Страсти по Максиму. Горький: девять дней после смерти - Павел Басинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но гораздо важнее часть письма, где Горький объясняет, почему его философские симпатии на стороне Богданова, а не Ленина. «Спор, разгоревшийся между Лениным – Плехановым, с одной стороны, Богдановым – Базаровым и К°, с другой, – очень важен и глубок. Двое первых, расходясь в вопросах тактики, оба веруют и проповедуют исторический фатализм, противная сторона – исповедует философию активности. Для меня – ясно, на чьей стороне больше правды…»
Книга «Материализм и эмпириокритицизм» была направлена против главного в мировоззрении Горького. Человека. «Всё – в человеке, всё – для человека». А Ленин? «Быть материалистом значит признавать объективную истину, открываемую нам органами чувств. Признавать объективную, т. е. не зависящую от человека и от человечества, истину (курсив мой. – П. Б.) значит так или иначе признавать абсолютную истину». Как это «не зависящую от человека»?! Но ведь именно это Горький и отрицал всю жизнь! Человек способен на всё! Он может даже «построить» Бога!
Логика «богостроительства», если не вдаваться в философские детали, в целом проста. «Бог умер» (Ницше). Но Бога необходимо возродить, построить, опираясь на коллективную волю и коллективный разум человечества. Надо внести в окружающий мир с его бессмысленностью новый, человеческий смысл. Надо заполнить страшный «провал», где со «смертью Бога» образовалась «пустота», или, выражаясь экзистенциалистским языком, «Ничто». Поэтому Бог – это партия («Мать») или народ («Исповедь»), но в любом случае – это человеческий коллектив, который не признает «абсолютной истины», унижающей человеческое достоинство.
А Ленин? «Для Богданова (как и для всех махистов) признание относительности наших знаний исключает самомалейшее допущение абсолютной истины. Для Энгельса из относительных истин складывается абсолютная истина. Богданов – релятивист. Энгельс – диалектик».
Энгельс, может, и «диалектик», но эта диалектика была органически противна Горькому. Именно через отрицание мира как суммы «относительных истин» стремится Горький к новой абсолютной истине, но созданной Человеком. Он еретик. А сектант Ленин предлагает ему встать по стойке смирно перед Энгельсом.
Книга Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» возмутила Горького еще и по тону своему. Это был не философский спор, а выволочка лидера партии зарвавшимся фракционерам. Даже непонятно было, зачем Ленин столько читал, готовясь к написанию книги, просиживал в библиотеке, привлекал столько авторитетных философских имен? Ведь цель книги обозначена в подзаголовке – «Критические заметки об одной реакционной философии». Если «реакционной», то о чем спорить?
В предисловии к первому изданию сказано однозначно: «Целый ряд писателей, желающих быть марксистами, предприняли у нас в текущем году настоящий поход против философии марксизма. Сюда относятся прежде всего “Очерки по (? Надо было сказать: против) философии марксизма”, СПб., 1908, сборник статей Базарова, Богданова, Луначарского, Бермана, Гельфонда, Юшкевича, Суворова; затем книги: Юшкевича – “Материализм и критический реализм”, Бермана – “Диалектика в свете современной теории познания”, Валентинова – “Философские построения марксизма”.
Что касается меня, то я тоже – “ищущий” в философии. Именно: в настоящих заметках я поставил себе задачей разыскать, на чем свихнулись люди, преподносящие под видом марксизма нечто невероятно сбивчивое, путаное и реакционное».
Это стиль не философской полемики, а партийной выволочки.
Получив книгу Ленина, все-таки изданную в Москве в 1909 году издательством «Зерно», Горький был в ярости!
«Получив книгу Ленина, – писал он Богданову, – начал читать и – с тоской бросил ее к черту. Что за нахальство! Не говоря о том, что даже мне, профану, его философические экскурсии напоминают, как ни странно – Шарапова и Ярморкина, с их изумительным знанием всего на свете, – наиболее тяжкое впечатление производит тон книги – хулиганский тон!
И так, таким голосом говорят с пролетариатом, и так воспитывают людей “нового типа”, “творцов новой культуры”. Когда заявление “я марксист!” звучит как “я – Рюрикович!” – не верю я в социализм марксиста, не верю! И слышу в этом крике о правоверии своем – ноты то го же отчаяния погибели, кои столь громко в “Вехах” и подобных надгробных рыданиях.
Все эти люди, взывающие к городу и миру: “я марксист”, “я пролетарий”, – немедля вслед за сим садящиеся на головы ближних, харкая им в лицо, – противны мне, как всякие баре; каждый из них является для меня “мизантропом, развлекающим свою фантазию”, как их поименовал Лесков. Человек – дрянь, если в нем не бьется живое сознание связи своей с людьми, если он готов пожертвовать товарищеским чувством – самолюбию своему.
Ленин в книге своей – таков. Его спор “об истине” ведется не ради торжества ее, а лишь для того, чтоб доказать: “я марксист! Самый лучший марксист это я!”
Как хороший практик – он ужаснейший консерватор. “Истина незыблема” – это для всех практиков необходимое положение, и если им сказать, что, мол, относительна всякая истина, – они взбесятся, ибо не могут не чувствовать колебание почвы под ногами. Но беситься можно и добросовестно – Ленину это не удалось. В его книге – разъяренный публицист, а философа – нет: он стоит передо мной как резко очерченный индивидуалист, охраняющий прежде всего те привычки мыслить, кои наладили его “я” известным образом, и – теперь будет и ýже, и хуже. Вообще – бесчисленное количество грустных мыслей вызывает его работа – неряшливая, неумелая, бесталанная».
Это приговор еретика, вынесенный сектанту. Это взрыв возмущения человека ищущего против догматика, рыцаря истины против насильника ее. Но поразительно! – это не мешало Горькому любить Ленина.
«Люблю его – глубоко, искренно, а не понимаю, почему взбесился человек, какие ереси (курсив мой. – П. Б.) узрел?» – писал он Богданову. «Мне кажется, что Ленин впадает в декаданс и влечет за собой не только разных юнцов, но и людей серьезных». И ему же: «Товарищ Л<енин> уважает кулак – мы, осенью, получим возможность поднести к его носу кулачище, невиданный им. Он, в конце концов, слишком партийный человек для того, чтобы не понять, какая скверная роль впереди у него».
Это была прямая угроза, которая говорит о том, что Ленин не напрасно боялся Горького. В том же письме Богданову Горький заявляет: «Наша задача – философская и психическая реорганизация партии (курсив мой. – П. Б.), мы, как я это вижу, в силах задачу сию выполнить – к выполнению ее и должна быть направлена вся масса нашей энергии».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});