Эта покорная тварь – женщина - Валерий Гитин

Это только начало кровавой эпопеи — продолжение последует сразу же после их освобождения.

Это неизбежно, по крайней мере до тех пор, пока наши законодатели не осознают простую истину: закон должен быть слеп, и карать за преступления нужно строго адекватно причиненному злу.

КСТАТИ:

(Из воспоминаний Эдмона де Гонкура)

«Сегодня (5 марта 1876 г.) И. С. Тургенев пришел к Гюставу Флоберу со словами: «Никогда еще я не видел так ясно, как вчера, насколько различны человеческие расы: я думал об этом всю ночь… Ведь мы с вами люди одной профессии, не правда ли, собратья по перу… А вот вчера, на представлении «Госпожи Каверле», когда я услышал со сцены, как молодой человек говорит любовнику своей матери, обнявшему его сестру: «Я запрещаю вам целовать эту девушку…», во мне шевельнулось возмущение! И если бы в зале находилось пятьсот русских, все они почувствовали бы то же самое возмущение. Однако, насколько я заметил, ни у Флобера, ни у кого из сидевших со мной в ложе не возникло такого чувства!.. И я об этом раздумывал всю ночь. Да, вы люди латинской расы, в вас еще жив дух римлян с их преклонением перед священным правом; словом, вы люди закона… А мы не таковы… Как бы вам это объяснить? Представьте себе, что у нас, в России, как бы стоят по кругу все старые русские, а позади них толпятся молодые русские. Старики говорят свое «да» или «нет», а те, что стоят позади, слушают их. И вот перед этим «да» и «нет» закон бессилен, он просто не существует; у нас, русских, закон не кристаллизуется, как у вас. Например, воровство в России — дело нередкое, но если человек, совершив даже и двадцать краж, признается в них и будет доказано, что на преступление его толкнул голод, толкнула нужда, — его оправдают… Да, вы — люди закона и чести, а мы, хотя у нас и самовластье, мы люди…

Он ищет нужное слово, и я подсказываю ему:

— Более человечные?

— Да, именно! — подтверждает он. — Мы менее связаны условностями, мы более человечные люди!»

Так-то оно так, но при этом не следует забывать известного изречения Луция Сенеки: «Кто щадит плохих, тот вредит хорошим».

А что касается фурий, то эти исчадия ада далеко выходят за рамки понятий «хорошо» или «плохо».

Как отмечал Ч. Ломброзо. «они» проявляют по отношению к окружающим ненависть, для которой нельзя найти никакой даже отдаленной причины и которая может быть объяснена только разве какой-то врожденной, слепой злостью их. Так, многие нарушительницы супружеской верности и отравительницы совершают свои преступления с непонятной бесцельностью. Женщины эти, будучи по натуре властолюбивыми и склонными к насилию, обыкновенно импонируют своим слабым мужьям, которые, из боязни чего-нибудь более худого, уступают им во всем. Но это ведет, однако, только к тому, что они начина ют тем более ненавидеть своих мужей, чем более последние покладисты и уступчивы по отношению к ним.

Вначале кажется, что мир должен будет перевернуться, если желания этих женщин будут исполнены хотя бы одним днем позже, но потом, как только цель их достигнута, страсть их угасает…»

Женское зверство — это бунт упрямой, самолюбивой, капризной, деспотичной и вместе с тем — покорной твари, которая, осознавая в себе эту покорность, тяготится ею, ненавидит ее и поэтому мстит за нее всем, кто в недобрый час попадется под руку. Да и не только им. Они мстят всему миру, который устроен так, как он устроен.

КСТАТИ:

«Я не создан для этого мира, где стоит только выйти 4 из дому, как попадаешь в сплошное дерьмо».

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЗВЕРИНАЯ АЛЧНОСТЬ

I

КРЫСЫ В КОВЧЕГЕ

(Воровки, мародерки, мошенницы, шпионки.)

«Введи также в ковчег из всех животных и от всякой плоти по паре, чтоб они остались с тобою в живых: мужеского пола и женского пусть они будут».

Естественно, крысы тоже были в числе спасшихся от потопа земных тварей. В отличие от многих других животных, крысы постоянно льнут к человеку, паразитируя за его счет и в его жилище, и в складах его припасов, и даже на кораблях, пробираясь туда самым непостижимым образом.

Так что крысы являются постоянными и неизбывными обитателями трюма ковчега человеческой жизни.

То ли их дурной пример настолько заразителен, то ли часть людей, независимо от их воли, превращена в крыс какими-то злыми божествами, сохранившими им лишь внешнюю человеческую оболочку, но так или иначе, людей с крысиными жизненными установками и повадками гораздо больше, чем это можно предположить умозрительно.

А так как в ковчеге всякой плоти было по паре, то крысиные самки представляют собой довольно значительную прослойку сообщества homo sapience.

ВОРОВКИ

У них есть свои специфические особенности, свои повадки, приемы и мотивы поступков.

АРГУМЕНТЫ:

«Преступления, особенно против собственности, являются часто последствием искушения, которому не в состоянии противиться женщина, даже почти совсем нормальная.

Говоря о нравственности нормальной женщины, мы уже видели, что у нее слабо развито уважение к чужой собственности. Между прочим, подтверждение этого мы находим в обстоятельстве, указанном Richet, что в парижское бюро утерянные вещи доставляются почти исключительно мужчинами. Одна опытная, образованная женщина уверяла нас, что женщине очень трудно не мошенничать во время игры. Понятно, что там, где и без того имеется такое слабое представление о неприкосновенности чужой собственности, не требуется особенно сильного искушения, чтобы нарушить ее, и нельзя еще считать женщин тяжело дегенерированными только за то, что они смотрят на подобный поступок против чужой собственности, как неуместный или, вернее, дерзкий поступок, но отнюдь не как на преступление. «Женщины, — справедливо замечает Joly, — имеют какое-то непонятное представление о том, что им все позволительно относительно мужчин, так как они все искупают своей лаской и подчинением им».

В поведении женщин-воровок ясно прослеживается детская капризность, когда ребенок протягивает ручки к понравившейся ему вещи и безапелляционным тоном заявляет: «Хочу!» Если эту вещь ему не дают, ребенок заливается слезами обиды и так или иначе старается заполучить желаемое.

Но женщины при этом проявляют бездну хитрости, притворства и незаурядной изобретательности, которая зачастую неведома ворам мужского пола.

Эжен-Франсуа Видок, основатель и первый шеф французской уголовной полиции (Сюрте), в своих знаменитых мемуарах немало глав посвящает женской части своей многочисленной «клиентуры», особо отмечая ее дерзость и преступную изобретательность.

----------------------------------------------------

«У женщин подкладка шуб и салопов образует большой карман, куда можно поместить несколько кусков материи, похищенной в магазине. Когда на них нет салопов, то их заменяют огромные шали. Юбки одетых крестьянками суть настоящие ягдташи с секретами и отделениями. Некоторые приходят с нянькой и ребенком, у которого очень длинное платье. Нянька сажает ребенка на прилавок и уносит вместе с ним все, что выберет хозяйка.

Воровки низшего разряда носят корзины с двойным дном. Я знал одну знаменитую воровку кружев, по имени Дюмаз, которая воровала особенно оригинальным образом: ей, положим, показывают мехельнские или брюссельские кружева; рассматривая, она старается один кусок уронить, и если никто этого не заметит, пальцами правой ноги ловко прячет его в башмак, довольно просторный для этого. Иногда, ещё она не успеет выйти, как купец хватится куска и спрашивает его. Тогда она настаивает, чтобы ее обыскали, и так как никто не догадывается о башмаках, то дело кончалось тем, что перед ней извинялись и думали, что вещь пропала до ее прихода. Кому могло прийти в голову осматривать ноги вместо рук?

Еще один вид магазинного воровства, называемый «визави».

Женщины-воровки, одетые служанками, высматривают на довольно широкой улице два магазина, расположенные один против другого. Предположим, первый из них принадлежит шляпочнику, а второй — часовщику…

Воровка входит к шляпочнику и говорит, что ей поручено купить шляпу. Выбранная ею шляпа никогда не бывает полностью готова. Ее обещают отделать через час. В ожидании этого мнимая служанка прохаживается по магазину или стоит у входа.

Убедившись, что ее заметили из магазина часовщика, она переходит улицу и сообщает, что такой-то господин (называет имя шляпочника) просит передать через нее двое золотых часов стоимостью в сто двадцать и сто тридцать франков, чтобы выбрать одни из них для подарка родственнику.