Настоящая фантастика - 2009 - Владимир Васильев

Стояло раннее утро, уставший город спал, или только делал вид. Если кто-то и был свидетелем этого скорбного шествия, то постарался спрятаться как можно надежнее, чтобы ненароком не стать его участником.

Солнце цвета спекшейся крови медленно поднималось над серым горизонтом.

Фидель не заметил, когда исчез Папаша Хэм. Похоже, его повели другой дорогой. Или пристрелили еще при выходе из здания, ведь он был уверен, что утром его убьют. Фидель сейчас ни в чем не был уверен, но ему показалось, будто он слышал глухой хлопок выстрела, но оборачиваться не стал, потому что удовлетворить свое любопытство не очень легко, когда тебя ведут, больно стиснув локти. А выстрелы в Гаване давно уже стали такими же привычными, как крики чаек над входом в бухту, и на них уже перестали обращать внимание. Страха смерти Фидель почему-то не испытывал — лишь пришло запоздалое сожаление. Ему было жаль неоконченного разговора. Фидель не мог понять, почему немцы продержали Хэма в подвале несколько месяцев, а теперь вдруг поторопились разделаться с ним. Словно вчера писатель не был опасен для немцев, а сегодня они вдруг узнали нечто, и это ускорило принятие решения. Наверное, гансанос всерьез испугались его невысказанных мыслей и ненаписанных книг.

Фиделя грубо втолкнули в пустой дверной проем каких-то руин. Не удержавшись на израненных ногах, он свалился на холодные камни посреди заросшего травой и кустарником внутреннего дворика-патио, и понял, что у него не хватит сил подняться.

Два немецких автоматчика остановились напротив Фиделя, у каменной стены. Она была покрыта зловещими бурыми пятнами, похожими на следы крови, но это почему-то не испугало Фиделя. Странно, но он не верил в свою смерть. Умереть мог Папаша Хэм, потому что был стар. Хотя любой человек лет пятидесяти — например, отец, — сказал бы Фиделю, что сорок четыре — это не возраст смерти. Но Фидель больше года ничего не знал об отце, ему самому было всего восемнадцать, и насчет смерти у него было совсем другое мнение. Умереть можно и в восемнадцать лет — кто угодно, но никак не Фидель. По сути, он сумел сохранить в душе детское отношение к смерти, хотя она давно уже ходила за ним по пятам, с того самого утра, как начались немецкие бомбардировки Гаваны. Тем не менее сейчас Фиделю казалось, что он видит кошмарный сон, который скоро должен кончится.

Узника грубо подхватили под руки и подволокли к стенке. Ноги не слушались Фиделя, он не мог стоять, и его усадили, как маленького ребенка. «Правильно, — подумал Фидель. — Стены созданы специально для того, чтобы около них ставили пленников, которых должны расстрелять». Но Фидель и на этот раз не почувствовал страха. Ему по-прежнему казалось, что это происходит не с ним. Даже вчерашняя смерть Марты, быстрая и нелепая, не убедила Фиделя, что это реальная жизнь, а не театральная постановка. Кроме того, он надеялся, что случится чудо: ведь Че наверняка знает, что случилось с Фиделем. Ему сообщили многочисленные связные, и пока Фидель и Марта сидели в гестапо, штаб подполья готовил план их спасения. Жаль, что Марту вчера убили, ведь сейчас в патио ворвутся подпольщики во главе с Че, откроют огонь по немцам, перебьют их и освободят Фиделя. Эрнесто не может поступить иначе. Он вездесущ, как тень вуду. И он — командир!

Но никто не появился, а проснуться никак не удавалось. И уже больше суток в живых не было Марты.

Фидель уткнулся лбом в камни. Они были шершавые и холодные — остыли за ночь. Зато лицо приятно щекотала мягкая, как шелк, трава, пробившаяся между камнями.

Фидель не услышал выстрелов. Лишь что-то очень горячее ударило в спину, вышибая сознание из уставшего тела. И, падая лицом в шелковистую траву, он вдруг увидел гигантскую площадь на вершине холма, откуда была хорошо видна вся Гавана, — прекрасный белый город на берегу океана, утопающий в лучах заходящего солнца. Площадь перед устремленной к вечернему небу огромной каменной стелой, у подножия которой стоял на мраморном постаменте задумчивый Хосе Марти, была запружена народом, и праздничная толпа кубинцев оглушительно скандировала: «Фидель! Фидель!» А перед толпой, чуть в стороне от Хосе Марти, на трибуне стоял, подняв обе руки в знак приветствия, он сам — Фидель Кастро Рус. Легендарный «барбудо». Бесстрашный Команданте революции. Человек, который уже много лет является бессменным капитаном корабля, который отныне на языках всего мира зовется «Островом Свободы», и он ведет этот остров в светлое будущее, умело обходя опасные рифы и мели. И народ любит и боготворит своего капитана!..

…Последней мыслью восемнадцатилетнего паренька-подпольщика, расстрелянного в безымянном дворике-патио, было: «Вот где настоящая жизнь! Она за пределами сна! Надо проснуться…»

Сейчас я проснусь, и…

…но сон — вязкий, как густой кисель и липкий, как прочная паутина, — по-прежнему не хотел выпускать Фиделя из своих кошмарных объятий. Фидель барахтался в холодных силках кошмара, судорожно хватая ртом редкий воздух, как рыба, угодившая в рыбацкие сети. Но вместо спасительного кислорода легкие обжигала ледяная морская вода, очень соленая, и Фиделя все сильнее и сильнее тянуло на дно. Как будто к его ногам прилипли безжалостные щупальца гигантского осьминога.

Но вдруг откуда-то сверху пробился в густой мрак тяжелой пучины тоненький, как струна, солнечный лучик и коснулся потной макушки Фиделя — и парень, почувствовал, что это есть спасение. И он, что оставалось сил, рванул уставшее, измученное тело вверх по натянутой золотистой струне, сбрасывая с себя липкие щупальца невидимого осьминога, который никак не хотел оставлять своих попыток утянуть на дно свою добычу — и неожиданно для себя оказался лежащим на теплом прибрежном песке. На поверхности, у самой кромки прибоя…

У набережной Малекон, где когда-то он договорился о встрече с Марией — совсем в другой жизни, в том самом сне, который вначале не казался кошмарным.

…Быстрый, почти мгновенный переход из сна в реальность…

…Или из реальности в сон?..

Фидель несколько минут лежал на кровати, успокаивая изношенное сердце. Затылок ныл так, словно внутри головы сидела бригада маленьких рудокопов и колотила по нему острыми молоточками.

Неужели ему размозжили голову прикладом автомата?

Уже потом, когда острые жала пуль прошили его избитое тело…

Фидель зажмурился — сердце забилось неровно, с долгими неприятными перебоями, словно решая, остановиться ему или биться дальше. Во рту ощущался неприятный привкус металла. Фидель лежал, тяжело дыша, не решаясь пошевелиться — он боялся, что сердце все же решит остановиться, и смерть из сна превратится в реальность. Ему было достаточно одной смерти — во сне, под немецкими пулями.

Но постепенно сердце восстановило привычный ритм, дыхание выровнялось, рудокопы побросали свои молоточки и, наверное, разбежались по ближайшим барам — пить пиво. Фидель почувствовал, что может встать с кровати.

«Разве Куба была оккупирована Германией? — с легким удивлением подумал Фидель, когда к нему вернулась способность соображать и логически мыслить. — Что-то не припомню. Сколько лет-то прошло… Надо будет спросить у помощников…»

Впрочем, уже через час Фидель Кастро Рус — легендарный Команданте кубинской революции, Первый секретарь ЦК Компартии Кубы, Президент Кубинской Советской Социалистической республики, Председатель Государственного совета, член Политбюро ЦК КПСС, второй заместитель Председателя Совета Министров СССР, депутат Верховного Совета СССР — забыл свой странный кошмарный сон и решил, что у помощников найдутся дела поважнее.

Наступило утро, и Хозяина Острова Свободы ждали неотложные государственные дела.

Он еще многое должен успеть сделать, прежде чем уйдет в мир, где нет ничего, даже снов…

Дмитрий Володихин

СЛИШКОМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ

«Опель» застрял в километре от деревни. Лужа, огромная как плац гарнизонной гауптвахты, обступила машину со всех сторон. Впереди — топь, глубина. По бокам — хляби, не ведающие различия между водой и твердью. Позади — раствороженная дорога, и по ней «Опель» медленно-медленно пятился на сушу, пытаясь напугать грязевую стихию утробным рыком.

— Ханс, не выдержит.

Ханс прикусил губу, сощурил глаза. Ханс мертвой хваткой вцепился в баранку. Ханс не ответил.

— Не выдержит, камрад!

— Заткнись!

И славянская грязь отпустила хорошую, на совесть сработанную немецкую машину.

— Что теперь, Вилли? Где твой деревенский самогон?

Пассажир задумался. Да, самогон — единственное, что здесь умеют делать, как надо. И у него был только один шанс уговорить Ханса подвезти его в эту глушь. Но вот не добрались они чуть-чуть, какой конфуз!

С другой стороны, Ханс не увидит всего этого, а значит, никому ничего не расскажет. Так даже лучше. В сущности, Вилли приготовился терпеть насмешки. Деревенщина. Колхозник сиволапый! То, зачем он сюда приехал, стоит малой толики терпения.