Нежная ярость - Конни Мейсон

– Э... ведь это довольно необычно, месье Сент-Сир? Несомненно, такая... договоренность возбудит много сплетен.

– Я уверен, что вы не позволите распространиться таким слухам, доктор, – сказал Филип, и его глаза превратились в щелочки. – Моя жена остается в Сен-Пьере по вашей рекомендации, и место ее проживания выбрано с моего полного одобрения. Зная это, вам не трудно будет опровергнуть злонамеренные слухи, порочащие ее репутацию.

– Можете быть уверены, друг мой, – сказал доктор и приосанился, – в моем присутствии не будет произнесено ни одного слова против вашей прелестной жены. Ей слишком много пришлось вынести, чтобы теперь еще стать жертвой досужих сплетников. И я уверен, что Дюваль с честью выполнит свои обязательства по отношению к такому другу, как вы.

Филип вздохнул. Он, как мог, разрядил сомнительную ситуацию. Он считал, что хотя бы это обязан был сделать для нее. Доктор Рено позаботится о ее здоровье и репутации, по крайней мере, пока не родится ребенок. Внезапно он вспомнил, что не задал самый важный вопрос.

– А когда родится ребенок, доктор?

– Трудно предсказать дату с точностью, но, судя по моим подсчетам, вы станете отцом в конце августа или в первой половине сентября.

Быстро произведя в уме вычисления, Филип решил, что он может быть отцом, только если ребенок родится после первого сентября. Любой более ранний срок рождения покажет, что, как он и подозревал, отцом ребенка является Марсель.

В этот момент в комнату вошла Габби, усталая и встревоженная.

– Ну, доктор, – спросила она, – довольны ли вы моим здоровьем?

– Я не нахожу ничего такого, мадам Сент-Сир, что не может поправить обильная пища и мягкий климат Мартиники, – ответил доктор с наигранной бодростью.

– А мне почему-то кажется, – сказала Габби тихим голосом, избегая встречаться глазами с Филиппом, – что эта моя беременность идет не совсем так, как надо. – Филип дернулся, расслышав обвиняющие нотки в голосе Габби.

– Глупости, моя милая. Вы действительно чересчур худенькая, но ребенок развивается нормально. Тем не менее ради вашей безопасности вам лучше остаться в Сен-Пьере, где я смогу постоянно за вами наблюдать, и ваш муж вполне с этим согласен.

Габби искоса посмотрела на Филиппа и хотела что-то сказать, но Филип не дал ей времени задать вопрос. Он немедленно поднялся, поблагодарил доктора, взял Габби за руку повелительным жестом и вывел ее из приемной.

– Ты сказал доктору? – спросила Габби, как только они вышли на улицу.

– Что сказал, дорогая?

– Насчет того, что мы расстались. Он же все равно узнает раньше или позже.

– Не совсем, – чуть виновато ответил Филип. – Я сказал ему, что не могу остаться в Сен-Пьере с тобой, пертому что у меня срочные дела в Бельфонтене, и что мой добрый друг Марсель Дюваль пригласил тебя пожить в его доме до рождения ребенка.

Габби поразили слова Филиппа.

– Почему? Зачем ты это сделал?

– Чтобы защитить тебя от клеветы, – сказал он холодно. – Мне не все равно, что о тебе скажут, даже если тебе все безразлично.

Габби пытливо вглядывалась в него, но лицо Филиппа было непроницаемым. Наконец она поняла.

– Ты беспокоишься только о себе! Ты просто не хочешь, чтобы трепали твое имя.

– Ну если ты так считаешь... – сухо отозвался он и подсадил ее в наемный экипаж.

Усадив Габби, Филип закрыл дверцу кареты и сказал:

– Я не поеду с тобой в дом Дюваля, так что можем попрощаться теперь. Имей в виду: если я тебе буду нужен, я пробуду в городском доме еще два дня. Я дал указания доставить тебе твои сундуки. Если тебе что-нибудь понадобится с плантации, я тебе вышлю. Может быть, детское приданое, которое ты приготовила для нашего ребенка?

Лицо Габби покрылось смертельной бледностью.

– Я тебе сообщу, – пробормотала она, пораженная явным бессердечием Филиппа. – Прощай, Филип, – прошептала она печально. – Да хранит тебя Господь.

При этих прощальных словах лицо Филиппа смягчилось, серые глаза затуманились. Против своей воли он потянулся к ней, притянул ее к окну и поцеловал в губы, нежно, ласково, с тоской. Поцелуй становился все более глубоким, долгим, а потом Филип отпустил ее.

– Прощай, милая! – сказал он, быстро отойдя, а Габби была в смятении от чувства, которое

сквозило в его поцелуе.

– Прощай, Филип! – прошептала она в пустоту кареты с тяжестью в сердце.

17

Габби взялась за дверной молоток у парадного входа в дом Марселя и застыла, обуреваемая противоречивыми чувствами. Она сознавала, что, как только окажется в доме Марселя, все надежды на примирение с Филиппом исчезнут. Но, с другой стороны, разве сам Филип не отказался признать собственного ребенка? Нет, подумала Габби, решительно вздернув подбородок, Филип не заслуживает сына или дочери, которых ей суждено родить. Приняв решение, она твердо сжала бронзовый молоточек, собираясь возвестить о своем прибытии. Но прежде чем она постучала, у нее за спиной раздался знакомый голос.

– Габби, дорогая! Неужели это вы? Я был вне себя от беспокойства с тех пор, как Сент-Сир похитил вас из Нового Орлеана.

Габби обернулась и увидела, как Марсель входит в калитку с радостью на лице.

– Марсель! – всхлипнула Габби, вдруг почувствовав, как она счастлива его видеть.

– Где же вы были, дорогая? – спросил Марсель, вглядываясь в ее бледное лицо. То, что он прочитал в ее глазах, заставило его потрясенно ахнуть, и он обнял ее и привлек к себе. – Что он сделал вам, Габби? Если что-нибудь плохое – я убью его! – заявил Марсель с холодным бешенством.

Темные круги под глазами Габби подчеркивали необычный цвет ее глаз. Ее кожа была прозрачна, как тончайший фарфор. Все это Марсель заметил с растущей тревогой.

Внезапно Габби поняла, что больше не выдержит. Лицо Марселя начало расплываться, и она медленно стала оседать на землю, лишившись чувств.

Марсель вне себя от беспокойства и любви, подхватил Габби и понес ее невесомое тело в дом, где осторожно положил на кушетку и велел своей домоправительнице Тилди принести холодной воды и чистые полотенца. Потом он расстегнул тугой корсаж платья Габби, начиная от высокого ворота и до талии, где он на секунду замешкался, впервые обратив внимание на располневшую талию и слегка округлившийся живот. Он заскрежетал зубами от ярости, но продолжал ухаживать за Габби, пока не появилась Тилди с водой и полотенцами.

Марсель отпустил домоправительницу и сам бережно обтирал влажной тканью лицо и шею Габби, пока она не пришла в себя. Ее ресницы затрепетали.

– Габби, милая, – нежно произнес Марсель, – что он с вами сделал?

Габби пыталась сказать что-то, но Марсель приложил палец к губам.