Торговец пушками - Хью Лори

– А ну, положи это обратно! – орет Бенджамин.

– А то что? – осведомляюсь я с издевкой.

– Пристрелю на хрен! – вопит он, придвигаясь все ближе к краю крыши.

Снова пауза, но на сей раз ее заполняет глухой гул. Муха в бутылке сердится.

– А мне плевать, – говорю я. – Серьезно. Я ведь все равно умру. Та к что давай, стреляй.

– Сиско! – Бенджамин заходится от отчаяния. – Мы же победили! Ты сам сказал, что мы победили.

Никто ему не отвечает, и Бенджамин вновь начинает подпрыгивать:

– Если он выстрелит в вертолет, они перебьют нас всех.

Крики все громче. Гораздо громче. Но сказать, кто кричит, я уже не могу, поскольку гул постепенно перерастает в грохот. Это грохочет солнце.

– Рикки, – говорит Франциско, и я понимаю, что он прямо у меня за спиной. – Опусти это.

– Он убьет нас, Франциско.

– Опусти это, Рикки. Считаю до пяти. Или ты опустишь эту штуку, или я сам пристрелю тебя. Я не шучу.

Похоже, он и правда не шутит. Он искренне верит: этот грохот, это биение лопастей – все это Жизнь, а не Смерть.

– Раз, – начинает считать он.

– Решай сам, Наим. – Я вжимаюсь глазом в резинку прицела. – Скажи им правду. Прямо сейчас. Скажи им, что это за машина и что она собирается сделать с нами.

– Два.

Я включаю систему наведения. Басовые ноты вертолетного шума. Биение лопастей.

– Скажи им, Наим. Если они убьют меня, то погибнут все. Скажи им правду.

Солнце, сплошное и безжалостное, закрывает все небо. Только солнце и грохот.

– Три, – говорит Франциско, и внезапно я чувствую металл за левым ухом. Это может быть и ложка, но вряд ли.

– Да или нет, Наим? Тебе решать.

– Четыре.

Шум все ближе, все сильней. Такой же большой и сильный, как бьющее в глаза солнце.

– Убей его, – говорит Франциско.

Но только это не Франциско. Это Умре. И он не просто говорит – он вопит. Словно помешанный. Он рвет наручники, истекая кровью, крича, лягаясь, расшвыривая песок по всей крыше. Кажется, Франциско тоже орет на него, велит ему заткнуться, а Бернард с Латифой орут друг на друга – или на меня.

Да, кажется – но я не уверен. Просто все они вдруг куда-то исчезли. Растворились, оставив меня одного в очень тихом, спокойном мире.

Потому что теперь я вижу его.

Маленький, черный и быстрый. Это может быть и крошечный жучок, присевший на линзу прицела.

«Аспирант».

Ракеты «Гидра». Ракеты «Хеллфайер». 50-миллиметровые пушки. Четыреста миль в час.

И всего один шанс.

Он скоро выберет свои мишени. Кого ему бояться? Кучки сбрендивших террористов, палящих из автоматических винтовок? Да им в дверь сарая и то не попасть.

Зато «Аспирант» может вышибить из здания целую комнату простым нажатием кнопки.

Всего один шанс.

Проклятое солнце. Лупит прямо в глаза, выжигая изображение в прицеле.

От слепящего сияния слезятся глаза, но я стараюсь не моргать.

«Опусти!»

Это Бенджамин. Он орет мне прямо в ухо – откуда-то издалека, за тысячу миль отсюда.

«Опусти!»

Господи, до чего же он быстрый! Осталось не больше полумили.

«Ты! Козел! Вонючий!»

Что-то холодное и твердое на шее. Кто-то явно пытается сбить меня. Пропихнув сквозь шею ствол.

«Я пристрелю тебя!» – орет Бенджамин.

Снять предохранительную крышку и щелкнуть на спуск. «Джавелин» к бою готова, джентльмены!

Поперхнуться выстрелом.

Опусти!

Крыша взорвалась. Просто разлетелась в куски. А через долю секунды – пушечный залп. Невероятный, оглушающий, сотрясающий все тело звук. Осколки камней разлетелись во все стороны – каждый не менее смертоносный, чем сами снаряды. Пыль, ярость, разрушение.

Моргнув, я отвернулся, и слезы хлынули по щекам.

Он сделал свой первый заход. Невероятная скорость. Быстрее я не видел еще ничего – кроме, пожалуй, истребителя. А какой разворот! Поверить невозможно. Мгновенный зигзаг, вход в штопор. Резкий крен, разворот, еще крен.

Привкус выхлопных газов на языке.

Я снова поднял «Джавелин» и боковым зрением увидел голову и плечи Бенджамина, в тридцати футах от себя. Хрен знает, где было все остальное.

Франциско опять кричал на меня, на сей раз по-испански, так что мне никогда уже не узнать, что именно.

Вот он. Четверть мили.

На этот раз я действительно видел его.

Теперь солнце позади меня. Оно поднимается, набирает высоту, шпарит прямо на узелок ненависти, что несется ко мне.

Перекрестье. Черная точка.

Идет прямым курсом. Никаких отклонений. К чему утруждать себя? Чего бояться? Просто кучка спятивших террористов.

Я вижу лицо пилота. Нет, не в прицеле – в своей памяти. Образ отпечатался в памяти после первого захода.

Поехали!

Я жму на кнопку, запуская тепловую батарею, и собираю все силы в кулак, пытаясь удержаться на ногах, чтобы отдача первой ступени не отбросила меня назад.

«Ньютон», – мелькает в голове.

Заходит для атаки. Ты все такой же быстрый, ужасно быстрый, но я вижу тебя.

Я вижу тебя, ты, козел вонючий!

Срабатывает зажигание на двигателе второй ступени, толкая «Джавелин» вперед – голодную и нетерпеливую. Пусть гончая увидит кролика.

Просто держать. И все. Просто держать его в перекрестье.

Видеокамера в блоке наведения поведет световой сигнал от хвоста ракеты, сравнивая с сигналом от прицела; малейшее расхождение – и траектория будет откорректирована.

Держать цель в перекрестье, только и всего.

Две секунды.

Одна секунда.

Осколком кирпича Латифе раскроило щеку, и рана сильно кровоточила.

Мы сидели в кабинете Бимона. Я пытался остановить кровь с помощью полотенца, а консул Бимон прикрывал нас «Штейером» Хьюго.

Некоторые из заложников также завладели оружием и рассредоточились по комнате, нервно поглядывая в окна. Я обвел взглядом возбужденные лица и вдруг почувствовал жуткую усталость. И голод. Волчий голод.

Из коридора донесся шум. Шаги. Крики – на арабском, французском, а затем на английском.

– Сделайте погромче, пожалуйста, – попросил я Бимона.

Он бросил взгляд через плечо, на телевизор. На экране шевелила губами какая-то блондинка. Титры внизу экрана поясняли: «Конни Фэрфакс, Касабланка». Конни что-то зачитывала.

Бимон шагнул вперед и повернул ручку громкости.

У Конни был красивый голос.

А у Латифы – красивое лицо. Кровь, сочившаяся из пореза, потихоньку густела.

– …переданное Си-эн-эн три часа назад молодой женщиной с арабской внешностью, – объявила Конни, и картинка сменилась на маленький черный вертолет, явно столкнувшийся с серьезными трудностями. Конни продолжала читать за кадром: – Меня зовут Томас Лэнг. Я принял участие в этой акции принудительно, под давлением секретных служб США, якобы для того, чтобы проникнуть в террористическую организацию под названием «Меч правосудия».

Картинка вновь вернулась к Конни. Та посмотрела в камеру и поднесла руку к наушнику. Мужской голос спрашивал:

– Скажите, Конни, а не они ли взяли на себя ответственность за стрельбу в Австрии?

Конни ответила: да, совершенно верно. Только это была не Австрия, а Швейцария.

Затем она вновь опустила взгляд на листок бумаги:

– В действительности же «Меч правосудия» финансируется одним западным торговцем оружием, связанным с некоторыми продажными офицерами ЦРУ.

Крики в коридоре поутихли, я обернулся и увидел Соломона. Тот молча стоял в дверном проеме и наблюдал за мной. Коротко кивнув, Соломон прошел в кабинет, осторожно пробираясь через обломки мебели. За его спиной маячило густое скопище рубашек-маломерок.

«Это правда!» – послышался вопль Умре, и я повернулся к телевизору – посмотреть, каким материалом они сопроводили его признания на крыше. Честно говоря, увиденное не особо впечатлило. Пара чьих-то дергающихся макушек. Из-за наложения фоновых шумов голос Умре звучал искаженно. Мне не удалось навести радиомикрофон четко на пожарную лестницу. Но тем не менее я смог узнать его записанный на пленку голос, – значит, смогут и другие.

– В конце своего заявления, – говорила Конни, – мистер Лэнг указал радиочастоту, на которой и была сделана эта запись. На данный момент нам пока не удалось опознать голоса участников событий, но есть мнение…

Я махнул Бимону:

– Можете выключить, если хотите.

Но он не захотел. А я не собирался с ним спорить.

Соломон взгромоздился на край стола Бимона. Секунду он смотрел на Латифу, затем перевел взгляд на меня.

– А тебе разве не надо, как у вас говорят, «скручивать» подозреваемых? – спросил я.

Соломон слабо улыбнулся.

– Да нет, в общем. Мистера Умре и так скрутило по полной, а мисс Вульф сейчас в надежных руках. Что же до мистера Рассела П. Барнса…

– Он управлял «Аспирантом», – сказал я. Бровь Соломона удивленно поползла вверх.

Или, скажем так, бровь осталась на своем месте, а вот тело чуток просело вниз. Судя по его виду, от сюрпризов его уже слегка подташнивало.