его нелепая смерть. Настасья впала в полнейшую прострацию, целыми днями лежала на тахте без движения и даже не поехала на кладбище проститься с братом.

И вот он явился.

Как и в случае с Николаевым, это знаменательное событие произошло тоже ночью. Настасье не спалось. Она неподвижно лежала в постели, сложив руки крестом поверх одеяла, и думала только об одном: как бы поскорее умереть и воссоединиться, хотя бы на том свете, с любимым братиком Петенькой. А в том, что они встретятся вновь, она нисколько не сомневалась. Настасья все больше и больше склонялась к самоубийству, но поскольку она была человеком верующим, а самоубийство считалось в православии, как и в любой другой религии, великим грехом, то она колебалась, опасаясь очутиться в аду.

Вдруг она услышала неясный шум. Казалось, кто-то стучит ногами во входную дверь, но делает это так, словно у него не хватает сил. Обычно так вел себя покойный братец, когда являлся домой в изрядном подпитии. Хотя в те времена он делал это куда как энергичнее и громче.

Настасья была девушкой не робкого десятка, поэтому стук нисколько не напугал ее. Она встала и пошла к двери.

– Кто там?

Ее вопрос так и остался без ответа. Настасья приложила ухо к двери и прислушалась. По ту сторону царила полнейшая тишина.

– Кого это черт принес? – вновь спросила она.

Однако поздний гость больше ничем не заявлял о себе. К сожалению, «глазка» у двери не имелось. Настасья давно собиралась поставить его, но все руки не доходили. Она накинула цепочку и отворила.

На пороге стоял умерший братец. Вид его был ужасен.

Если читатель помнит, Фофан погиб первым, согласно воле Скока. И схоронили его больше месяца назад. Кроме того, тело Фофана подверглось разрушительному действию трамвайных колес, и сейчас это было очень хорошо заметно. Трамвай перерезал Фофана почти пополам. Нижняя часть туловища буквально висела на лохмотьях кожи. Прозекторы наскоро пришили ее к верхней, однако сделано это было довольно поспешно, и теперь таз, бедра и ноги при каждом движении болтались, как у целлулоидной куклы, из которой вытащили резинку, стягивающую ее части.

Но самое отталкивающее зрелище являла собой голова Петюни. Кожа на ней стала похожа на обратную сторону кожаного ремня, белки глаз точно запеклись и напоминали протухшие куриные яйца, нос наполовину отвалился, и теперь его нижняя половина болталась туда-сюда, словно флюгер, губы почти сгнили, и зубы, покрытые гнилой пленкой, выпирали изо рта, как у сказочного людоеда.

Однако Настасья не стала обращать внимания на некоторые изъяны во внешности своего братца. Она схватила его за руку и втащила в квартиру. Причем пара его пальцев осталась в ее ладони.

– Петюнечка… Петюнечка… – причитала она, усаживая брата на кухне. – Ты, наверное, братик дорогой, кушать хочешь? Сейчас, сейчас я тебя накормлю.

Настасья достала из холодильника колбасу, яйца и принялась стряпать яичницу-глазунью.

Фофан сидел напротив и не подавал признаков жизни. Внезапно Настасья обнаружила, что из носа у брата выполз червяк и беспомощно заболтался над остатками верхней губы. Настасья подхватила червяка и бросила его в унитаз.

– Носик-то вот-вот отвалится, – сообщила она братцу. – Пришить бы надо. Сейчас поешь, и пришьем.

Она поставила перед Фофаном яичницу, и тот молча принялся за еду.

Кроме того, что трамвай переехал Фофана почти пополам, ему к тому же отрезало и голову. В морге голову пришили, однако нитки кое-где успели перегнить, и теперь при неосторожном движении часть пищи вываливалась из горла и падала на стол и в тарелку. Фофан механически орудовал вилкой, а Настасья с умилением наблюдала за его действиями. Наконец Петюня кое-как управился с глазуньей.

– Чай пить будешь? – спросила сестрица.

Петюня молчал.

Настасья поставила перед братом чашку и теперь следила, как он пытался поднести ее ко рту. Удавалось это плохо. Чай проливался на то, что осталось от костюма, капал на стол и пол, а когда Фофану все же удалось донести чашку до рта, жидкость потекла уже у него из горла.