Катынь. Ложь, ставшая историей - Елена Прудникова

18 марта был подписан Рижский мирный договор, одна из статей которого прямо запрещала сторонам привечать на своей территории вооружённые формирования, враждебные другой стороне. Но это нисколько не помешало Пилсудскому вместе с Петлюрой в апреле — мае 1921 года совершить объезд лагерей украинских войск и поднять планку, пообещав вооружить уже пять тысяч бойцов. Одновременно, в апреле 1921 года, «партизанский штаб» был перебазирован из Тарнова во Львов и прикомандирован ко второму отделу польского Генштаба (то есть к разведке).

Ссылаясь на неготовность петлюровской армии, поляки всё откладывали и откладывали срок выступления. К концу мая им пришлось всё же формально запретить деятельность «украинских организаций». Те сняли вывески, вроде бы перейдя на нелегальное положение — и продолжали всё ту же работу. Естественно, польские власти её «не замечали».

Однако на родине «национальную армию» уже давно никто не ждал. Ещё зимой 1921 года, избавившись наконец от большой войны, в Советской России и на Украине всерьёз занялись бандами. За шесть месяцев только на Украине было разными способами нейтрализовано (убито, арестовано или амнистировано[86]) около 30 тысяч «повстанцев». В окружении самого Петлюры имелось не меньше десятка большевистских агентов — стоит ли удивляться, что практически всю их сеть разгромили ещё весной, а добили летом?

…Савинков тоже не сидит сложа руки. В январе 1921 года он создаёт военно-подпольную организацию «Народный союз защиты родины и свободы», во главе которой, вместе с самим Савинковым и его братом Виктором, стоят такие люди, как бывший кирасирский штабс-ротмистр Эльвенгрен, полковник с прелестнейшей фамилией Гнилорыбов и ещё несколько весьма колоритных личностей из тех, по кому петля не просто плачет — слезами обливается. Задачей Союза стало готовить и засылать на советскую территорию диверсионные отряды. В добровольцах в Польше, где прозябало в нищете и неопределённости огромное количество русских эмигрантов, недостатка не было. Тем более что в распоряжение Савинкова польское правительство передало лагеря интернированных войск Деникина и Врангеля, а также казачьи части, временно служившие в польской пограничной охране.

Уже зимой 1920–1921 гг. начались рейды на советскую территорию диверсионных отрядов, набранных из банд Балаховича, а также отрядов белорусских националистов, группировавшихся вокруг организации «Зелёный дуб». Это была ещё одна из организаций, созданных зимой 1920–1921 гг. Основателем ее являлся некий Белорусский политический комитет, которым руководил бывший помещик Алексюк. В начале 1921 года боевые дружины «Зелёного дуба» были вроде как бы расформированы, но фактически преспокойнейшим образом ходили на советскую территорию, при малейшей угрозе уходя обратно в Польшу. Штаб «Зелёного дуба» находился тоже на польской территории, в местечке Молодечно.

«Действуя небольшими отрядами в 20–30 человек, бандиты совершали нападения на советские учреждения, взрывали мосты, уничтожали телеграфные линии, склады продовольствия, грабили население, нападали и на отдельных прохожих в лесах. Иногда банды разрастались за счёт местных грабителей.

За зиму 1920/21 г. бандиты произвели в Белоруссии до 40 погромов, из них 21 в Мозырском уезде, где орудовали булак-балаховцы. В марте 1921 г. погромов было совершено 18, в апреле — также 18, в мае — 53. В Игуменском уезде оперировал отряд численностью до 400 человек под командованием полковника Павловского, в Бобруйском — отряд в 300 человек под командой капитана Колосова. К июню 1921 г. на территории Белоруссии действовало до 40 банд с постоянным контингентом до 3 тысяч человек»[87].

Формально эти отряды должны были готовить плацдармы для грядущего наступления «национальных армий» и базы для партизанского движения, а фактически… бандиты — они и есть бандиты. Как иначе назвать вот это?

«Во время первого рейда банда Павловского ворвалась в город Холм. Бандиты убили здесь 250 и ранили 310 человек. Отступая из Холма в направлении Старой Руссы, они заняли Демянск, разгромили там все советские учреждения, выпустили из тюрьмы уголовников (рыбак рыбака видит издалека? — Авт.), зверски расправились с коммунистами, советскими активистами, комсомольцами и местным населением, убив 192 человека…

Во время третьего рейда головорезы совершили налёт на пограничную заставу, убили отдыхавших после дежурства на заставе девятерых красноармейцев, повесили беременную жену начальника заставы. В Велиже они ограбили банк, а в Опочке живым сожгли директора банка Г. И. Хаймовича. Отступая с советской территории, бандиты по приказу Павловского угнали много скота, принадлежавшего советским людям…

Захватив местечко Пуховичи, бандиты отряда бывшего офицера Павлова бросили в котёл с кипящей смолой старика пастуха, заподозренного в сочувствии Советской власти; зверски замучили и убили двух коммунистов, захватили 11 жителей местечка и потребовали за них выкуп; получив требуемую сумму денег, бандиты зарубили заложников. Близ Полоцка бандиты спустили под откос поезд, ограбили почтовый вагон и пассажиров, расстреляли 15 коммунистов, у которых нашли партийные билеты»[88].

Таким образом, становится понятен план Савинкова о развязывании новой войны «по инициативе Советской России» — т. е. такой, в которой Польша выглядела бы жертвой агрессии и могла рассчитывать на международную помощь. В обстановке бандитского террора война могла вспыхнуть сама по себе, от несдержанности командира полка или погранотряда, который, преследуя очередную банду, перешёл бы линию границы и предоставил полякам повод для развязывания войны. По-видимому, именно на это и рассчитывал Савинков.

Пилсудский, поддерживая налётчиков, особо не рисковал — ведь через границу на советскую территорию ходили не польские военнослужащие, так что события вполне можно было представить как драку между русскими, закончившуюся «большевистской агрессией» против невинно страдающей Польши. Оно, конечно, вся эта «спецоперация» шита белыми нитками, но на какой международный резонанс могли рассчитывать непризнанные советские республики?

…Тем временем лето подошло к концу и выяснилось, что Россию постигла катастрофическая засуха, обещавшая в ближайшем будущем голод. Это был удобный случай для «окончательного решения большевистского вопроса». Наши дипломаты или разведчики (что в данном случае одно и то же) установили, что 3 сентября Франция предложила Польше направить Советской России ультиматум, а если тот будет отклонён, начать войну. Французы обещали со своей стороны тоже выкатить ультиматум и предложить то же самое Румынии. Наши, узнав об этих планах, тут же предали их гласности. Оба союзника заявили, что ничего подобного, никаких сговоров между ними не было — однако 5 сентября Польша почему-то закрыла восточную границу и стянула туда жандармов, а также поинтересовалась у Германии, какими уступками в вопросе Верхней Силезии можно купить её нейтралитет в грядущей советско-польской войне.

14 сентября выкатили и ноту: до 1 октября освободить и доставить к границе всех польских военнопленных, передать золото и драгоценности, положенные по договору, иначе последует разрыв дипломатических отношений. Однако и нашим было что сказать, и козырным тузом в обмене любезностями стали привечаемые поляками банды. 17 сентября наши отправили ответную ноту, увязав начало выплат с удалением с польской территории наиболее известных антибольшевистских лидеров. А заодно, на всякий случай, была прекращена демобилизация РККА, в которой оставалось ещё около 1,5 миллиона человек. На сей раз дело сдвинулось с мёртвой точки.

Однако, невзирая на все переговоры, когда 21 сентября финские отряды вторглись в Карелию, Пилсудский сразу же предложил Маннергейму помощь. Тот, правда, отказался — но не из благородства, а по той причине, что агрессия велась нерегулярными частями, и помощь армии была неуместна.

Через месяц, 17 октября, чувствуя близость высылки, рванул с места и Петлюра. Его «армия» вступила на территорию Украины. Двигалась она тремя группами общей численностью около 1700 человек. Через две недели их разгромили и поставили с советской стороны на охрану границы вместо погранвойск ВЧК полевые войска РККА.

Петлюра тут же с маниакальным упорством заговорил о подготовке нового вторжения, но его уже никто не воспринимал всерьёз. Невзирая на все советские ноты, он покинул Польшу лишь в конце 1923 года, какое-то время перемещался по Европе, потом обосновался в Париже, где и был застрелен 25 мая 1926 года бывшим анархистом Самуилом Шварцбардом. Убийца утверждал, что его выстрел — возмездие за еврейские погромы, которыми и в самом деле славились петлюровцы. Присяжные оправдали Шварцбарда.