Собрание сочинений в десяти томах. Том шестой. Романы и повести - Иоганн Гете

Она в волнении ходила взад и вперед по соседней большой комнате, вновь и вновь повторяя все, что успела передумать после неожиданного предложения, сделанного графом. Капитан, казалось, стоял перед нею. Им еще был полон этот дом, он оживлял еще места прогулок, и вот ему предстоит ехать, все должно опустеть. Она твердила все, что можно было себе сказать, в том числе и жалкое утешение, состоящее в том, что время смягчает даже и такую боль. Она проклинала время, которое будет нужно для того, чтобы боль смягчилась; она проклинала то смертоносное время, когда боль смягчится.

Прибежище, которое она наконец нашла в слезах, было для нее тем более желанно, что она редко искала его. Она бросилась на диван и всецело отдалась своему горю. Эдуард все это время не мог отойти от двери; он постучал во второй раз и в третий, чуть посильнее, так что Шарлотта в ночной тишине явственно услышала этот стук и в испуге вскочила. Первой мелькнула мысль, что это может, что это должен быть капитан, но тотчас же она поняла: это невозможно! Она решила, что ей померещилось, но она слышала стук, она хотела, она боялась поверить своему слуху. Шарлотта прошла в спальню, тихонько приблизилась к запертой двери. Она бранила себя за свой страх. «Ведь вполне возможно, что баронессе понадобилось что-нибудь!» — сказала она себе самой и громким голосом — спокойно и уверенно — спросила:

— Кто там?

Тихий голос отвечал:

— Это я.

— Кто? — переспросила Шарлотта, не узнавая голоса. За дверью, казалось ей, должен был стоять капитан.

Голос ответил несколько громче:

— Эдуард!

Она отворила — перед нею стоял ее муж. Он приветствовал ее шуткой. Ей удалось продолжить в том же тоне. Свой загадочный визит он окружил загадочными же объяснениями. Наконец он сказал:

— Должен тебе признаться, зачем я, собственно, пришел. Я дал обет еще нынче вечером поцеловать твой башмачок.

— Это давно тебе не приходило в голову! — сказала Шарлотта.

— Тем хуже, — ответил Эдуард, — и тем лучше!

Она опустилась в кресло, чтобы скрыть от его взгляда легкость своих ночных одежд. Он упал перед ней на колени, и она не могла не позволить ему поцеловать ее башмачок, так и оставшийся у него в руке, и нежно прижать ее ножку к своей груди.

Шарлотта принадлежала к числу тех женщин, которые, будучи умеренными от природы, продолжают и в брачной жизни, естественно и без всякого усилия, вести себя как возлюбленные. Она никогда не старалась разжечь страсть в своем муже, едва шла навстречу его желаниям, но, не зная ни холодности, ни отталкивающей суровости, всегда походила на любящую невесту, в душе которой далее дозволенное вызывает робость. Такою вдвойне предстала она в этот вечер перед Эдуардом. Как страстно ей хотелось, чтобы он ушел, ибо призрак друга, казалось, упрекал ее. Но то, что должно было бы отдалить Эдуарда от нее, притягивало его к ней. В ней заметно было какое-то волнение. Она перед тем плакала, и если натуры слабые большей частью становятся от слез менее привлекательными, то женщины, которых мы привыкли видеть сильными и твердыми, бесконечно выигрывают от них. Эдуард был так внимателен, так ласков, так настойчив; он попросил разрешения остаться у нее, он ничего не требовал, но старался полусерьезно, полушутливо уговорить ее; он и не думал о своих правах и наконец, словно с шаловливым умыслом, погасил свечу.

Теперь, когда мерцал лишь свет ночника, внутреннее влечение, сила фантазии одержали верх над действительностью. Эдуард держал в своих объятиях Оттилию; перед душой Шарлотты, то приближаясь, то удаляясь, носился образ капитана, и отсутствующее причудливо и очаровательно переплеталось с настоящим.

И все-таки настоящее нельзя лишить его неотъемлемых прав. Часть ночи они провели в разговорах и шутках, и речи их были тем вольнее, что сердце — увы! — не участвовало в них. Но когда утром Эдуард проснулся подле жены, ему почудилось, что день как-то зловеще заглядывает в окно, а солнце освещает преступление; он бесшумно встал и удалился, и когда Шарлотта проснулась, то, к своему удивлению, она оказалась одна.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Когда на следующий день хозяева и гости снова сошлись за завтраком, внимательный наблюдатель мог бы определить разницу в умонастроении и чувствах каждого из них по тому, как они друг с другом держались. Граф и баронесса встретились с той радостной легкостью, какую ощущают двое влюбленных, когда после перенесенной разлуки они остаются уверены в силе привязанности, соединяющей их, меж тем как Шарлотта и Эдуард словно испытывали стыд я раскаяние по отношению к капитану и Оттилии. Ибо любовь признает только свои права, все прочие перед нею исчезают. Оттилия была по-детски весела и по-своему простодушна. Капитан казался серьезным; разговор с графом, всколыхнувший все, что в нем успокоилось и уснуло, заставил его почувствовать, что он здесь не следует своему предназначению и, собственно, лишь убивает время в полудеятельной праздности.

Как только граф и баронесса уехали, пришлось встречать новых гостей, к удовольствию Шарлотты, которой хотелось забыться, рассеяться, но к досаде Эдуарда, вдвойне стремившегося побеседовать с Оттилией, да некстати: и для Оттилии, еще не справившейся с изготовлением копии, которая так нужна была к завтрашнему утру. Поэтому, едва только приезжие удалились, она поспешила к себе в комнату.

Наступил вечер. Эдуард, Шарлотта и капитан, провожая гостей, прошлись немного пешком, пока те не сели в карету, и затем решили пойти к прудам. Как раз в этот день привезли лодку, которую Эдуард за немалую цену выписал откуда-то издалека. Всем хотелось посмотреть, хороша ли она, легко ли ею управлять.

Она была привязана к берегу среднего пруда недалеко от группы старых дубов, которые тоже были приняты в расчет, когда составлялись планы предстоящих в парке изменений. Здесь предполагалось устроить пристань, а под деревьями — павильон для отдыха, к которому гребцам и следовало держать путь.

— Где же на той стороне лучше всего выбрать место для пристани? — спросил Эдуард. — Вероятно, у моих платанов.

— Это слишком далеко вправо, — возразил капитан. — Когда причаливаешь ниже, то это ближе к замку; впрочем, надо обдумать.

Капитан уже стоял на корме и взялся за весло. Взошла и Шарлотта, за нею Эдуард; он взялся за другое весло, но, собираясь оттолкнуться, подумал об Оттилии, о том, как он задержится из-за этой прогулки по воде, бог весть когда вернется. И, внезапно приняв решение, он выскочил из лодки, подал капитану второе весло, и, наскоро извинившись, поспешил к дому.

Там он узнал, что Оттилия заперлась у себя и пишет.

Обрадовавшись, что она трудится для него, он все же испытал мучительную досаду, что не видит ее рядом с собою. Нетерпение его росло с каждой минутой. Он ходил по большой зале взад и вперед, пробовал заняться то тем, то другим, но ни на чем не мог сосредоточиться. Он стремился видеть ее, видеть наедине — пока не вернулись Шарлотта с капитаном. Стемнело, зажгли свечи.

Наконец она вошла, сияющая и очаровательная. Сознание, что она что-то сделала для друга, как бы возвысило все ее существо. Она положила подлинник и копию на стол перед Эдуардом.

— Хотите сверить? — спросила она, улыбаясь.

Эдуард не нашелся, что отвечать. Он смотрел на нее, смотрел на копию. Первые страницы были написаны с величайшей старательностью нежным женским почерком; потом рука словно менялась, становилась легче и свободнее. Но как же он был изумлен, когда пробежал глазами последние страницы.

— Боже мой! — воскликнул он, — что же это? Ведь это мой почерк!

Он смотрел то на Оттилию, то на листки; в особенности конец производил такое впечатление, как будто он сам его писал. Оттилия молчала, но смотрела ему в глаза с чувством величайшего удовлетворения. Эдуард протянул руки.

— Ты любишь меня! — воскликнул он. — Оттилия, ты любишь меня! — И они обнялись. Кто кого обнял первый, трудно было бы решить.

С этого мгновения мир переменился для Эдуарда, сам он стал не тем, кем был, мир стал не таким, как прежде. Они стояли друг перед другом, он держал ее руки в своих руках, они глядели друг другу в глаза, готовые снова обняться.

Вошли Шарлотта и капитан. В ответ на их извинения по поводу столь долгого отсутствия он только усмехнулся и подумал про себя: «О, как рано вы вернулись!»

За ужином стали критиковать сегодняшних гостей. Эдуард, взволнованный и влюбленный, отзывался обо всех хорошо, неизменно снисходительно, а часто и с одобрением. Шарлотта, не вполне разделявшая его взгляды, заметила в нем это расположение духа и пошутила по поводу того, что он, обычно предающий уехавших гостей строжайшему суду, нынче столь милостив и мягок.

Эдуард убежденно и горячо воскликнул:

— Стоит только от всей души полюбить одно существо, тогда и все другие покажутся достойными любви!