Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде» (сборник) - Коллектив авторов

– Пошла вон отсюда!

– Панька, ты чего? – Ева озадаченно захлопала огромными красивыми глазами. – Пань, ты не выспался, что ли?

– Пошла вон! – заорал Волков, чувствуя, что еще немного, и он ударит эту красивую, но по-детски глупую, ничего не смыслящую девчонку.

– Да что с тобой!? – закричала Ева в ответ. – Что не так-то!?

Не отвечая, Павел беспокойно терзал настройки игры. Кажется, ничего непоправимого не было, и все же, все же… Проверить не помешает. Недоверчиво следя за его манипуляциями, девушка покачала головой и вдруг взорвалась фонтаном едкой, совсем не девичьей ругани.

– Псих ты ненормальный! – закончив материться, яростно прокричала Ева. – Из-за какой-то Игры! Из-за какой-то гребаной Игры!

Круто развернувшись, она порывисто выбежала из комнаты. Автоматическая дверь бесшумно отсекла ее от Пашиной комнаты, заодно отрезая и жалкие всхлипы, вперемежку с тихим:

– Урод! Мамочки мои, какой же урод! Ну и сука же ты, Волков!

– Это – не Игра! – зло крикнул ей вслед Павел, но закрывшаяся дверь вновь сделала помещение звукоизолированным, и даже при всем желании Ева не смогла бы его услышать.

Чувствуя себя разбитым и постаревшим, Паша подошел к креслу, схватил валяющийся на нем комбинезон и привычными движениями стал облачаться. Подключая сенсоры и закрепляя застежки, утягивая костюм по размерам и надевая на голову шлем, Волков торопился. Отчего-то ему казалось, что времени остается все меньше и меньше. Но какого времени, и меньше чего его остается, сформулировать он не мог.

– Это не игра… – беспокойными пальцами выводя перед глазами настройки, прошептал он уже спокойнее.

Однако перед тем, как войти в Игру, Волков, повинуясь какому-то внезапному импульсу, парой решительных движений удалил все сохраненные эпизоды, все развязки, которые когда-то, еще буквально вчера, так боялся потерять.

Он шагнул в мир Игры чистым, как белый лист, как новорожденный младенец. Он и был заново родившимся – что-то осознавшим, постигшим. Это понимание было чувством новым и удивительно захватывающим. Стоя на окраине сожженной дотла безымянной деревеньки, два Павла Волкова – правнук и прадед – готовились взять первую в своей новой жизни высоту.

Всего в паре сотен метров от него два взвода советских солдат, численностью едва переваливающие за пятьдесят человек, пытались выбить из укреплений два десятка немцев, мешающих продвижению колонны. Попеременно огрызались два ДОТа, будто сварливые кумушки, переругивающиеся через забор. Изредка, длинно, по-хулигански свистел восьмидесятидвухмиллиметровый миномет, посылающий в сторону окопавшихся очередную начиненную осколками шестиперую мину. С обеих сторон тявкали винтовки и редкие автоматные очереди. Из небольшой березовой рощи вяло отхаркивала пули пятерка надежных Шпагинских ППШ.

Все это Пашка уже видел, когда впервые вошел в Игру, имея лицо и тело своего прадедушки. Все было точно так же. И в то же время – совершенно иначе. Неуверенной походкой лунатика шагая к месту сражения, Волков завороженно рассматривал свои руки, ощущая, действительно ощущая, что их гладит теплый летний ветер. Пораженный, он остановился и всеми легкими втянул в себя пахнущий гарью и порохом воздух.

Пахнущий. Его ноздри действительно уловили запах.

Он не знал, в какой момент все переменилось. Успел лишь почувствовать сильную боль в сердце и понял, что это не комбинезон, имитирующий смерть. В ушах зашумело, в который раз дернулась исказившаяся картинка и вновь встала на место – удивительно плавная и резкая. Непривычно живая.

И Волков шагнул под пули: не особо таясь, но и не бравируя своей неуязвимостью, зная, что они не могут причинить ему вреда. Ведь ему предстоит пройти огонь и воду, ранения и контузии, Будапешт и Берлин. Ему предстоит отстраивать разрушенную страну, возводя на ее руинах прекрасный новый мир, в котором через век с небольшим родится хороший мальчишка, которого назовут его именем. Мальчишка, чье присутствие он сейчас чувствовал в своей голове, в своем сердце.

Волков рассеянно улыбнулся, недоверчиво хмыкнув в аккуратно подстриженные усы, в которых, несмотря на молодость, уже начала пробиваться ранняя седина. Помотав головой, Павел очистил голову от посторонних мыслей – будет еще время об этом подумать, – поудобнее перехватил «лимонку» и быстро, где короткими перебежками, где ползком, а где и перекатами, двинулся к ближайшему ДОТу, подавляющего огнем все попытки атаки красноармейцев. Волков твердо знал, что сегодня они возьмут эту высоту. Через десять-пятнадцать минут он удачно забросит гранату прямо в бойницу немецкого укрепления. А еще через полчаса его сослуживцы окончательно сомнут сопротивление фашистов и выбьют их с огневой позиции.

Надо только подобраться поближе.

Ребристый корпус гранаты приятно оттягивал ладонь. Перебегая от укрытия к укрытию, используя даже самые маленькие кочки, Павел не торопился и действовал очень осмотрительно. Сохраниться можно лишь в Игре – благодаря мальчишке из будущего он понял это предельно ясно. Чтобы сохраниться в Жизни, ему требовалось сохранить эту самую Жизнь. Память потомков – штука недолговечная. Это он тоже запомнил. Именно поэтому Волков осторожничал, желая дойти до самого конца. Чтобы еще не родившийся мальчишка мог вернуться в будущее и рассказать о том, что видел, что понял.

Чтобы они…

– Мы, – поправился Пашка, – чтобы мы…

Чтобы мы наконец-то запомнили. Чтобы Жили, а не играли в жизнь.

Вжавшись в измученную землю, Волков резво пополз к укреплениям. Через минуту гулко грохнуло, и один из говорливых ДОТов потрясенно замолчал. И тут же, точно по неслышимой команде, со всех сторон поля боя донеслось победоносное, ликующее:

– Ураааааааа!

Юлиана Лебединская

Сны о мире и войне

Танки…три, четыре, пять… Патронов почти не осталось. О гранатах можно только мечтать. Зато ненависти хватит на всех, жаль только от нее враги не дохнут. Ничего-о. Выстоим! Чужой землицы нам не надо, своей ни пяди не дадим. Наш ДОТ выстоит, должен выстоять, просто обязан! Крепкая коробочка, хорошая коробочка…

Чертовы жестянки с крестами все долбят и долбят. Жарко, как в аду, кажется, бетонные стены вот-вот расплавятся. Попить бы.

Танк. Один. Но и одного много, заряды к ПТР тоже закончились.

Затвор клацает, и становится непривычно тихо и одиноко. Двое нас оставалось: «максимка» да я. А теперь вот совсем осиротел.

И мышастые поднялись, осмелели с-суки. До чего же мерзкий цвет у формы, ну да им в самый раз. Крысы!

Сейчас бы гранату. Единственную. Прощальный привет. Чтобы еще хоть пару гадов с собой прихватить.