Плавучий театр - Эдна Фербер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что вам угодно? — спросила Хетти Чилсон.
Ее умные глаза в упор смотрели на посетительницу.
Слуга-негр бесшумно двигался по вестибюлю.
— Вы миссис Равенель?
— Да.
— Чем могу служить?
Магнолия чувствовала себя школьницей, которую экзаменует строгая, но доброжелательная учительница. Она открыла сумочку, достала пачку кредиток и протянула ее Хетти. Щеки ее пылали.
— Вот деньги, — пробормотала она. — Деньги, которые вы дали нам… моему мужу.
Хетти Чилсон посмотрела на пачку кредиток.
— Я не давала ему денег. Я только одолжила их ему. Он сказал, что вернет. Я поверила. Имя Равенеля — достаточная гарантия.
Магнолия поднесла к руке Хетти Чилсон пачку кредиток, взяла эту руку и всунула в нее деньги почти насильно.
— Мы не хотим этих денег.
— Не хотите? Зачем же он приходил тогда просить их? Ведь у меня не банк, откуда в любой момент можно брать деньги и куда их можно возвращать когда заблагорассудится.
— Извините, пожалуйста. Он не знал… Я не могу… Мы не можем… я не могу взять эти деньги.
Хетти Чилсон посмотрела на пачку кредиток, приняла деловой вид и вооружилась очками.
— Так вот вы какая!
Она дважды пересчитала деньги:
— А ваш муж знает о том, что вы пошли ко мне?
Магнолия ничего не ответила. Держалась она с большим достоинством, но чувствовала себя очень глупо. Деловой вид Хетти Чилсон особенно подчеркивал некоторую мелодраматичность поступка Магнолии.
Хетти подозвала негра в белой куртке.
— Моисей, пришли сюда Джули. Скажи, чтобы она захватила с собой блокнот и перо.
Негр бросился бегом по устланной ковром лестнице.
Послышались голоса, стук в дверь. Хетти повернулась к Магнолии:
— Я сейчас дам вам расписку. В случае чего, вы покажете ее мужу.
С этими словами она подошла к лестнице и остановилась там, глядя наверх. Магнолия невольно подняла глаза в том же направлении. На верхней площадке лестницы показалась стройная женская фигура. На ней было черное шелковое платье с белым воротничком, скромное и приличное. В полумраке вестибюля трудно было разглядеть ее лицо. Магнолия обратила внимание на то, что волосы у женщины почти совсем седые. На мгновение она задержалась у самой лампы, разговаривая с Хетти Чилсон. Лицо у нее было очень бледное, почти белое, с желтоватым отливом слоновой кости, похожее на лицо покойника. В белых волосах мелькали черные пряди. Она была очень худа. Мертвенная бледность лица как-то особенно подчеркивала черноту ее глаз. Магнолия не могла оторвать от нее взгляда. Эта женщина с потухшим взором, занимавшая, по-видимому, положение секретарши или компаньонки, показалась ей знакомой. Может быть, она видела ее где-нибудь в театре или на скачках? В памяти смутно мелькало что-то, так и не доходившее до сознания.
— Напишите расписку в получении тысячи долларов от миссис Гайлорд Равенель. Р-а-в-е-н-е-л-ь. Так. Давайте, я подпишу. Извините, — сказала она, обращаясь к Магнолии. — Мне нужно попасть в банк не позже двух. Джули, отдайте миссис Равенель расписку. И как можно скорее проходите наверх.
Хетти стала подниматься по лестнице. Своеобразным достоинством дышала отяжелевшая фигура этой странной женщины. Магнолия смотрела ей вслед. Хетти Чилсон все время опиралась о перила. Руки у нее были тонкие и красивые. Почти старуха, согнувшаяся под бременем лет и грехов. Магнолия чувствовала себя рядом с нею очень глупой.
Секретарша оторвала листок от блокнота, подошла к Магнолии и протянула расписку.
— Тысяча долларов, — сказала она.
У нее был глубокий, звучный голос.
— Проверьте, пожалуйста.
Магнолия взяла расписку. Не отдавая себе отчета в том, что с ней происходит, она ощутила дрожь во всем теле. Бумажка выпала из ее рук. Обе женщины нагнулись одновременно, выпрямились и невольно улыбнулись друг другу. Но внезапно улыбка на лице секретарши превратилась в гримасу ужаса. Каждая черта бледного лица исказилась немым отчаянием. Потухшие глаза расширились. Рот искривился. В течение одного короткого мгновения, показавшегося им вечностью, обе женщины пристально смотрели друг на друга. Потом секретарша опустила глаза, бросилась к лестнице и исчезла, точно призрак. Магнолия вскрикнула и сделала несколько шагов вперед:
— Джули! Джули! Не уходите!
Собственный голос показался ей незнакомым.
Тотчас же откуда-то появился Моисей.
— Выход здесь, сударыня, — почтительно сказал он, распахивая перед нею двери. Магнолия вышла.
Спускаясь по ступенькам, она уже не видела каменных львов, охраняющих красный дом, не видела желтого зимнего солнца. Слезы застилали ей глаза. Прохожие, сновавшие взад и вперед по Кларк-стрит, не обращали на нее внимания. Мало ли в Чикаго плачущих женщин! Но если бы даже кто-нибудь вздумал остановить ее, спросить, что с нею, или предложить ей свою помощь, она не нашлась бы что ответить. Ведь не могла же она сказать: «Мне показалось, что я видела призрак женщины, которую я знала, когда была совсем маленькой… Был ясный летний день… я влезла на калитку… Белый домик в маленьком городке… Она прошла мимо… на ней было черное платье с треном… вуаль на ее шляпе развевалась по ветру… и вот я видела ее только что… нет, должно быть, мне это померещилось. Не может быть! Не может быть!»
Магнолия постаралась овладеть собой. Она вытерла слезы, опустила вуальку. Ей так нужны были силы! Ведь так много еще предстояло сделать в этот день. У нее было такое чувство, что с момента возвращения Равенеля прошла целая вечность. Спать Магнолии не хотелось. Просто она устала, как еще никогда не уставала в жизни. Все случившееся казалось ей далеким и туманным, отодвинутым в прошлое. Она подумала, что следует поесть. Ведь утром она выпила только чашку черного кофе и почти ничего не ела накануне.
В кошельке осталось немного мелочи, Магнолия открыла сумочку, посмотрела расписку, подумала о том, какой твердый и деловой почерк у Хетти Чилсон, и стала считать: двадцать пять — тридцать пять — сорок, пятьдесят — семьдесят три цента. Целое состояние! Зайдя в кафе на Гаррисон-стрит, она съела бутерброд и выпила две чашки кофе. Самочувствие сразу улучшилось. Магнолия внимательно осмотрела себя в зеркало. Бледное лицо, следы слез, слегка распухший нос, выбившиеся из-под шляпы волосы. Где-то она читала — или слышала, — что у человека, ищущего работу, должны быть прежде всего чистые башмаки. Осторожно, стараясь, чтобы никто не увидел, Магнолия вытерла ботинки о чулки, как это делала, когда была маленькой.
Ей пришло в голову зайти в дамскую комнату в одном из больших магазинов и там привести себя в порядок. Чище всего было у Филда. Она быстро направилась туда.