Вкус подчинения (СИ) - "StilleWasser"

– Хорошо, сэр, спасибо.

Снейп одобрительно кивнул, не сводя с нее тяжелого пронизывающего взгляда, от которого делалось не по себе, и Гермиона, не выдержав, опустила глаза.

– Расскажи мне о своем отце, – вдруг попросил Северус, и она вздрогнула: простая просьба всколыхнула в ней бурю эмоций, которая вмиг разметала в клочки воцарившееся там было спокойствие, и внезапно захотелось нагрубить в ответ, чего уже давненько не случалось.

– Какое отношение к этому всему имеет моя семья, сэр? – выпалила Гермиона, подавшись назад и неосознанно увеличивая дистанцию между собой и Снейпом.

– Самое прямое, если из всего доступного набора реакций инстинкт подсказывает тебе выбрать самую быструю и разрушительную – грубость, – спокойно парировал он.

Гермиона помолчала, судорожно размышляя, как заставить Снейпа сменить тему разговора, которая была слишком болезненной для нее, особенно после всего только что пережитого, но затем покачала головой, понимая, что, скорее всего, это было невозможно.

– И все же я не понимаю, сэр… – упрямо сделала еще одну попытку она, но Северус лишь вздохнул и мягко прервал ее:

– Я уверен, что понимаешь, Гермиона. Я задаю этот вопрос не для того, чтобы сделать тебе больно. Исходя из твоей реакции на происходящее во время сегодняшней сессии, мне нужно скорректировать способы взаимодействия с тобой в дальнейшем. Твой ответ поможет мне выбрать нужное направление, – он помолчал в задумчивости, и было слышно, как уютно потрескивают поленья в камине. А затем он сказал то, чего Гермиона совсем не ожидала услышать:

– Твое отчаянное стремление заслужить одобрение окружающих тебя мужчин говорит о давней психологической проблеме. И наиболее очевидной причиной этого могут являться твои взаимоотношения с отцом, о которых я бы хотел услышать.

– Мне не нужно ничье одобрение! – вспыхнула Гермиона, соскальзывая с кровати и дрожащими от возмущения руками подбирая свою блузку. Она вдруг ощутила себя неуютно, сидя совсем голой перед полностью одетым Снейпом, который успел снова натянуть штаны, а рубашку и вовсе не снимал.

– Вот как? – негромко спросил он, спокойно наблюдая, как она безуспешно пытается отыскать отверстие рукава. – Твоя вечно поднятая рука на уроках зельеварения тогда, в Хогвартсе, намекает на обратное. Твоя помощь двум оболтусам, неспособным самим написать эссе и не обладающим достаточной усидчивостью, чтобы отыскать порой жизненно важную информацию в библиотеке, тоже говорит об обратном. Твоя невероятная работоспособность на должности секретаря Бруствера и, наконец, твое горячее стремление быть не хуже Альберта Сэйерса в роли внутреннего надзирателя Министерства буквально кричат о том, что «стальная Грейнджер» хочет, чтобы ее усилия заметили и оценили. Чтобы ее похвалили и сказали, какая она хорошая девочка.

Гермиона ощутила, как его слова ударили ее словно тяжелым молотом в грудь, отчего сердце охватила мучительная боль, а на глаза навернулись слезы. Всхлипнув, она отвернулась, все еще пытаясь надеть дурацкую блузку, которая решила предать ее в самый неподходящий момент и упрямо изворачивалась, пряча отверстия рукавов. Ошейник вдруг шевельнулся как живой и начал душить, смыкаясь на горле все плотнее, заставляя задыхаться и хватать ртом воздух. Комната качнулась и поплыла перед глазами, а ткань блузки обмотала запястья, надежно сковав их будто наручниками, и Гермиона в панике замахала руками, пытаясь высвободиться и чувствуя, как в груди рождается крик ужаса, готовый вот-вот сорваться с губ.

Вдруг чьи-то руки сорвали с нее ненавистную блузку и отбросили в сторону, а затем крепко сжали ее ладони, удерживая на месте. Северус присел рядом с ней на пол, и краем охваченного паникой сознания Гермиона поняла, что сама стоит на коленях, отчаянно пытаясь сорвать с себя душащий ее ошейник. Внезапно змейки вздрогнули и рассыпались прямо под пальцами, с легким шуршанием перестраиваясь в обычное колье, но от этого легче не стало, и воздуха по-прежнему не хватало.

– Дыши, Гермиона, – услышала она как сквозь вату бархатный голос Снейпа. Его руки уверенно рванули ее вперед, и в следующий миг она оказалась у него на коленях спиной к его груди. – У тебя паническая атака. Дыши. Медленно и глубоко.

Его тяжелая ладонь легла ей на грудь, и в легкие полилась тонкая струйка живительного воздуха. Дыхание начало нормализовываться, но сразу вслед за этим пришли слезы, горячим потоком хлынувшие по щекам. Северус крепче прижал ее к себе, словно не давая вырваться, но Гермиона лишь обмякла в его руках, чувствуя, как силы покидают ее окончательно. Болезненное осознание его правоты накрыло ее душной пеленой, и она плакала, не в силах остановиться. Без конца всхлипывая и с силой сжимая предплечье Снейпа, обнимающего ее, она с горечью поняла, что и впрямь не просто так отчаянно старалась быть лучшей всегда и во всем. И даже дурацкое утреннее собрание являлось тому доказательством. Но самым страшным было осознать, что Снейп прав не только в этом: он верно догадался о причине ее болезненных комплексов, которые заставляли ее раз за разом доказывать окружающим, что она чего-то стоит. И раз уж он понял это, то терять было больше нечего.

Когда слезы иссякли вместе с последними остатками сил, Гермиона шевельнулась, тяжело привалившись к груди Снейпа, и долго смотрела в одну точку, ощущая в душе мертвую пустоту. Северус молчал, надежно окутав ее своим присутствием, но не делал попыток заговорить или что-то спросить. И Гермиона была ему за это благодарна. Она должна была сделать это сама, без его наводящих вопросов и подсказок. И ей действительно хотелось это сделать – поделиться с ним. Слова полились сами собой, не вызывая никаких эмоций, словно те потухли, как перегоревшая лампочка. Голос звучал хрипло и казался чужим, и Гермиона будто слушала свою историю со стороны как безучастный равнодушный свидетель.

– Папа… ушел от нас, когда мне пришло письмо из Хогвартса, – робко начала она и, вздохнув, продолжила: – Не смог смириться с осознанием того, что привычный мир вокруг совсем не такой, каким кажется. Это сейчас я понимаю, что для меня тогда было настоящим чудом узнать, что я особенная и совсем скоро стану настоящей волшебницей. А для маглов, лишенных магического дара, знание о том, что где-то совсем рядом живут люди с необыкновенными способностями, намного превышающими возможности обычного человека… это знание может стать… сокрушительным. Папа ушел и какое-то время жил один, пытаясь принять новую картину мира, который ему открылся. Кажется, мама до последнего верила, что однажды он одумается и вернется, но… Когда я училась на третьем курсе, у него появилась новая жена… а потом через два года ее сменила другая. Мы общались только по праздникам, и он почти никогда не интересовался моими успехами в школе… словно раз и навсегда разочаровался, что я так и не стану дантистом, как он. Мама поддерживала меня на протяжении всего обучения в Хогвартсе, но чем старше я становилась, тем больше мы отдалялись друг от друга… в эмоциональном плане… – голос Гермионы сорвался, и она закашлялась. Послышался тихий свист рассекаемого воздуха и звон, когда в руку Северуса прыгнул призванный магией из кабинета стакан, который тут же на глазах наполнился водой с помощью невербального Агуаменти. Зубы стукнули о стекло, но, сделав несколько глотков, Гермиона почувствовала себя в состоянии продолжить рассказ.

– Когда Дамблдор… пал, я приняла решение обезопасить свою семью, перед тем как податься в бега с Гарри и Роном. С папой к тому времени мы не общались уже около года, и когда я приехала в маленький городок на границе с Шотландией, чтобы повидаться с ним, выяснилось, что его новая жена беременна. Мне не хотелось, чтобы их еще не родившийся ребенок стал жертвой Пожирателей Смерти, поэтому я… стерла все их воспоминания, связанные со мной. Все. Теперь у папы больше нет дочери-волшебницы, и он забыл, что где-то рядом существует мир магии, который принес в его жизнь столько разочарований, – голос Гермионы задрожал, и она замолчала, пытаясь справиться с собой, но затем едва слышно продолжила: – На маму… я тоже наложила Обливиэйт и… отправила подальше от Англии, так как Пожиратели стали бы искать ее в первую очередь. И… там она до сих пор и остается. Я… я решила, что так будет лучше для всех. Я и без того достаточно разрушила жизнь своим родителям, – слезы снова хлынули из глаз, и Гермиона скорчилась в руках Северуса, изо всех сил отчаянно цепляясь за него. Казалось, если она разожмет пальцы, ее унесет в холодный бескрайний космос, в котором придется вечно дрейфовать без надежды кого-либо встретить. Всегда всё понимающий Северус покрепче обнял ее и принялся тихонько укачивать, и сквозь шум в ушах и громкие всхлипывания Гермиона скорее почувствовала, чем услышала слабую вибрацию его шепота.