Письма (1870) - Федор Достоевский

Корректур было много, лег спать я поздно, но выспался. Теперь уже два часа, надо не опоздать к Симонову, а меж тем надо и заехать в "Гражданин" за твоим письмом.

Сейчас принесли еще корректуру - все 2 последние главы, их уже Салтыков не читал, и мне надобно перечитывать со всеми подробностями, так что сегодня, кроме бани, никуда не пойду. До свидания, милая, обнимаю тебя и детишек, не претендуй на деловитый слог письма - времени нет и не знаю, будет ли впредь.

До свиданья.

Твой весь Ф. Достоевский.

Вообрази, Порфирий Ламанский умер от того, что закололся в сердце кинжалом! Его, впрочем, хоронили по христианскому обряду.

(1) вместо: не читал - было: не дал

(2) было: изумлению

558. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ

7 февраля 1875. Петербург

Петербург, февраля 7/75.

Милый друг, Аня, я всё занят ужасно и времени у меня ни на что недостает. Вчера навалили корректур видимо-невидимо, и еще не продержанных начисто. Меж тем во весь день нельзя было заняться ими. Написав к тебе вчерашнее письмо, пошел к Пуцыковичу, где письма от тебя не застал. Затем вдруг, воротясь в гостиницу, получаю повестку от участкового пристава явиться 7-го (то есть сегодня) в 9 часов утра для объяснений по паспорту. Предвидя, что в 9 часов утра мне нельзя, я тотчас поехал в участок; никого не застал, сказали - вечером. Чуть было не опоздал под колокол. Симонов всё просит меня дать осмотреть ему грудь, но для этого надо заехать к нему за полчаса раньше, а я и сегодня предчувствую, что опоздаю. Из-под колокола приехал в гостиницу обедать. Эта Знаменская гостиница ужасно обветшала, а цены огромные. Чуть сел обедать, пришел Пуцыкович и принес от тебя письмецо. (NB. Таким образом твои письма получаются у него чуть не ввечеру). Посидел с Пуцыковичем, пока обедал; я нахожу, что это чрезвычайно порядочный человек. Затем полетел в участок. Там продержали часа два. Пришел наконец паспортист: "У вас-де дан вам билет на жительство; но он временный, а по закону вы должны были давно обменить его на постоянный паспорт. Конечно дело; но я стал спорить. Помощник пристава (с Владимиром в петлице) начал спорить тоже: Не дадим вам паспорт, да и только; мы должны наблюдать законы. - Да что же мне делать? - Дайте постоянный вид. - Да где я его теперь возьму? - Это не наше дело. - Ну и в этом роде. Но дурь, однако же, в этом народе. Это всё только, чтоб перед "писателем" шику задать. Я и говорю наконец: - В Петербурге 20000 беспаспортных, а вы всем известного человека как бродягу задерживаете. - Это мы знаем-с, слишком знаем-с, что вы всей России известный человек, но нам закон. Впрочем, зачем вам беспокоиться? Мы вам завтра иль послезавтра вместо вашего паспорта выдадим свидетельство, так не всё ли вам равно. - Э, черт, так зачем же вы давно не говорили, а спорили!" Затем поехал в баню. Воротясь и напившись чаю, сел за корректуры и просидел до 5 1/2 утра. Наконец повалился спать. Вдруг слышу в соседнем №, который был пустой, хохот, женский визг, мужской бас и так часа на три: только что приехал какой-то купец с двумя дамами и остановился. И вот я лежу и не сплю, наконец заснул капельку и пробудился в 1-м часу, но спал всего часа четыре. Чувствую раздражение нервов и даже озноб. Затем пить чай, тебе писать письмо, одеваться, заехать в редакцию за письмом и успеть попасть к Симонову к 2 1/2 часам. Но где же попасть?

До свидания, Аня, обнимаю и целую детей. Сегодня опять, стало быть, ни одного дела не сделаю, но зато кончены корректуры и сегодня (1) ночью, может, высплюсь. Роман Толстого читаю только под колоколом, ибо иначе нет времени. Роман довольно скучный и уж слишком не бог знает что. Чем они восхищаются, понять не могу.

До свидания, Аня, милая, обнимаю тебя и всех детишек.

Твой весь Ф. Достоевский. (2)

Историк Костомаров лежит в тифе. Всеволод Крестовский лежит в тифе. Симонов говорит, что тиф теперь совершенно действует как зараза, вроде чумы, и редко когда так бывало. Но не беспокойся, милочка Аня, за меня. Нас бог бережет, твердо верую, а тебя люблю крепко. Твой.

(1) далее было начато: высп<люсь>

(2) далее было начато: По соо<бщению>

559. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ

8 февраля 1875. Петербург

8-го февраля 75. С.-Петербург.

Милая Аня, вчера от тебя письма не было, если и сегодня не будет, то буду очень беспокоиться. А у меня и без того много досад и расстройств. В нынешнюю ночь лег раньше, в третьем часу, но так как не спал прошедшую ночь, то заснул только разве в четвертом часу. И вот в 7 часов соседи, купец с двумя дамами, подымают опять визг, хохот, самый громкий разговор, доходящий до крику. Отделяется же не стеной, а одной лишь дверью. Я вскочил, оделся и немедленно потребовал другой №. Оказался свободным только один, в 3 р. в самом низу, я немедленно переехал и лег, но уже заснуть не мог. Две ночи, таким образом, не спал, расстроен, даже руки дрожат. Меж тем переехать отсюда тоже не могу: паспорт всё еще не выдают, а куда я денусь без паспорта? Предстоит ехать к Трепову.

Вчера опоздал в три часа к Симонову и не мог быть на сеансе. Эти часы, от 3-х до 5 у Симонова, совершенно парализуют всю мою деятельность. Они всё время берут, и я еще ни одного дела не начинал. Утром должен тебе письмо писать и кое-какие делишки, потом куда я успею до 3-х? Здесь же в гостинице всё так медленно исполняют. Закажешь чай и раньше получасу не подадут. Опоздав, заехал к Кашпиреву, просидел у него с час. Затем поехал к Соловьеву: он очень был рад и кое-что мне рассказал. Жена его больна (от беременности) и не выходит. Однако же он мне ее вывел. Она ужасно молоденькая, имеет вид девочки, с очень большим ртом и с очень выпуклыми глазами; но недурна, пока девочка. Года через три-четыре подурнеет ужасно. И вот он на всю жизнь с женой дурной собою. Он получает жалование, хорошую плату в "С.-Петербургских ведомостях" и даже в "Пчеле" печатает свою повесть. Денег получает много и в этом смысле спокоен и обеспечен. Живут они еще пока от жильцов, но у них две порядочные комнаты и превосходная (очевидно, его собственная) мебель, картины и фотографии на стенах и проч.

Затем обедал у Вольфа, воротился домой, и в 9 часов пришел Страхов. Он мне искренно и положительно говорил, что Майков ни в каких слухах обо мне не участвовал, да и есть ли слухи, он хорошо не знает. "Подросток" ему не совсем нравится. Он хвалит реализм, но находит не симпатичным, а потому скучноватым. И вообще он мне сказал чрезвычайно много очень дельного и искреннего, что меня, впрочем, не смущает, потому что я надеюсь в следующих частях доказать им, что они слишком ошибаются. В "Биржевых" (или в "Новом времени" - Страхов не запомнил) (1) он читал на днях статью о "Подростке". Довольно длинную. В ней не то что хвалят, но говорят, что до сих пор многие принимали типы Достоевского (2) отчасти за фантастические, но, кажется, пора разубедиться и признать, что они глубоко-реальные и проч. в этом роде. В "Голосе" об "Отечественных записках" принято никогда ничего не печатать.

Теперь час пополудни, сижу с расстроенными нервами, поеду к Симонову, потом, может быть, в участок, вечером заеду на малое время к Корнилову, чтоб только деньги отдать. Деньги страшно выходят, а я еще ничего не купил. Не понимаю, почему ты не пишешь? Эти предстоящие разъезды к Пантелееву, к Полякову и проч. мучат меня одною мыслью о них! А между тем когда я успею это всё сделать? ужас! До свидания. Целую тебя и детишек.

Твой весь Ф. Достоевский.

(1) в подлиннике: не запомнит далее было: за

560. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ

9 февраля 1875. Петербург

Петербург. Февраля 9/75.

Голубчик мой Аня, вчера вечером получил твои два письма разом. Вероятно, 1-е письмо пролежало лишний день в Старой Руссе на почте. Скажи в почтамте, чтоб этого не делали, а то я напрасно буду беспокоиться. Известие о провалившемся потолке меня очень тревожит: во-первых, могло убить детей, а во-2-х, уверяю тебя, она не до мая будет ждать, а до апреля, когда ей будет уже не так страшна угроза, что мы съедем ввиду летних жильцов. Да иначе и не может быть, потому что ихняя переделанная квартира, близ самого парка, должна пойти не менее 200 руб. в лето. Пиши мне непременно каждый день, Аня: без известий о тебе и о детишках я не могу пробыть в здешней тоске. Вчера только что написал и запечатал к тебе письмо, отворилась дверь и вошел Некрасов. Он пришел, "чтоб выразить свой восторг по прочтении (1) конца первой части" (которого еще он не читал, ибо перечитывает весь номер лишь в окончательной корректуре перед (2) началом печатания книги). "Всю ночь сидел, читал, до того завлекся, а в мои лета и с моим здоровьем не позволил бы этого себе". "И какая, батюшка, у вас свежесть (Ему всего более понравилась последняя сцена с Лизой). Такой свежести в наши лета уже не бывает и нет ни у одного писателя. У Льва Толстого в последнем романе лишь повторение того, что я и прежде у него же читал, только в прежнем лучше" (это Некрасов говорит). Сцену самоубийства и рассказ он находит "верхом совершенства". И вообрази: ему нравятся тоже первые две главы. "Всех слабее, говорит, у вас восьмая глава" (это та самая, где он спрягался у Татьяны Павловны) - "тут много происшествий чисто внешних" - и что же? Когда я сам перечитывал корректуру, то всего более не понравилась мне самому эта восьмая глава и я многое из нее выбросил. Вообще Некрасов доволен ужасно. "Я пришел с вами уговориться о дальнейшем. Ради бога, не спешите и не портите, потому, что слишком уж хорошо началось". Я ему тут и представил мой план: то есть март пропустить и потом апрель и май вторая часть, затем июнь пропустить и июль и август третья часть и т. д. Он на все согласился с охотою "только бы не испортить!". Затем насчет денег: вам, говорит, следует всего без малого 900; 200 руб. вы получили, стало быть, следует без малого 700; если к этому прибавить 500 вперед - довольно ли будет? Я сказал: прибавьте, голубчик, тысячу. Он тотчас согласился. "Я ведь, говорит, только ввиду того, что летом, пред поездкой за границу, вам опять еще пуще понадобится". Одним словом, в результате, то, что мною в "Отеч<ественных> записках" дорожат чрезмерно и что Некрасов хочет начать совсем дружеские отношения. Просидел у меня часа 1 1/2, так что я опять чуть не опоздал к Симонову. Весь вчерашний день я был совсем как больной от расстроенных от неспанья нервов. Деньги, полагаю, что получу завтра или послезавтра. Тогда, Аня, и вышлю то, что по расчету должно остаться у нас, то есть около 1000, а до тех пор как-нибудь займи хоть у батюшки. Потому что не только у меня времени нет выслать эти 75, которые я обещал, но даже и не из чего, потому, что деньги идут в ужасающих размерах. Вчера вечером был у Корнилова и отдал ему 45 р. по 10 взносу в Славянский и в "Любителей" и 25 р. от неизвестного (пари). Корнилов принял меня удивительно ласково и внимательно, очень меня расспрашивал, ходил со мной и рассказывал, рекомендовал и знакомил. (Между прочим, познакомил с своим старшим братом. <нрзб.>) (3) Было человек до 20 разного народу (Майков не пришел). Был Страхов и просил зайти к себе вечером в понедельник. (4) Дело в том, голубчик Аня, что за неимением достаточных денег ни у кого (по делам) и быть не могу. Но пуще всего (5) лечебница Симонова: она пришлась в такие часы (от 3 до 5), что всё мое время парализует. Конечно надо вставать раньше (часов в 9) и ложиться раньше. Но меня в 2 последние ночи измучили, я спал по 4 часа в сутки и менее. Нынешнюю ночь думал наверстать и лег вчера в 2. Но нервы до того расстроены, что часа 1 1/2 не мог заснуть, ночью беспрерывно просыпался, и хоть встал в 11-м часу, но все-таки настоящих семи часов не спал. С завтрашнего с понедельника надо как-нибудь приняться за дело.