Блеск и коварство Медичи - Элизабет Лоупас

Глава 32

Поначалу ей было тяжело встречаться с магистром Руанно после того мрачного часа, проведенного в одиночестве в подвале за книгой. Может такое быть, что соннодольче обладает способностью усиливать видения, вызывая на свет те из них, что обычно были скрыты? Ей казалось, будто она действительно нарушила клятву, отдавшись ему, приняв его, открыв ему все интимные, страстно жаждущие участки плоти. Но если он и заметил, что в его присутствии она чувствовала себя неловко и скованно, то виду не подал.

Она принесла книгу Томмазо Вазари в лабораторию и спрятала самым простым из возможных способов — поставила ее в книжный шкаф рядом с остальными книгами. Кроме того, Кьяра продолжала наносить каплю яда на запястье каждые семь дней, то на одно запястье, то на другое, всякий раз выбирая новое место. И при этом она испытывала непреодолимую тягу к нему. Что это — действие соннодольче или же ее собственные, по-новому сложившиеся мысли и чувства? Он, разумеется, использовал свою маленькую колбочку точно так же, как и она. Ей было безумно интересно узнать, испытывает ли он нечто похожее, но ей недоставало мужества спросить его.

В канун Рождества великая герцогиня при поддержке докторов, священников и придворных дам сообщила супругу, что снова носит под сердцем ребенка. Город взорвался от радости, и все двенадцать дней Святок прошли настолько весело, как не проходил прежде ни один праздник в жизни Кьяры. Все женщины Флоренции ненавидели Бьянку Капелло, начиная от великой герцогини и заканчивая самой обыкновенной прачкой. Ее хваленый сын был, конечно же, подкидышем — даже аресты на улицах и прилюдные порки не могли заставить людей перестать шептаться. Какая женщина может снова забеременеть в возрасте двадцати восьми лет после десяти лет бесплодия? Какой бы холодной и надменной ни была австрийская великая герцогиня, она хотя бы рожала своих собственных детей, да пребудет с ней Пресвятая Дева. Весь город молился о том, чтобы теперь родился сын имперских кровей, чтобы раз и навсегда утереть длинный венецианский нос Бьянки Капелло.

— Хорошего праздника Богоявления, синьорина Кьяра.

Это произнес кардинал Фердинандо де Медичи, брат великого герцога, человек с полными мясистыми губами и сальными глазками. Он был одет в багряный шелк, настолько тяжело расшитый золотой нитью, сапфирами и аметистами, что вполне мог бы сойти за одного из трех волхвов[79]. Его сопровождали два священника в простых, более подходящих сану одеяниях. В знак уважения Кьяра опустилась на колени и поцеловала протянутое кольцо. Его пухлая белая рука пахла мускусом, ванилью и гвоздикой.

— Благодарю вас, sua Eminenza Illustrissima e Reverendissima, — произнесла она, поднимаясь с колен. Она покажет ему, что научилась обращаться подобающим образом к главе церкви родом из благородного семейства. — Позвольте также пожелать вам веселого и счастливого Богоявления.

— Процессии были впечатляющими, верно? — Он махнул рукой двум священникам, и те, почтительно кланяясь, удалились.

Зачем он утруждает себя разговорами с ней здесь, среди благородных и именитых особ, веселящихся в большом зале дворца? Чего он хочет? Она осторожно ответила:

— Разумеется, ваше высокопреосвященство.

— И певцы очаровательны. Это австрийский обычай, напоминающий великой герцогине о родине. Ведь сейчас, в столь деликатное время, для нее особенно важно чувствовать себя счастливой и довольной.

— Да, ваше высокопреосвященство.

— Какая же ты осторожная. Уверяю, у меня и в мыслях не было причинить тебе вред. Напротив, я могу быть тебе очень полезен, если ты, конечно, позволишь.

— Ваши благословения всегда на пользу мне, ваше высокопреосвященство.

Он рассмеялся.

— То, что я предлагаю, — это не очередное благословение. Пойдем вот сюда — здесь удобнее вести приватную беседу, нежели в центре большой и возбужденной толпы, ты так не считаешь?

— Я жду возвращения великой герцогини. Она почувствовала себя дурно и ненадолго удалилась, однако просила меня подождать ее здесь.

— Я знаю. Будем высматривать ее вместе. Пойдем.

Больше отговорок Кьяре придумать не удалось. Кроме

того, он ведь не предлагал ей выйти из зала. Она отошла за ним в сторонку, и они немного отдалились от большей части гостей, оказавшись в некотором роде наедине — у окна с драпировкой. Снаружи сияли сотни освещенных окон: люди танцевали и обменивались подарками. На улицах города горели факелы, которые трепетали и чадили на холодном зимнем ветру, освещая дорогу буйным процессиям молодых людей.

— Итак, — произнес кардинал. Он был очень близко, поэтому мог понизить голос до шепота. Его дыхание отдавало сладким вином и пастилой, сделанной на розовой воде. — Давай поговорим насчет того, что ты присутствовала при рождении ребенка синьоры Бьянки Капелло.

Кьяра потупила глаза, делая вид, что осматривает свои юбки. На ней было платье из великолепного венецианского шелка. Это был самый дорогой наряд из всей ее одежды, что ей когда-либо давали при дворе. Передняя часть юбки и корсаж были вышиты серебром и мелким жемчугом, не совсем идеальной формы. На лбу красовалась серебряная лента, а в волосы были вплетены серебряные цепочки и нити с хрустальным бисером. Радость ожидания нового ребенка и праздник Богоявления сделали великую герцогиню щедрой по отношению к своим придворным дамам. Кьяра не хотела отвечать на щедрость предательством.

— Я была в комнате, ваше высокопреосвященство, — произнесла она, тщательно подбирая каждое слово. — Но я не видела самого рождения.

— Неужели? Как такое может быть?

Кьяра почувствовала, как волна жара поползла по горлу и прилила к щекам. Как может взрослая придворная женщина, восемнадцати лет от роду, одетая в фиолетовый шелк и серебристый жемчуг, краснеть, словно глупое дитя? Возможно потому, что она поступила, как глупое дитя. Она тихо произнесла:

— Я разозлилась из-за того, что великий герцог велел мне остаться и быть свидетелем, поэтому зажмурилась и ничего не видела.

Мгновение кардинал молча смотрел на нее, а затем расхохотался. Стоявшие вокруг люди стали оборачиваться и перешептываться, прикрывая рты ладонями. Кто эта девушка в фиолетовом шелковом платье и что она такого сказала брату великого герцога, что заставила его расхохотаться в такой неприличной для церковника манере? Кьяра почувствовала, что краснеет еще больше.

— Ладно, дитя мое, — наконец произнес кардинал, беря себя в руки. — Тогда что ты слышала? Ты ведь открыла глаза, прежде чем выйти из комнаты, чтобы не наткнуться на дверь?