Мятежное православие - Андрей Богданов

— Жить ему… под крепким началом у самого искуснейшего и твердейшего мужа… в молитвах и постах, в смирении и трудах, в каких только можно пребывать; с иными же людьми видеться наедине и разговаривать никак не велеть, бумаги и чернил отнюдь не давать!

Трудно было ожидать от «мудроборцев» более ясного признания, что Медведев не смирился, что его «отречение» — фикция, что церковная власть трепещет перед словом ученого. Столь отчетливо выраженный страх говорит нам о том, что «Соборное постановление» фабриковалось при жизни узника Троице-Сергиева монастыря. Но в нем уже прослеживается план умерщвления опасного вольнодумца. Недаром чуть ли не половину «постановления» занимают «большие опасения», что «Сенька Медведев приносит ныне покаяние не вседушно»; в этом случае он заранее многоречиво проклинается. К концу текста составитель выражается яснее. «Если же вновь по покаянии в отступничестве обличатся — он, Сенька, или сомудрствующие ему, — таковых надлежит телесной казни предавать», как древних новгородских еретиков или раскольников. «Итак, от царей благочестивых гражданский суд да подымут таковые».

Чтобы подложность «покаянного исповедания» Медведева не выплыла наружу, чтобы окончательно заставить писателя замолчать, его надо было, выждав некоторое время, убрать. Способ был намечен — приговор светского суда. Оставалось только воспользоваться им, чтобы завершить биографию Медведева в клеветническом пасквиле: «Обличался он, бывший монах Сильвестр, в измене и навете на благочестивое Московское царство со своими клевретами и волхвами, гадавшими ему нечто непристойное; вновь был пытан огнем и иными истязаниями по светским судам и законам, повинился во всем и за то казнен смертной казнью — голова ему отрублена». Или, по другому пасквилю: «Сенька вновь по светскому закону огнем, и бичами, и прочими пытками истязай, и оказался зломыслие… подобно прежнему ростриге Гришке Отрепьеву… за многие злодейские свои умышления главоотсечен был в лето 1691 февраля в 11-й день, не получив вновь монашеского святого образа и имени, как недостойный его»{128}.

Светские власти, проводившие следствие с целью убийства Медведева, похоже, позаимствовали безумную фантазию у своих духовных коллег. Дело, которое на этот раз вел Стрелецкий приказ, не сохранилось, но его содержание дважды одинаково передано в документах (памяти и докладной выписке){129}. Формально оно началось с поимки долго скрывавшегося обвиняемого по «делу Шакловитого» Алексея Стрижева 29 января 1691 года. Тот сразу же признался, что, укрываясь под Новодевичьим монастырем, в доме бывшего попа Григория Павлова, слышал страшные речи некоего Васьки-иконника.

— Я богоотступник и самим Сатаной владею! — говорил якобы Васька. — Если царевна Софья даст мне пять тысяч рублей — все в государстве сделаю по-прежнему. А не даст — все равно сделаю для Сеньки Медведева, как у нас договорено: чтоб Сеньке на Московском государстве быть царем, а царевне за ним замужем неволею, а государи оба в одну неделю умрут порчей. У Сеньки Медведева уже жил вызванный из Польши волхв.

Как ни странно, следствие не заинтересовалось Васькой-иконником. Допрошен был только распоп Григорий Павлов, почему-то о Ваське не упомянувший вовсе, но подробно передавший следствию слова… самого Семена Медведева! Тот якобы подробно рассказывал безвестному попу-расстриге, что у него жил поляк и нагадал по солнцу следующее: Московскому государству грозит великая смута, цари умрут, бояр, думных людей и даже подьячих перебьют «и выберут себе царя из народа» — Сеньку Медведева!

Лживость этих показаний не нуждается в комментариях. Интерес представляет лишь тот факт, что в документах нет никаких упоминаний о привлечении Павлова к ответственности за недонесение о столь страшном волховании.

Затем якобы «Сенька Медведев сказал, что у него иноземец-поляк из-за польского рубежа был, звать Митька Силин, и такие слова ему говорил: государыняцаревна после великих государей будет владетельница, и чернеческое платье с него снимет, и пойдет за него, Сеньку». Это показание, неизвестно, данное Медведевым или придуманное, очевидно противоречит тому, как передавал слова поляка (да еще якобы в пересказе самого Медведева) Павлов.

Более того, «показание» Медведева полностью расходится с тем, что сказал на допросе в Стрелецком приказе якобы выкраденный из-за польского рубежа Митька Силин! По его словам, он был вызван в Москву и три года (!) жил в Заиконоспасском монастыре у Медведева, промышляя в этом центре русской учености излечением болезней заговорами и другими колдовскими приемами, в том числе гадал по солнцу. Силин сказал, что Медведев раскрыл перед ним заговор: учинить бунт, убить царя Петра, царицу Наталию Кирилловну «и весь род их изгубить»; князю Василию Голицыну жениться на царевне Софье и стать царем; Федору Шакловитому «быть под царем первым князем; а патриархом бы быть ему, Сеньке; а патриарха б Иоакима сослать в ссылку». Продолжая эти бредовые показания, Силин утверждал, что Медведев гадал по звездам и вычислил, будто все бояре стоят за Голицына, а стрельцы — за царей (?!).

Далее Силин описал свое нелепое с точки зрения астрологической прогностики XVII века «гадание» по солнцу с колокольни Ивана Великого, совершенно не соответствовавшее тем знаниям, которыми обладал в это время московский двор, не говоря уже о столь образованных людях, как Медведев{130}. Однако, по его словам, Сильвестр воспринял гадание с полным доверием.

Этого Силину (а точнее, новой следственной комиссии) было мало, и он описал, как прятался у Сильвестра в келье «между чулана и печи», подслушивая секретные совещания князя Голицына, Шакловитого и Медведева: говорили, разумеется, о царском убийстве. Следствию было известно, что Голицын в действительности никогда не приезжал к Сильвестру, а разговоры Медведева с Шакловитым не мог подслушать даже племянник Сильвестра Иван Истомин. Но показания Силина были так полезны, что он продолжал с еще большим воодушевлением: Медведев-де дважды посылал его гадать и «смотреть в животе болезни» к самому канцлеру Голицыну. Один из образованнейших дипломатов Европы, говоривший с иноземными послами на их языках и напоминавший им просвещенного итальянского князя, якобы не только допустил до себя волхва (которых, кстати, страшно боялся), но откровенничал с ним о заговоре и своей личной жизни!

Воодушевленный вниманием следственной комиссии, Силин добавил, что после того Медведев заставлял его гадать (вновь по солнцу) об исходе первого Крымского похода 1687 года. Комиссия столь увлеклась, что записала это показание, хотя оно сводило на нет всю историю с «заговором»: ведь получалось, что он совершенно сформировался за годы до того, как борьба при дворе достаточно обострилась. Но эти «мелочи» (например, противоречие с картиной «заговора», нарисованной розыском 1689 года) не имели значения, коли власть была в руках тех, кто направлял следствие. А с их точки зрения, работа была проведена вполне целесообразно.

Прежде всего надо было юридически оформить убийство Медведева. Его начали допрашивать — точнее, истязать — 14 января 1691 года, причем, согласно сохранившимся разрешениям на допрос, новое дело на него уже было заведено. По-видимому, палачи вновь ничего не могли добиться, а потому известное нам дело «началось» более чем через две недели, когда, спасая свою жизнь, начал давать показания только что схваченный Стрижев (все равно затем уничтоженный). Проведено оно было молниеносно: Стрижев был взят 29 января, а в последний раз Медведева допрашивали, по словам генерала Гордона, 4 февраля. Через неделю Медведев был казнен, но дело не закрыли, а переориентировали.

Теперь в центре внимания был князь Голицын, который еще мог надеяться на возвращение из ссылки: ведь серьезных обвинений ему в спешке не было предъявлено. Поэтому в показаниях Силина было записано прямо противоположное первоначально задуманному (и использованному уже для убийства Медведева). В новом виде дело было готово к 7 марта, а вскоре князья Василий и Алексей Голицыны допрашивались по нему в Яренске.

Им было объявлено, что «великим государям о всех их винах известно, и за те вины довелся он, князь Василий, смертной казни, а сын его князь Алексей наказанья… И если они великим государям вину свою принесут — и великие государи его, князь Василья, смертью казнить и сыну его наказанья чинить не велят». Приговор был заранее вынесен — ссылка в Пустозерск с женами и детьми, без имущества и почти без слуг.

Но как для Медведева любовь к истине, так для Голицына чувство чести исключало ложное признание даже ради спасения жизни. «Как я целовал крест отцу их, великих государей, царю Алексею Михайловичу, и брату их царю Федору Алексеевичу, и им, великим государям — так им и служил верно, — отвечал Голицын. — А вины своей перед великими государями не ведаю». С достоинством опальный канцлер отвел все обвинения: