Ключи Царства - Арчибальд Кронин

Тут отец Чисхолм стал переворачивать страницу, но его сосредоточенность была нарушена стуком копыт пони во дворе. Он поколебался, прислушиваясь, — ему не хотелось расставаться с охватившей его задумчивостью. Но стук копыт становился все громче, к нему примешались оживленные голоса. Он поджал губы, выражая покорность. Потом перечитал последнюю запись в дневнике, взял перо и добавил еще одну.

«30 апреля 1936. Я собираюсь уезжать в селение Лиу с отцом Чжоу и четой Фиске. Отец Чжоу прибыл вчера из деревни. Он обеспокоен болезнью одного молодого пастуха — опасаются, не оспа ли у него. Отец Чжоу изолировал его и приехал ко мне за советом. Я решил отправиться туда вместе с ним. На наших хороших пони, по новой дороге это займет всего два дня. А потом мне пришло в голову, что я уже несколько раз обещал доктору Фиске и его жене показать им нашу образцовую деревушку, и я решил, что мы могли бы совершить эту поездку вчетвером. Тем более, что это моя последняя возможность выполнить давно обещанное. В конце этого месяца они возвращаются в Америку.

Вот, я слышу, что они пришли. Я знаю, они с нетерпением ждут этой экскурсии… А уж я не премину по дороге как следует отделать Фиске за его отъявленную наглость… Сказать, что я сектант! Тоже мне!..»

12

Солнце уже склонялось к голым верхушкам гор, окаймлявших узкую долину. Отец Чисхолм ехал во главе своего небольшого отряда, погрузившись в мысли о Лиу, где они оставили отца Чжоу и лекарство для больного пастуха. Священник примирился с мыслью, что им придется еще раз заночевать в пути. Тут он увидел на изгибе дороги трех человек в грязной бумажной форме, которые брели, ссутулясь и опустив винтовки на бедра. Это была привычная картина: провинция кишела бродячими шайками солдат, разбежавшихся из своих частей. Он проехал мимо них, пробормотав: «Мир вам», и придержал своего пони в ожидании остальных своих спутников. Однако, когда отец Чисхолм повернулся к ним, то с удивлением увидел выражение ужаса на лицах двух носильщиков из методистской миссии и внезапную тревогу в глазах своего слуги.

— Похоже, что это люди Вая, — Джошуа показал на дорогу впереди. — А вон и другие.

Священник резко обернулся. Около двадцати серо-зеленых фигур приближалось по дороге, поднимая клубы медленно оседающей белой пыли. По покрытой тенью горе вытянувшаяся извилистой линией шла еще дюжина солдат. Он переглянулся с Фиске:

— Поехали вперед.

Минуту спустя обе группы встретились. Отец Чисхолм, улыбаясь и произнося свое обычное приветствие, продолжал непрерывно продвигаться вперед на своем пони. Солдаты с глуповато-изумленным видом автоматически расступались. Единственный конный среди них — молодой человек в фуражке со сломанным козырьком — выглядел начальником, это подчеркивалось капральской повязкой, съехавшей на обшлаг рукава. Он нерешительно придержал своего лохматого пони и спросил:

— Кто вы? И куда едете?

— Мы миссионеры, возвращаемся в Байтань.

Отец Чисхолм ответил спокойно, даже не оборачиваясь в седле и продолжая увлекать за собой всех остальных. Теперь они уже почти миновали грязную, изумленную, глазевшую на них толпу: миссис Фиске и доктор сразу за ним, а следом за ними Джошуа и двое носильщиков. Капрал колебался, но был до некоторой степени удовлетворен. Встреча уже теряла свою опасность, сводилась к чему-то заурядному, как вдруг старший из двух носильщиков потерял голову. Когда он проезжал между солдатами, то наткнулся на винтовку и, пронзительно закричав от панического страха, бросил свой тюк и помчался под укрытие кустарника на горе. Отец Чисхолм подавил резкое восклицание. В сгущающихся сумерках на секунду все замерло в неподвижности. Потом прозвучал выстрел, другой, третий. Эхо прокатилось вниз по горам. Когда синяя фигура носильщика, согнувшаяся пополам, исчезла в кустах, раздались громкие крики солдат. Выйдя из оцепенелого удивления, они толпой окружили миссионеров, неистовыми криками выражая свое возмущение.

— Вы должны идти с нами.

Как и предвидел отец Чисхолм, реакция капрала была немедленной.

— Мы всего только миссионеры, — возбужденно запротестовал доктор Фиске, — у нас ничего нет, мы честные люди.

— Честным людям нечего убегать. Вы должны пойти с нами к нашему предводителю Ваю.

— Но, уверяю вас…

— Уилбур! — спокойно вмешалась миссис Фиске. — Ты только сделаешь хуже. Не трать слова понапрасну.

Их сбили в кучу, окружили солдатами и, грубо подталкивая, повели по дороге, которую они только что пересекли. Они прошли назад около пяти ли, потом молодой офицер повернул на запад в сухое русло реки, извилистое и каменистое, уходящее в горы. В начале глубокого оврага они остановились. Здесь, развалившись в самых непринужденных позах, с сотню солдат курили, жевали бетель[62], искали вшей в подмышках и выковыривали комочки грязи, застрявшей между пальцами босых ног. На плоском камне, скрестив ноги и ужиная перед маленьким костром, прислонившись к стене ущелья, сидел Вайчу.

Ваю теперь было лет пятьдесят пять. Огромный, толстобрюхий, он был еще более неподвижен, чем раньше, и эта неподвижность стала еще более зловещей. Его намазанные топленым маслом длинные волосы были разделены посередине пробором и падали на лоб, постоянно нахмуренный, отчего косые глаза стали узкими, как щелочки. Три года тому назад пуля снесла ему верхнюю губу и выбила передние зубы. Шрам был ужасен. Несмотря на это, Фрэнсис сразу узнал в нем того всадника, который плюнул ему в лицо у ворот миссии в ночь отступления. До сих пор он довольно спокойно относился к их задержанию. Но теперь, под этим нечеловеческим пустым взглядом исподлобья, в котором он увидел, что и его тоже узнали, священник почувствовал, как у него больно сжалось сердце. Пока капрал многословно докладывал Ваю обстоятельства, при которых он задержал пленников, тот продолжал есть с непроницаемым видом, отправляя в глотку двумя палочками струю жидкого риса и куски свинины из миски, зажатой у него под подбородком. Внезапно два солдата бегом ворвались в ущелье. Они тащили убежавшего носильщика. Последним рывком они бросили его в круг, освещенный огнем костра. Несчастный упал на колени около Вая, со скрученными за спиной руками, тяжело дыша и бормоча что-то нечленораздельное, совершенно вне себя от страха. Вай продолжал есть. Затем небрежным жестом вытащил револьвер из-за пояса и выстрелил. Застигнутый в умоляющей позе, носильщик упал вперед. Тело его продолжало дергаться на земле. Розоватая жирная масса медленно вытекала из раздробленного черепа. Оглушительный раскат выстрела еще не замер в воздухе, как Вай снова принялся за ужин. Миссис Фиске слабо вскрикнула. Но отдыхавшие солдаты, на секунду поднявшие головы, не обратили никакого внимания на происшедшее. Те двое, которые приволокли сюда носильщика, теперь оттащили его труп в сторону и методично снимали с него сапоги, одежду и связку медных монет.

Отец Чисхолм был ошеломлен, ему стало тошно и омерзительно. Доктор Фиске, очень бледный, стоял рядом с ним.

— Спокойно… не показывайте вида… иначе нам не останется никакой надежды… — шепнул ему Фрэнсис.

Они ждали. Холодное и бессмысленное убийство зарядило воздух ужасом. По знаку Вая второго носильщика вытащили вперед и бросили на камни. Ужасное предчувствие охватило священника, ему казалось, что сейчас его стошнит. Но Вай только сказал им всем, не обращаясь ни к кому в отдельности:

— Этот человек, ваш слуга, немедленно отправится в Байтань и уведомит ваших друзей, что вы временно находитесь на моем попечении. За такое гостеприимство обычно приносят добровольные дары. Послезавтра в полдень двое моих людей будут ждать его за пол-ли от Маньчжурских ворот. Он подойдет к ним один, — Вай равнодушно помолчал. — Надо надеяться, что он принесет эти добровольные дары.

— Вам совершенно невыгодно делать нас своими гостями, — сказал доктор Фиске дрожащим от негодования голосом. — Я уже говорил вам, что у нас нет никакого имущества.

— За каждого человека нужно внести пять тысяч долларов. Только и всего.

Фиске вздохнул с облегчением. Эта сумма, хотя и большая, не была недоступной для такой богатой миссии, как их.

— Тогда позвольте моей жене вернуться вместе с посыльным. Она обеспечит уплату денег.

Вай пропустил его слова мимо ушей. Священник со страхом ждал, что его не владеющий собой товарищ сейчас устроит сцену. Но Фиске отошел назад и встал около жены. Носильщика отправили, предварительно растолковав ему еще раз, что от него требуется. Потом Вай встал и, пока его люди готовились к отъезду, пошел к своему привязанному пони. Он вел себя так буднично, что вывернутая голая нога мертвеца, торчавшая из-за земляничного дерева, воспринималась как галлюцинация. Миссионеров заставили сесть на пони, затем связали их всех вместе длинными пеньковыми веревками. Кавалькада тронулась в надвигающуюся ночь. Разговор при этом неровном галопе был невозможен. Отец Чисхолм предался своим мыслям, которые сосредоточились на человеке, задержавшем их ради выкупа.