Звёздные мальчики - Ирина Скидневская

На втором горшке был изображен маленький мальчик с бородой. На третьем - уже трое мальчиков, крепко обнимающих друг друга за плечи. Женщина отставила горшок в сторону, потом снова взяла его в руки. Что-то заинтересовало ее в этом рисунке. Она долго рассматривала его, потом открыла горшок, заглянула в него, зачем-то понюхала и вдруг заметила на внутренней стороне крышки маленький нарисованный значок - словно три смятых лепестка, выложенных по кругу. Руки у женщины задрожали, и она отвернулась, чтобы спутницы не увидели ее лица.

- Здесь еще есть горшки, - продолжала говорить не обратившая никакого внимания на поведение женщины баба. - Только не такие красивые, в каких-то узорах... - Она выставила на песок еще два горшочка, испещренных непонятными значками.

Женщина взяла их и, скрывая волнение, внимательно рассмотрела. Потом быстро натянула еще сырую одежду и загасила костер.

- Хоть один горшок-то возьми, - предложила баба.

Но женщина погладила девочку по голове, попрощалась и быстро пошла назад, вверх по реке, повторяя уже пройденный путь.

- Мам, пойдем домой... - позвала девочка.

Баба наклонилась, чтобы собрать горшки в короб, и взяла было один, но горшок под ее пальцами вдруг рассыпался в голубую хрусткую пыль. Баба ахнула, взяла второй горшок, третий - словно сделанные из песка, они бесшумно таяли при первом же прикосновении. Эта странность так напугала женщину, что она оставила последний горшок там, где он стоял, взяла девочку за руку и, не оборачиваясь, пошла вдоль реки, вниз по течению.

Дунул ветер. Своим легким дыханием он разрушил горшочек, облачко голубой пыли взметнулось в воздух и развеялось над рекой.

Арина укачивала на руках внучку и все чаще прислушивалась к звукам за окном - не идет ли Павлуша. Еще в полдень он отправился в лес, но день кончался, а его все не было. Арина начала волноваться.

Зоя, забавно морща носик, зевала и с интересом рассматривала Арину, ее красивый цветастый платок, яркие бусы. У Арины было такое чувство, что трехмесячный ребенок сейчас заговорит с ней и беседа эта будет интересной.

- Ты уже все понимаешь, да? - ласково сказала она улыбающейся девочке. - Солнышко мое... Спи...

Зоя была вылитая мать - беленькая, ладненькая, с синими звездочками глаз на смышленом лице. И такая же красивая. Павлик очень ее любит... Месяц назад он вернулся, ее дорогой мальчик, и вместе с ним в ее дом вернулась радость. Павлуша много и охотно рассказывал ей о своем путешествии. Его рассказы выглядели невероятными. Арина вздыхала, обнимая его, но свои сомнения вслух не высказывала. Она так самозабвенно любила этого обиженного ею ребенка, что простила бы ему и еще более невероятные фантазии - хотя что могло быть невероятнее уже сбывшегося пророчества и оставшихся после этого загадок?

Арина много думала о том, что произошло в ее жизни за последние два года, о мальчиках, которые вернули ей Павлушу. Она допросила домового, тот мало что мог рассказать толком, так как почти все путешествие проспал в рюкзаке, но было очевидно, что относится он к мальчикам с благоговейным трепетом.

Однажды утром, повинуясь внезапному озарению, Арина под моросящим дождем торопливо пошла в кузницу, где бодро гремел молотом по наковальне Митрофан. Мокошь начала издалека, поговорила с кузнецом о том, о сем, потом, мучительно краснея, задала ему свой нелепый вопрос. Кузнец удивленно воззрился на нее.

- Ну, матушка... - пробасил он. - Голубая, конечно. Почему ты спрашиваешь? Это ведь всем известно - у каждой мокоши голубая кровь...

Это явилось для Арины ударом. По дороге домой она плакала. Она не хотела иметь ничего общего со злодеем, который, как безумный, любой ценой добивался своего. Жуткое, всегда алчущее поклонения лицо, на котором при виде чужих страданий появлялась дьявольская усмешка, лицо, обезображенное низкими, грязными страстями, все еще снилось ей по ночам, и она просыпалась в страхе.

У нее голубая кровь - кровь, которая текла в жилах Дуя и которую она столько раз проклинала! С большим трудом она заставила себя не думать об этом.

Павлуша снова стал человеком, но тяжело входил в жизнь. Он не жаловался ей на других детей, но иногда тайком плакал - мальчишки дразнили его петухом и не хотели играть с ним. Арина переживала за него молча, не повторяя старых ошибок и больше никогда не вмешиваясь в его отношения со сверстниками.

Внук подружился с Федей, тем самым парнем, который несколько лет назад пострадал по вине заезжего гипнотизера. Разум возвратился к нему во время скитаний беженцев, но друзья отвернулись точно так же, как и от Павлуши. Федя стал сильно пить и по глупости потерял обе ноги. И теперь Арина часто видела хрупкую фигурку внука рядом с волочащимся по дороге на культяпках Федькой-пьяницей, как прозвали его в деревне. Арина вздыхала, хмурилась, но сильно не беспокоилась, сердцем чувствуя в опустившемся парне природную доброту и незлобивость.

Павлуша все чаще вспоминал мальчиков, особенно Рики.

- Бабушка, если я позову их, они вернутся и заберут меня. Дизи обещал мне, - однажды доверительно сказал он Арине с тайной надеждой, что она отпустит его.

- Разве тебе плохо со мной, Павлик? - разволновалась Арина.

- Мне не плохо с тобой, - опустив голову, ответил мальчик. - Мне плохо без них...

Ночь Арина проплакала в подушку, но к утру решила, что она примет и это. Она не будет препятствовать, если Павлуша решит уйти. Он слишком многое испытал, он умный, добрый. Он уже может отличить тень от света. Она не враг своему внуку.

Ничего этого она, конечно, не сказала ему, но теперь всякий раз, стоило Павлику где-то задержаться, тревожилась. Вот и сегодня - солнце гаснет, а его все нет. Зоинька заснула у нее на руках, Арина понесла ее в колыбель и увидела там сложенный вчетверо листок бумаги. Сердце у нее заныло. Она развернула листок. Павлик прощался с ней.

Арина прошла в горницу, села за стол и запретила себе плакать. У него всё будет хорошо. Солнце вдруг прощально блеснуло из-за туч, и вся комната засверкала от его неярких лучей.

В окно со двора кто-то постучал. Арина повернула голову. Сквозь стекло на нее смотрел Дуй.

7.

- Мы расшифровали ваш диск, господин посол... - насмешливо произнес Сон. - Это было трудно, но мы справились. - Камеры наблюдения следили за бесстрастно шагающим по длинному коридору Центра человеком. - На вашей пуговице записано, что вы самозванец, - все с той же иронией продолжал Сон, но окружение сразу уловило в его голосе нотки угрозы. Ни один мускул не дрогнул на лице человека. Сопровождаемый охраной, он молча продолжал свой путь, не обращая внимания на голографический экран с изображением Сона, плывущий перед ним. - Остановись, или я силой заставлю тебя сделать это! рявкнул выведенный из себя Сон. Охрана замедлила шаг, ожидая приказа.