Очень долгое путешествие, или Инь и Ян. Авалон (СИ) - Яна Соловьева

Она выкладывала на стол крохотные пирожки, похожие на спаржу стебли и плошки с творожным соусом.

— Взяла на нас двоих, — сказала она. — Почему ты не открывала?

— Крепко спала, — ответила я.

Проследила за взглядом Моны и увидела, что на столике у окна лежит забытое Иорветом рыже-чёрное с белыми пестринами перо красного коршуна. В горах, по дороге сюда, их была тьма.

— Спала, как же, — буркнула Мона.

— Это была официальная версия, — быстро поправилась я.

— Вы играете с огнём! — воскликнула она.

— Как обычно, — усмехнулась я под нос…

Площадь, которая навсегда отпечаталась в мозгу страхом, отчаянием, волнующейся толпой, была пустынна. На белый с голубоватыми прожилками мрамор ложилась тень дворца, под синим небом безмятежно шумели водопады. Группками навстречу шли скоя'таэли, и вдруг оказалось, что их взгляды не проходят сквозь меня, словно я невидимка, как это было с эльфами во дворце — мне дружески махали, трепали по плечу, благодарили.

— Последний день дебатов обещает быть жарким, — сказала Мона между приветствиями. — Они идут поддержать Иорвета и Торувьель. Особенно Торувьель.

— Почему именно Торувьель? — заинтересовалась я.

— Она сегодня выступает с речью. Очень важно, чтобы за Иорвета высказался кто-то из наших, но не из его отряда.

— Какое совпадение… — задумчиво проговорила я.

Вскинув брови, Мона подхватила меня под руку и направила в сторону кипарисов у канала.

— Говори! — потребовала она.

— Вчера я видела, как Яевинн сорвал для кого-то розу памяти. Уверена, что для Торувьель, — ответила я, решив, что не обязана хранить тайны Яевинна. — Может быть, это была взятка, а не признание в любви?

— Ах вот в чём дело, — протянула Мона, и теперь уже я умирала от любопытства. — Теперь всё понятно!

Она подвела меня к самой кромке канала. Под водой, словно зелёные волосы, волновались по течению прилепившиеся к каменным стенкам длинные нити водорослей. Оглядевшись по сторонам, Мона убедилась, что вокруг пустынно. Предосторожность была излишней — сквозь шум воды, срывающейся из-под арок, едва можно было расслышать собеседника в шаге от себя.

— Утром Торувьель вдрызг разругалась с Яевинном, — пояснила Мона. — Я как раз была на кухне, брала нам с тобой завтрак и слышала кое-что. Представляешь, она крикнула ему, что пока он умирал, он нравился ей больше!

— Похоже, он выбрал не самый удачный момент, чтобы дарить розу, — усмехнулась я.

— И всё-таки я её не понимаю, — вздохнула Мона, и мы направились к мосту. — Они знакомы давным-давно, они друзья, и он умрёт за неё, я знаю точно.

Мы вышли на мост, и перипетии романтических отношений Яевинна и Торувьель отошли на второй план, потому что внутренности скрутило смесью паники и восторга, как бывает на аттракционах, на какой-нибудь центрифуге или катапульте высотой с небоскрёб, когда тебя пристёгивают, и ты понимаешь, что пути назад нет. Было полное ощущение, что шли мы по каменной радуге. Опоры узкого моста, по которому едва смогла бы проехать конная повозка, терялись в тумане над водой, отчего казалось, что этот изогнутый виадук соединял два парящих над облаками острова.

Мона остановилась у края моста, махнула рукой на белые дома по ту сторону реки.

— Если бы не Яевинн, вместо трёх десятков жертв было бы три сотни. Мы попали в засаду — нильфгаардцы ждали нас, оставив лишь немного людей в казармах, чтобы имитировать жизнь, — Мона оперлась на низкий парапет, и, превозмогая слабость в коленях, я подошла к ней. — Они ударили на рассвете с тыла. Отступать было некуда — горели баррикады из повозок, которые мы сами же подожгли.

Я вспомнила дым, что валил в городе. Теперь о бое не напоминало ничего — небо сливалось с разлившейся рекой, белокаменный город, утопающий в осенних красках, живописно, как на открытках, сбегал с гор к воде.

— Яевинн собрал всех командиров полусотен и добровольцев в отряд смертников, приказав остальным прятаться по домам у пирса. Где можно было — по крышам, а потом напролом мы пробились к нильфгаардским офицерам, потеряв половину отряда. Яевинн захватил командира и поставил ультиматум — или он перережет дхойне горло, или нильфы снимут оцепление с пирса и дадут скоя'таэлям спокойно уйти. О нас речь, конечно, не шла, мы знали, что живыми не выберемся. Видела бы ты, как радостно тряслись подбородки у этого дхойне, когда он понял, что не только останется жив, но и сможет триумфально предъявить Францеске пару десятков схваченных скоя’таэлей, — Мона рассмеялась так, будто бы ценой этой сделки не была её собственная жизнь. Словно прочитав мои мысли, она добавила: — Почти семь сотен скоя’таэлей смогли уйти в лодках по воде. Это того стоило.

Я обняла Мону, она улыбнулась.

— Не принимай близко к сердцу отношение Яевинна к тебе. Такими нас сделала война.

— Я всё понимаю, — вздохнула я. — Мне совершенно не нужно, чтобы все эльфы меня любили. Тебя достаточно.

— Ой ли? — рассмеялась она и повела дальше по мосту. — Похоже, что Торувьель тоже не нужно, чтобы Яевинн её любил. А жаль. Любовь меняет, и он бы изменился.

Мост вывел на площадь, и если бы не высокие дворцы, можно было бы решить, что мы попали в квартал скоя’таэлей в Вергене. В широко распахнутые двери дома с колоннами вносили ящики, оружие, закатывали бочонки. Вдоль улицы стояли длинной вереницей, фыркая и переступая копытами по брусчатке, лошади. Было шумно, витало приподнятое, почти праздничное настроение, как на новоселье.

— Лина! — Мона окликнула эльфийку, которая отстёгивала ремни седельной сумки. — Ты не видела Роэля?

Высоченная эльфийка развернулась, её большой рот расплылся в улыбке.

— Я же сказала, что ведьмаки по чудовищам! — она обхватила длинными руками меня и Мону сразу, да так, что мы стукнулись головами. — Ты же слышала, как я говорила, что она пойдёт во дворец? Я была права!

— Ну говорила, говорила, — проворчала Мона, выворачиваясь из рук. — А Роэль где?

— Там! — Лина махнула рукой дальше по улице. — Погоди, ведьмачка, я мигом, одна нога здесь, другая там. Мы кое-что приготовили для тебя…

Она понеслась через площадь к дому с колоннами. Мона загадочно улыбнулась.

— Я же сказала, что по