Благословенный Камень - Барбара Вуд

— Скажи мне, что это такое?!

Она мельком взглянула на предмет, который он держал в руках.

— Это какой-то свиток, Корнелий.

— Это счета за аренду комнат в доходном доме в Десятом районе. Неоплаченные счета. Ты не сделала ничего, чтобы заставить жильцов внести плату. Почему?

— Потому что им нечем платить. Потому что это одинокие матери с детьми, которым никто не помогает. И освобожденные рабы, у которых нет работы. Больные и старики. Они не могут заплатить за жилье.

— Это не наша забота. Я требую, чтобы эти счета были немедленно оплачены.

— Но это мой дом, Корнелий. И вопросы оплаты решаю я.

Эти слова и уверенность, с которой они были произнесены, заставили его на какой-то момент замолчать. Потом он сказал:

— Амелия, ты никогда ничего не смыслила в делах. Я дам Фило стражников и пошлю его собрать деньги.

— Это мой дом, — сказала она по-прежнему спокойно и твердо. — Его оставил мне мой отец. Я — законная наследница. И только я решаю, кому платить, а кому нет.

— Ты хоть понимаешь, сколько денег мы теряем?

Она обвела взглядом его изысканную белую тогу с пурпурным окаймлением, собранную в идеальные складки.

— По твоему виду не заметно, что ты нуждаешься в деньгах.

В глазах у него вспыхнул огонек.

— Очень хорошо, — сказал он, постукивая ладонью по свитку в такт словам. — Я сам соберу эти деньги.

У Корнелия ушел целый месяц, чтобы с помощью стражников взыскать с перепуганных жильцов непомерную плату; у Амелии ушло несколько часов на то, чтобы вернуть ее им.

— Все наши друзья только и говорят об этом, Амелия. Ты выставила меня на посмешище! — Они снова находились в саду. Корнелий был разъярен.

— Корнелий, — сказала она тоном, которым обычно разговаривала с десятилетним Люцием, — я же говорила тебе, что я не буду собирать деньги с этих людей. Пока у них не улучшится положение.

Он, сощурившись, посмотрел на ожерелье, которое она носила поверх одежды.

— Не знаю, что с тобой произошло, но думаю, что тебе полезно какое-то время подумать дома. Ты больше не поедешь к своей еврейке. — Он развернулся, чтобы уйти. — Амелия? Ты меня слышала?

— Да, Корнелий, я тебя слышала.

— Отлично. Значит, решено. Ты больше не будешь к ней ездить.

Она смотрела на Корнелия, думая о Рахили, которая была уверена, что близится конец света. В это верили почти все христиане, поэтому очень часто споры, возникавшие на субботних собраниях, сводились к тому, каким будет этот последний день. Может быть, земля превратится в огненный шар? Или начнутся землетрясения и потопы? А может быть, начнется всемирная война, и народы будут воевать до тех пор, пока не останутся только те, кому удалось выжить? Многие ожидали появления ангелов с трубами, другие пророчили чуму и смерть. Амелии было интересно, каким будет Корнелий, когда наступит конец света? Она видела, как он расхаживает с важным видом, как он это делал в суде, и кричит: «Одну минуту, это не положено!» Она едва сдержала улыбку.

— Амелия? Ты меня слышала?

— Да, Корнелий. Я слышала тебя.

— Отлично. Ты больше никогда не поедешь к еврейке! — Он снова хотел развернуться и снова остановился. — Амелия?

— Да, Корнелий?

Он мельком взглянул на ее грудь, на которой она смело, напоказ, носила египетское ожерелье с синим камнем, ярко сверкавшим в лучах солнца.

— Ты считаешь, это прилично? — спросил он, указывая на него.

Она посмотрела на подвеску.

— Это твой подарок, Корнелий. Разве ты не хочешь, чтобы все его видели?

После того как уехала ученица Христа Мария, в знаменательный день своего крещения, Амелия спросила Рахиль, как ей получить прощение, о котором просил Иисус для своих мучителей, и была потрясена, когда узнала, что для этого не нужно ни нести в храм деньги, ни приносить в жертву животное. Для этого также не нужно посредничество жреца или жрицы. Просто обратись к Господу, сказала Рахиль, попроси у Него прощения, только искренне, — и ты его получишь.

Она ушла от Рахили в необыкновенном волнении. Радуясь, что дома никого не было, она немедленно направилась в свое убежище — маленький садик с фонтаном и статуей Изиды, где весь вечер и большую часть ночи размышляла над тем, что произошло. Сначала она горела гневом по отношению к людям, мучающим невинные жертвы. Потом ее гнев сосредоточился на одном человеке, с которым она жила под одной крышей, — на Корнелии, который не хотел ее прощать. Когда же она уснула и проснулась в обновленном утреннем свете, страсти улеглись, и успокоившаяся душа ощутила в себе новые силы. Она больше не чувствовала боли и смятения, не ощущала себя слабой и беспомощной. И надела ожерелье с таящимся в нем образом Распятого поверх платья.

Корнелий сощурился. Амелии не свойственно шутить. Он должен сейчас же разобраться с этим ожерельем.

— Значит, решено, — сказал он. — Ты больше не увидишься с еврейкой. — Он подождал. — Ты меня слышала?

— Я слышала тебя.

— Значит, ты подчинишься.

— Нет, Корнелий. Я буду и дальше навещать свою подругу Рахиль.

— Амелия!

— Да, Корнелий?

Только теперь она заметила, что он стал зачесывать волосы вперед. К лысым в Риме относились неуважительно — это считалось признаком слабости. И мужчины, высмеивавшие своих жен за то, что те так долго возятся со своими прическами, прикладывали невероятные усилия, чтобы скрыть этот позорный дефект. Но Амелия почувствовала к мужу не презрение, а жалость. Бюсты Юлия Цезаря изображали человека с довольно редкими волосами, и все-таки он был героем, подобным богу, восхищаясь этим человеком, никто не думал о его прическе. Она хотела посоветовать Корнелию, посвящавшему долгие часы уходу за редеющими волосами, чтобы он обрился наголо — может быть, это вернет ему величественный вид.

— Я запрещаю тебе туда ездить.

Она рассматривала розы.

— Амелия, ты меня слышала?

— Я не глухая, Корнелий.

— Значит, ты больше не поедешь к Рахиль.

Она продолжала срезать цветки и складывать их в корзину. Он нахмурился.

— Тебе плохо?

— Почему ты так решил, Корнелий?

— Тебя лихорадит.

— Нет.

— Тогда почему ты так странно себя ведешь?

— Разве?

— Да что с тобой такое? — закричал Корнелий и тут же пожалел об этом. Он гордился тем, что никогда не теряет самообладания. Как ни старались профессиональные ораторы и хитрые юристы, им не разу не удалось вывести его из себя. Но это удалось — кто бы мог подумать! — его собственной жене. Он этого не допустит!

— Ты меня слышала, — сказал он твердо. И, повернувшись на каблуках, вышел из сада.