Порок - Илья Райх
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава двадцать четвертая
Он въехал во двор своего дома, но домой не хотелось. Может, заехать к матери? Лучше наведаюсь к ней завтра. Может, заехать к Вовчику домой? Он, наверно, занят семьей, отвлекать его без особой нужды не хотелось.
Евгений решил немного прокатиться по городу – как в былые годы, когда он впервые сел за руль. Так он убил час времени. Проезжая мимо психбольницы, остановился, вышел из автомобиля, немного погулял по заснеженным дорожкам лечебницы, замерз и решил вновь проведать Воинова, второй раз за сутки.
Уже сидя в палате, шмыгая и вытирая нос, он произнес:
– Приехал попить чаю.
Воинов за время отсутствия Евгения успел разжиться несколькими кружками из фарфора. Евгений не стал интересоваться, откуда у него столовый скарб. Налив горячего чая, Воинов поднес кружку следователю, проронив:
– Осторожно, горячо!
– Спасибо, – ответил Евгений, но ставить чашку на стол и не думал. – У меня замерзли руки, гулял без перчаток.
Евгений сидел на деревянной табуретке, она тоже была новым элементом интерьера пристанища Воинова.
Воинов принял полулежащее положение, откинувшись на спинку кровати и свесив ногу.
– Ты сегодня не очень бодр, – начал Евгений, разглядев заторможенность в действиях Воинова.
– Я стал проходить курс лечения, – зевая, ответил Воинов.
– Ты спрашивал о теще?
Воинов кивнул.
– Да, я хотел ее и грезил ею, она возбуждала меня, несмотря на несвежесть ее тела, – Евгений проглотил слюну. – Ты хотел это услышать?
Воинов кивнул.
– Я часто закрывался вечером в ванне перед сном. Да, занимался мастурбацией, представлял ее, как я бываю с ней, меня возбуждала несуразность…
– Нет! Нет, не это.
– Что же тебя интересует? – с сарказмом выговорил Евгений.
– Все человечество занимается самоудовлетворением, половина из них вожделеет матерей своих жен…
– Я не понимаю.
– Евгений Андреевич, можно ли соотнести вашу тягу к любимой теще как совокупность ваших вожделений к женщинам старше вас?
– Да… – пробормотал Евгений.
– Типичный Эдипов комплекс[6], который открыл Зигмунд Фрейд. Правда, к основоположнику психоанализа у меня множество вопросов. Как и к его последователю и в дальнейшем оппоненту Карлу Юнгу, который если не отрицал явления Эдипова комплекса, то, во всяком случае, возражал Фрейду, что объектом может быть не родитель, а замещающий персонаж.
Евгений испытывал неудобство, – обсуждение потаенной жизни, о которой он никому не рассказывал до сих пор, все же привносило в него некоторую нервозность, выливавшуюся в робость при разговоре. Да, как сыщик он не терял надежды разглядеть ту невидимую нить, связывающую всех предполагаемых участников преступления; мечтал предать забвению Татьяну, но сегодня главную роль в его откровениях сыграла «любимая» теща, теперь Евгений пытался унизить ее в глазах хоть одного мужчины – Воинова.
Валентина Николаевна стала второй женщиной после Татьяны, которую Евгений решил наказать с помощью собственных признаний. Хочешь унизить женщину, расскажи другому мужчине интимные подробности общения, неважно – спал ты с ней или нет. Что может быть хуже, если твой единственный слушатель – убийца, душевнобольной, аморальный изгой общества. Вопрос собственной морали Евгения интересовал мало.
Души оппонентов при каждой встрече обнажались все больше, но то, что они обсуждали больше жизнь Евгения, не могло не волновать его. С другой стороны, и он неплохо изучил жизнь Воинова, чего стоит одна только прошитая нитками громоздкая стопка бумаг под названием «История болезни».
Но откуда он мог знать о его фантазиях насчет тещи? И как смог достичь познаний, просидев в психушке полжизни? Знаток женских душ! Эта особенность Воинова пугала и притягивала Евгения, найти родственную душу в лице убийцы с психическими отклонениями явно не входило в планы Евгения, – если не человека, то следователя точно.
– Утром, когда вы могли созерцать свою тещу в компании жены, у вас возникало чувство отвращения при виде ее бледного лица. Как результат, вы гнали свои вчерашние фантазии?
Евгений медленно кивнул, по реакции было видно, что он осторожничает.
– Лицо матери было еще красиво той блеклой красотой, которая вот-вот исчезнет под сетью багровых прожилок, – Воинов говорил с еле заметной усмешкой.
– Еще раз убеждаюсь, что в тебе умер поэт, – Евгений немного оживился.
– Это сказал Фицджеральд![7]
– Кто?
– Американский писатель середины двадцатого века.
– Его точно не читал, – хотел закрыть литературную тему Евгений.
– Для человека, родившегося в стране, давшей миру таких великих писателей как Достоевский, Толстой и Пушкин, Фицджеральд может показаться бледной тенью на их фоне, но поверьте – в описании чувств и античувств, то есть неприязни между людьми, этому англоязычному писателю равных нет.
Евгений немного сник, его отягощали отвлеченные размышления, тем более читать он не любил. Но следующая фраза Воинова вернула его в разговор:
– Багровые прожилки! Именно они возбудили в вас отвращение при виде тещи! – воскликнул Воинов. – Да, как был прав классик, когда указал именно их как признак тления. Не правда ли?
Евгений кивнул, говорить он не хотел.
– Геронтофил сродни вампиру, как и кровопийца, он выходит на охоту ночью, когда на землю опускается мрак, и невозможно разглядеть угасающее тело будущих жертв, – Воинов посмотрел на Евгения и участливо улыбнулся.
От отвращения у Евгения перекосило лицо. Промолчать он не мог, ведь Воинов унизил его самолюбие мужчины. Так, во всяком случае, ему казалось. Но от прямых угроз отказался и решил применить тактику оппонента. Евгений начал издалека. И рассказал Воинову, что недавно он удосужился чести выслушать речь защитника всех российских геев.
– Он рассказал, что в тюрьмах на душу населения насилуют больше мужчин, чем женщин на свободе, – Евгений взглянул на Воинова, смотревшего на него спокойным взглядом, если даже не умиротворенным. – Теперь я понимаю, отчего ты скрылся за стенами лечебки, ведь ты неминуемо пополнил бы статистику.
– Правозащитник, похоже, раздражает вас.
– Речь не о нем… хотя, да, не скрою – такие люди портят воздух, защищая и прославляя голубых!
– А вы – гомофоб!
– Да, ты не ошибаешься, я гомофоб, не выношу этих недоделанных мужчин, – Евгений говорил с такой ненавистью, что соскочил с места.
– Скажите, хоть один гомосексуалист причинил вам боль, страдание?
– Еще бы они мне еще причинили вред!
– Но тогда скажите: в чем причина вашей ненависти?
– Я смотрю, в твоем лице они могут найти еще одного адвоката! Но в чем причина твоей благосклонности к голубым недоноскам? Скажи, не стесняйся!
Евгений поймал кураж и чувствовал, что инициатива на его стороне, хотя это было обманчивым чувством. Чтобы продолжить давление на оппонента, – а работа следователя – это, прежде всего, психологическая работа с подследственными, – Евгений встал со стула и присел на край кровати. Воинов убрал ноги, но остался в полулежащем положении.
Евгений вытянул лицо, как хищник перед последним решающим прыжком на жертву:
– Один человек, описав твой психологический портрет, причислил тебя к анальному архетипу. Это значит, что тебя в детстве могли изнасиловать, например, твой отец-алкоголик, отсюда твои защитные инстинкты, когда говорят о гомосексуалистах.
Воинов заулыбался в ответ, промолчал. Евгений встал с кровати, сегодня, как ему казалось, он победил. Перед тем как уйти, он поинтересовался у Воинова, готов ли он и дальше следовать заключенной сделке.
– Конечно, ничего не поменялось, ваши сентенции могут только радовать, ведь вы ненавидите меня искренне, – ответил Воинов.
– Хм, – надменно произнес Евгений.
Через пять минут самодовольный Евгений сидел за рулем автомобиля и направлялся в сторону дома. Когда прошла эйфория от словесной дуэли, в голове наступил сумбур: теща, сделка с Воиновым, правозащитник, откровения, от которых только тошнит, противоречивые доводы наставника, нераскрытое уголовное дело, тайная роль генерала Степанова и всесильного Баумистрова…
«Все, стоп! Хватит!» – скомандовал он себе. В этой череде он забыл только Татьяну и всех последующих женщин. Но Татьяна стояла обособленно, он все равно продолжал думать о ней, но она больше не тяготила. Это были легкие романтические чувства страдания. Следом вспомнил «горячо любимую тещу», немного подумав о ней, он ушел в воспоминания о тете Тамаре. Последний раз они виделись пять лет назад на похоронах общей родственницы. Обменялись молчаливыми улыбками, за которыми скрывалось тайное прошлое, ограниченное мраком одной ночи и не обремененное похотью.
«Может, на самом деле – навестить тетю Тамару?» – вдруг осенило его. Она жила в ста километрах от города.