Ночной администратор - Джон Ле Карре

Он стал кричать:

– Осторожнее! Дайте дорогу! – Но они как будто не слышали. Задний фургон почти вплотную прижался к бамперам передних. Грязное переднее стекло скрывало лицо водителя, Фургоны с обеих сторон сдвинулись настолько, что он уже не мог повернуть руль, не задев один из них.

Приподнявшись на седле, Гудхью хлопнул кулаком в перчатке по боку левого фургона и оттолкнулся от него, сохраняя равновесие. Мертвые глаза в боковом зеркале смотрели на него безо всякого любопытства. То же самое он повторил с правым фургоном – тот приблизился еще больше.

Спас его лишь красный свет светофора. Фургоны остановились, а Гудхью впервые в жизни проехал на красный свет, едва избежав столкновения с новеньким «мерседесом».

В тот же день Рекс Гудхью переписал свое завещание.

Назавтра, пользуясь одному ему известными ходами и выходами, он прошел через хитроумные лабиринты своего министерства – в том числе через кабинет начальника – и получил в полное распоряжение часть верхнего этажа – бессистемно разбросанные получердачные помещения, напичканные устаревшим электронным оборудованием, годным разве что для музея, которое было здесь установлено на тот случай, весьма-а-а вероятный, если Британия будет захвачена большевиками. Такая вероятность давно уже не существовала, но это еще следовало довести до ума чиновников из административного отдела, и, когда Гудхью попросил мансарду для секретного использования, они без звука согласились. Целую ночь напролет отжившее свой век оборудование стоимостью миллионы фунтов стерлингов переправляли в парк грузовиков в Олдершоте.

На следующий день маленькая группа Берра вступила во владение двенадцатью заплесневелыми чердачными комнатами, двумя неисправными уборными размером с теннисный корт, аппаратной с оборванными проводами, потайной лестницей с мраморной балюстрадой и протертым на ступенях линолеумом, а также железной дверью с глазком. Еще день спустя Гудхью проверил помещение электронным щупом и отключил все телефонные линии, прослушиваемые из Ривер-Хауз.

Что же до выколачивания денег из министерства, то четвертьвековой опыт восхождения к вершинам Уайт-холла сослужил Гудхью отличную службу. Он стал уайт-холловским Робин Гудом, запускающим руку в мошну государства для приманивания его непокорных подданных.

Берру нужно еще три человека, и он даже знает, где их найти? Найми их, Леонард, найми их.

У информатора есть что сказать, но он хочет за это пару тысяч? Дай ему, Леонард, дай ему столько, сколько он хочет.

Роб Рук просит пару телохранителей, чтобы ехать на Кюрасао? Пары достаточно, а, Роб? Может, лучше четверых для безопасности?

Всех мелочных возражений, сарказмов, придирок Гудхью как не бывало. Стоило ему войти через стальную дверь в поднебесное логово Берра, и он сбрасывал свою язвительность, как верхнюю одежду, каковой она, в сущности, и являлась. Каждый вечер после окончания официального дневного представления он отправлялся на свою, как он скромно ее называл, ночную службу, и Берру оставалось только засучивать рукава. Гудхью настоял, чтобы ему отвели самую грязную комнату в конце пустого коридора, с окнами на парапет, засиженный голубями. Их вечное воркование свело бы с ума кого угодно, но Гудхью оно не мешало. Решив не заходить на территорию Берра, он появлялся там только для того, чтобы получить очередную информацию или выпить чашку чаю с шиповником и обменяться светскими любезностями с ночным персоналом. Потом возвращался к своему столу и обзору последних передвижений противника.

– Я собираюсь затопить их операцию «Флагманский корабль», Леонард, – сообщает он Берру, и голова его при этом неожиданно дергается. Берр такого еще не видел. – У Даркера после этого не останется ни одного «моряка». А этот твой Дикки Роупер будет упрятан под замок, помяните мое слово.

Но Берр не был уверен, что все так и будет. Не потому, что он сомневался в твердости намерений Гудхью. Но он не сомневался и в том, что люди Даркера предпримут все, чтобы довести, измотать, напугать или даже вывести из строя своих противников. Долгие месяцы Берр тщательно контролировал все свои действия. Он всегда старался сам отвезти детей в школу и всегда следил за тем, чтобы их кто-нибудь забирал по вечерам. Берр беспокоился, что Гудхью не знает еще всех щупалец осьминога. Только на последней неделе Берру три раза не давали посмотреть бумаги, которые, насколько ему известно, ходят по рукам. Три раза он тщетно пытался протестовать. В последний раз он лично беседовал с архивариусом Министерства иностранных дел.

– Боюсь, мистер Берр, вас дезинформировали, – сказал архивариус в черном галстуке служащего похоронного бюро и в черных нарукавниках поверх черного пиджака. – Папку, о которой идет речь, уничтожили несколько месяцев назад.

– То есть на ней гриф «Флагманского корабля». Почему бы вам не назвать вещи своими именами?

– Какой гриф, сэр? Боюсь, я вас не понимаю. Не могли бы вы объяснить более вразумительно?

– Мистер Аткинс, «Пиявка» – это мое дело. Я собственноручно завел папку, которую в данный момент запрашиваю. Это одна из шести папок, открытых и параллельно пополнявшихся моим отделом: две по сути вопроса, две по ведению дела, две персональные. Все они появились не раньше чем полтора года назад. Кто уничтожает папку через восемнадцать месяцев после заведения дела?

– Простите, мистер Берр. Может быть, «Пиявка» – ваше дело. Сэр, у меня нет оснований не верить вам. Но, как говорят у нас в архиве, если вам принадлежит дело, это еще не значит, что вам принадлежит папка.

Как бы там ни было, информация продолжала литься потоком. И у Стрельски, и у Берра были свои источники.

Сделка близка к завершению... Панама на проводе... шесть панамских грузовых кораблей, зафрахтованных компанией «Айронбрэнд», Нассау, входят в Южную Атлантику, направляясь к Кюрасао, приблизительное время прибытия – через 4 – 8 дней. На их борту около пятисот контейнеров, которые должны быть доставлены в Панамский канал... Груз обозначен то как сельскохозяйственная техника, то как оборудование для шахт, то даже как разнообразные предметы роскоши...

Привлечены военные советники, из них четверо французских парашютистов, два бывших израильских полковника разведки и шестеро бывших советских спецназовцев. Они собрались на прошлой неделе в Амстердаме на щедрый прощальный банкет в лучшем индонезийском ресторане города. Потом их забросили в Панаму...

Уже несколько месяцев в кругах торговцев оружием бродили слухи об огромных заказах военной техники, сделанных Роупером через подставных лиц, но наконец появились данные, подтверждающие предсказанные Пэлфреем изменения в ассортименте Роупера. Брат Майкл, «любимец» Стрельски, он же Апостол, разговаривал с другим адвокатом картелей Моранти. Этот Моранти работал за пределами Каракаса и считался опорой шаткого альянса между картелями.

– Ваш мистер Роупер становится патриотом, – сообщил Стрельски Берру по надежному телефону. – Он покупает у американцев.

Сердце Берра екнуло, но он постарался скрыть волнение:

– Какой же это патриотизм, Джо! Британец должен покупать у британцев.

– Он толкает картелям новую идею, – продолжал непробиваемый Стрельски. – Если их явный враг – Дядя Сэм, то им лучше всего научиться играть в его игрушки. Они завладеют оружием своего противника, освоят его, получат непосредственный доступ к запчастям. Британские игрушки, конечно, тоже не помешают. Но прежде всего им нужно зеркальное отражение вооружений их явного врага. Немножко британских, остальные американские.

– И что же говорят картели? – спрашивает Берр.

– Они в восторге. В восторге от американской техники. И от английской тоже. В восторге от Роупера. Они хотят самое лучшее.

– А кто-нибудь объясняет такую резкую перемену вкусов?

В голосе Стрельски Берр угадывает такое же волнение, какое охватило и его:

– Нет, Леонард, эту чертову перемену никто не объясняет. Нам не объясняют. По крайней мере, в Майами. Я думаю, и в Лондоне не объяснят.

На следующий день это сообщение подтвердил знакомый делец Берра из Белграда. Сэр Энтони Джойстон Брэдшоу, известный в качестве представителя Роупера на сомнительных рынках, заменил накануне трехмиллионный заказ на чешский «Калашников» равноценным заказом на американские «армалиты», теоретически предназначенные для Туниса. Оружие должно было потеряться по дороге, затем под видом сельскохозяйственной техники его предполагалось переправить в Гданьск, где уже существовала договоренность о хранении и транспортировке на грузовом судне в Панаму. Джойстон Брэдшоу проявил также интерес к британским ракетам «воздух – земля», но якобы затребовал для себя чрезмерных комиссионных.

Пока Берр угрюмо принимал информацию к сведению, Гудхью, казалось, не мог взять в толк, что происходит: