Новый Мир ( № 7 2008) - Новый Мир Новый Мир

Спокойный кров среди гробниц и пиний,

Где ходят голуби, где трепет синий;

Здесь мудрый Полдень копит пламена,

Тебя, о море, вновь и вновь слагая!

Внимать покой богов — сколь дорогая

За долгость мысли плата мне дана!

      (“Кладбище у моря”, перевод Е. Витковского)

Две последние строки высечены на надгробном памятнике Валери (1871 — 1945) в Сете, на юге Франции, где он родился.

Владимир Гандельсман

Нью-Йорк

Разделенные одним языком: о новых и уходящих словах эпохи

Разделенные одним языком: о новых и уходящих

словах эпохи

Максим Кронгауз. Русский язык на грани нервного срыва. М., “Языки славянских культур”, 2008, 232 стр.

Русский язык — это “наше все”: национальная идея, предмет заботы и гордости, боль и надежда. Иосиф Бродский, ссылаясь на Геродота, утверждал, что такое отношение к языку — это давняя традиция, идущая еще от наших предков, от скифов: “Одна из наиболее интересных деталей, которая про них [про скифов] известна, — что они находятся в состоянии постоянного изумления перед своим языком”1. Это изумление, радость от того, что нам, неизвестно за какие заслуги, достался такой замечательный язык, и плохо скрываемое раздражение теми, кто русский язык не любит, не чувствует и пытается загнать в прокрустово ложе законов и инструкций, ощущается в каждой строчке книги “Русский язык на грани нервного срыва”, написанной известным ученым, директором Института лингвистики РГГУ профессором Максимом Кронгаузом. Автор, впрочем, утверждает, что в книге он выступает не в своей обычной роли — профессора-лингвиста, а в роли рядового носителя русского языка или, как пишет М. Кронгауз, просвещенного обывателя (книга открывается главой, которая так и называется “Заметки просвещенного обывателя”).

Лингвист воспринимает бурные процессы, происходящие в русском языке начала XXI века — расшатывание орфографических и орфоэпических норм, смешение стилей, изменения в лексике и грамматике, — более всего как признаки творческого потенциала и живой жизни языка. Ведь тысячелетняя история русского языка свидетельствует о том, что заимствованные слова со временем либо обрусеют, либо забудутся, стилистически окрашенные слова перейдут в разряд нейтральных, новое произношение слова станет нормативным, а привычное нам произношение — устаревшим, непривычные синтаксические конструкции — единственно возможными. Но как быть обычному человеку, которому порой кажется, что язык его детства безвозвратно утерян? Дети говорят и переписываются в Интернете на каком-то другом языке, в телепередачах, в газетах, на рекламных щитах сплошь и рядом встречаются непонятные и необычные слова, на лотках продаются книги, в которых встречаются слова, до недавнего времени считавшиеся “непечатными”. А по телевизору показывают чиновников, которые пилят бюджет и крышуют бизнес, правильных гламурных девушек, которые ездят на эксклюзивных машинах, живут в элитных квартирах и смотрят только культовые фильмы, как бы политиков и чисто конкретных бизнесменов. Спокойный и открытый разговор об этих и многих других словах — истории их

появления, происхождении, современных и устаревших значениях, о том, когда и почему они вошли в нашу речь, — разговор, который ведет Кронгауз во второй главе книги “Ключевые слова эпохи”, поможет читателю по-новому взглянуть на себя и на окружающий нас постоянно меняющийся мир. Кстати, глава эта чрезвычайно познавательная — из нее можно узнать о врывающихся в язык названиях новейших специальностей и занятий, таких, как эйчар, бьюти-консультант, айтишник или сисадмин, о многочисленной когорте менеджеров — сейлзменеджер, аккаунтменеджер, брендменеджер и даже менеджер по клинингу , или, по старинке, уборщица , о новых видах спорта — кайтинг, банди-джампинг, зорбинг, о сетевой литературе — сетературе и сетевом этикете, или сетикете . (Об изменениях в речевом этикете, вызванных появлением нового типа коммуникации — общению в Сети, о компьютерном жаргоне и “новой орфографии” Кронгауз пишет также в третьей главе с говорящим названием “Разделенные одним языком”2.)

М. Кронгауз обращает внимание читателей не только на новые слова и выражения, которые свидетельствуют об изменениях в окружающем нас мире и в нас самих, но и на новые литературные жанры. Так, в последние годы чрезвычайно популярным стал жанр псевдословаря — книги, в которой свои рассуждения о жизни, литературе, языке, политике автор располагает в алфавитном порядке и стилизует под словарную статью3. В этом жанре написаны такие разные книги, как “Азбука жизни” и “Лбюовь” Кати Метелицы, “Словарь модных слов” Вл. Новикова и “Русская литература сегодня: жизнь по понятиям” С. Чупринина. По-видимому, как пишет Кронгауз, современный человек запоминает “не объемные события или сложные понятия, а отдельные слова, своего рода ярлыки для всевозможных явлений <…>. Поэтому гораздо ярче и действенней оказывается не просто текст, а текст, введенный через некое точное и запоминающееся слово <…>” К тому же словарь — это всегда строго структурированный текст, образец нормы и порядка (как говорит в “Алисе в Зазеркалье” Черная Королева: “Слыхала я такую чепуху, рядом с которой эта разумна, как толковый словарь!”), которого, по-видимому, нам так не хватает в окружающем нас рассыпающемся мире.

Очень симпатична мне идея М. Кронгауза о создании “пункта приема потерянных слов”. Конечно, существуют словари редких и забытых слов, но в них, как правило, включаются слова, которые встречаются в художественной литературе, но непонятны большинству носителей языка — архалук, верея, ослоп . А когда эти слова входили в активный словарный запас, когда выпали из него, а может, какое-то из них еще продолжает свою жизнь в такой-то местности или в таком-то профессиональном жаргоне, узнать сейчас уже не так просто. Так вот, Кронгауз предлагает нам всем вместе создавать словарики слов, которые мы еще знаем, хотя почти и не употребляем, а наши дети уже и не знают. Действительно, на наших глазах уходят в небытие целые пласты лексики. Где сейчас батники и подгузники, фарцовщики и несуны, ситро и каша “Артек” ? Надо сказать, что, хотя человеку обычно свойственно жалеть об утрате привычных слов и понятий, исчезновение многих слов скорее радует. Я помню, каким приятным сюрпризом в конце девяностых годов стало для нас с мужем то, что наш десятилетний сын и его друзья не знали слов партком и субботник , а словосочетание подпись треугольника вызвало у них бурное веселье! Вот и среди включенных в книгу откликов читателей, появившихся в 2006 году на форуме газеты “Ведомости” после того, как в ней была опубликована статья Кронгауза про уходящие слова, есть проливающая бальзам на сердце история о том, как ребенок принес из детского сада старую детскую считалку-дразнилку “Улица Ленина, дом короля, кто обижается — сам на себя”. Но Ленин он произносил как Левин . А когда отец попытался его исправить, сказал: “Папа, такого слова Ленин — нет!” Замечу, что включение в текст книги Кронгауза читательских комментариев мне представляется очень органичным. Книга Кронгауза, говоря современным языком, — интерактивная. В основу ее положены статьи, опубликованные в различных научных изданиях и средствах массовой информации — журналах “Новый мир”, “Отечественные записки”, “Власть”, “Harvard Business Review”, а также материалы еженедельной колонки, посвященной новым явлениям в русском языке, которую Кронгауз вел в 2006 году в газете “Ведомости”. И хотя газетные и журнальные статьи существенно переработаны автором и соединены в единый текст, книга сохранила некоторые черты газетного или, даже скорее, интернет-текста, на который всякому читателю немедленно хочется написать собственный комментарий, ответить на заданные автором вопросы, согласиться с автором или поспорить. Тем более что, как пишет Кронгауз, все мы находимся во власти слов и у каждого из нас есть любимые и нелюбимые слова, лингвистические симпатии и антипатии, а “лингвистическая рефлексия — один из важнейших процессов, которые связывают народ и язык и — по крайней мере, отчасти — определяют развитие последнего”.