Рукопись, написанная кровью - Анна Данилова

Андреева, она же Троицкая, сидела с невозмутимым видом напротив Земцовой и только ухмылялась, то и дело поправляя падавшие ей на лоб черные волосы.

– Вы донесли на него, после чего вам ОТТУДА пришла инструкция – организовать убийство отца Кирилла, убрать этого разваливающегося на глазах идола и дать возможность другим людям, работавшим на Лазарева, сделать рекламу будущему президенту на этом «всенародном» горе. Достаточно полистать газеты, и вы поймете, что для того чтобы я додумалась до всего этого, мне не потребовалось никаких документальных подтверждений. Каждая политическая статья, как правило, заказана, и в ней проставлены определенные акценты. Изучив все эти акценты и понимая, что сегодня не то время, когда столько денег вбухивается в раскрутку никому не известного отца Кирилла, я поняла, что ваш «супруг», дорогая госпожа Троицкая, – всего лишь мыльный пузырь… В жилище Марины Бродягиной, которая ничего не знала и даже ни о чем не догадывалась, я нашла журнал «Пари-матч» с интервью, помеченным красным жирным маркером. Вы не знаете, кто давал это интервью? Лазарев! Ваш Лазарев, который, будучи еще переводчиком, уже медленными, но верными шажками пробирался поближе к Кремлю… Я сначала думала, что этот красный крест оставила Марина, потому что она тоже была переводчицей и ей было, быть может, небезынтересно прочесть про своего коллегу, работающего в Москве, почти на самом верху, а потом догадалась, что этот журнал принадлежал Кириллу, и интервью пометил он сам для себя, а Марина забрала журнал просто потому, что это «Пари-матч» – прекрасно иллюстрированное, роскошное издание!

– Вы – ненормальная, вам надо лечиться, – лениво проговорила Тамара Николаевна, вставая и потягиваясь, как если бы перед ней сидела не Земцова, обрушившаяся на нее с разоблачительной и полной пафоса речью, а случайная и явно находящаяся не в себе посетительница, на которую и внимания-то обращать не стоит.

– Я знаю, кто убил отца Кирилла, но знаю еще и то, что вы, женщина, которая любила и страдала от ревности, в порыве чувств решили предать своего сообщника. Вы уже давно каким-то образом отыскали его дневник… Или нет, даже не дневник, а подробнейшую историю того, каким образом из завербованного еще в Афганистане молодого русского парня сделали сначала агента, потом священника и чуть ли не мессию. В этих записках, дорогая Тамара Николаевна, помимо подробного описания деятельности ордена (что не только представляет интерес для всей мировой прессы, но и грозит за предательство смертью) постоянно встречается имя господина Лазарева, потому-то они так ценны и стоят так дорого. Скажите, сколько миллионов долларов обещал заплатить за эти записки Даниэль Сора? Ведь у вас есть наверняка и договор, подписанный вами НАКАНУНЕ ГИБЕЛИ ВАШЕГО МУЖА? Вы же знали, что отец Кирилл будет убит…

Тамара Николаевна смотрела на Юлю, как на привидение. Она тяжело дышала и постоянно держалась за сердце. А затем неожиданно сказала:

– Так рукописи у вас? Что же вы мне сразу не сказали? Вы от Крымова? Вы привезли ее мне? Какого черта, вместо того чтобы говорить со мной о деле, вы несете мне всю эту ахинею?

Юля не поверила своим ушам: сработало! И даже если в ее обвинительно-разоблачительной речи было много неточностей, то главного она добилась – она узнала, что у Троицкой нет рукописи, вокруг которой и закрутилась вся эта издательская кутерьма. Что и требовалось доказать! Она была у Крымова, и он продал ее Даниэлю Сора! Вот откуда у него так много денег. И Кристиан, видимо, здесь вообще ни при чем! Но Крымов сказал Берестову, что через неделю весь мир узнает, кто убил отца Кирилла. Неужели Троицкая написала ему об этом?

А Харыбин? Вероятно, он знал многое из того, о чем Юле пришлось только догадываться: а именно что отец Кирилл – далеко не тот человек, за кого себя выдавал, равно как и его жена. Возможно даже, что он знает и о Лазареве… А что, если сам Харыбин – оборотень? Агент? Иначе откуда ему стало известно о рукописи?

– Да, я привезла рукопись, она в городе, и я отдам вам ее, если вы расскажете мне, каким образом она оказалась у Крымова.

Глава 17

– Лазарев – первый предатель, – начала свой рассказ Тамара Николаевна и, сняв с себя маску безутешной вдовы, закурила. – Да, он начинал работать с нами, и мы действительно прибыли сюда втроем в девяносто четвертом, но он был другом Харыбина, и этим все сказано. И в Штаты он попал, выполняя операцию по внедрению, а не наоборот, как вы сказали. Именно Лазарев сдерживал весь тот поток информации, ту рекламную шумиху, посвященную отцу Кириллу, этому колоссу на глиняных ногах, которая тщательно готовилась нашей организацией в средствах массовой информации. Я – не патриотка, я принадлежу всему человечеству, а потому никогда не могла, находясь в своей стране, открыто высказывать подобные идеи. И по молодости вербовка оказалась как нельзя кстати: я сама готова была податься куда угодно, чтобы обрести свободу. Я задыхалась. Многие не понимали меня, считали, что все это рисовка, но я так была устроена… Была… Дело в том, что все происходившее со мной до встречи с Кириллом теперь уже для меня, человека вполне зрелого, не имеет никакого значения. И отец Кирилл очень скоро превратился просто в красивого и сильного парня, с которым мы чуть ли не в первый день нашего пребывания в этой чертовой гостинице стали любовниками. Я не знала, что способна на такое, поскольку считала себя человеком, искушенным в подобных вещах, у меня и до Кирилла было много мужчин. Но я полюбила его и готова была делать все, чтобы находиться с ним рядом. Единственное, к чему я не была готова, – это к появлению в его жизни другой женщины. Зная о том, что, следуя инструкции, я скоро стану его официальной женой, я была уверена, что он и дальше будет принадлежать только мне. Я продолжала помогать ему во всем, что касалось нашей общей работы, но была сильно уязвлена… Да нет, что там! Я была просто убита, когда застала их вместе в номере гостиницы. Марина Бродягина была очень красива, и Кирилл в ней души не чаял. ТАМ нас хотели сделать зомби, но в зомби мы превратились от любви. Быть может, это была просто молодость, но с тех пор, как в его жизни появилась Марина, я потеряла покой и стала глубоко несчастна. Да, вы правы, она ничего не знала о том, кто мы и зачем прибыли сюда. Она просто любила его, а он ее. И когда он вынужден был жениться на мне, как того требовало дело, она звонила сюда, угрожала мне, рыдала в трубку, и я ее отлично понимала. У нее в голове не укладывалось, как это так: такой красивый и молодой мужчина, во-первых, стал священником, во-вторых, женился на такой старой бабе, как я. Но он все равно находил время и возможность встречаться с ней. Он содержал ее до тех пор, пока не понял, что она, не в силах вынести его измену, пошла по рукам, стала чуть ли не уличной девкой. Но мне кажется, что и в этом качестве она его устраивала… Их нет, они мертвы, но я все время мысленно общаюсь с ними и словно вижу их перед собой – живых, красивых и обнимающихся…

– И вы до сих пор не знаете, кто их убил?

– Я могу только догадываться. Хотя не удивлюсь, что их убил один и тот же человек… Он мог быть одним ИЗ НАС.

– Нет, он был не из ваших людей, Тамара Николаевна. И вы не можете не догадаться, что убийца вашего мужа и Бродягиной – Берестов. Я могу это доказать. Мы нашли у него в тайнике золотые вещи Кирилла с отпечатками его пальцев, кроме того, существует нож – орудие убийства… Он был найден нашим сотрудником неподалеку от места преступления. А мотив? Думаю, он известен: ревность. И никакой политики.

– Но ведь Берестов сам просил Крымова найти убийцу… – Троицкая выглядела потрясенной. Должно быть, известие о том, кто именно убил близкого ей человека и ее соперницу, оказалось для нее неожиданностью. – Крымов говорил мне, что не может заниматься делом отца Кирилла…

– А не объяснял почему?

– Сказал, что это грязное дело, за которое можно поплатиться жизнью. Крымов – умный человек.

– Ну вот, Тамара Николаевна, я вам рассказала, кто убил вашего супруга, и готова продать вам весь материал всего лишь за сто тысяч долларов, а вы обещали рассказать мне, каким образом рукопись его дневника оказалась у Крымова и кто вообще первый заинтересовался ею?

В машине у Юли дико разболелась голова – слишком уж нервная выдалась беседа. И хотя в ней было много блефа и недомолвок, более того – Юля даже не знала, как в точности называется этот орден, о котором она так уверенно говорила, но все равно, она узнала главное: рукопись находится у Крымова (во всяком случае, находилась, пока он не продал ее Сора), а узнал он о ней совершенно случайно.

В тот день, когда Берестов вызвал его к себе, как рассказывает Троицкая, Крымов, не откладывая дела в долгий ящик, поехал к вдове отца Кирилла. Но приехал не один…

«Они не позвонили в дверь, вот как вы, а ворвались. Целая группа людей, одетых в камуфляжную форму, лица скрывали маски… Я страшно перепугалась. Мало того, что я не оправилась после смерти Кирилла, а тут еще такое потрясение. Мы все эти шесть лет жили, как на пороховой бочке, ожидая со дня на день разоблачений, – уж слишком близко от нас кружил Харыбин и его люди, которых мы отлично знали по фотографиям. Мы знали, что Харыбин ездил в Загорск, наводить справки о Кирилле и вполне мог узнать там о том, что в духовной семинарии он не учился, или что-нибудь в этом духе. Хотя, с другой стороны, мы, разрабатывая наш план, воспользовались документами и схожестью внешности с одним семинаристом, без вести пропавшим около десяти лет тому назад. Быть может, он нашелся, не знаю… Но то, что Харыбин ездил в Загорск, – это точно, и с тех пор мы потеряли покой. Понятное дело, что Кирилла в действительности никто и не собирался убивать. У него был двойник, человек, услугами которого мы пользовались крайне редко, когда выезжали в другие города, и он служил нам для отвода глаз. Он был пьющим, но неглупым, ему можно было доверять. Тем более что мы платили ему неплохие деньги, на которые он содержал свою младшую сестру. И убить, понятное дело, должны были именно его. Сделать это должен был наш человек, Павел, тот самый, который являлся связным между Кириллом и девушкой из ИЦ».