Роман, написанный иглой - Вали Гафуров

Долго ещё не расходились колхозники, долго ещё продолжались в чайхане горячие споры. Но решением собрания были довольны все без исключения. Кроме, конечно, Максума-бобо да Мирабида с Хайдарали.

ВИДЯЩИЕ ПАЛЬЦЫ

Третий день стояла неустойчивая погода, Клубились тяжёлые свинцовые тучи. Наконец они разразились снегом. До утра весь кишлак и окрестные поля оказались под толстым снежным покровом. Снег пушистыми шапками осел на деревьях, будто ослепительно белым одеялом покрыл дома, улицы, дворы. Колхозники вынужденно покинули поля. Наконец можно было заняться дома бесчисленными хозяйственными делами.

Мухаббат спеленала сынишку, положила его рядом с мужем и с головой окунулась в довольно-таки запущенную за последнее время домашнюю работу. Тётушка Хаджия без невестки как могла старалась, но видно, силы уже не те, и расторопности с годами, далеко уже не малыми, поубавилось.

Рустам, как всегда, сидел в комнате один. Но теперь у него было занятие, которое избавляло от тоски вынужденного одиночества. Вместе с преподавателем общества слепых Шамурадом Кучкаровым он начал изучать азбуку Брайля.

Учитель приходил один раз в недолго на два часа. Всё остальное время Рустам занимался сам. Упорно, прямо-таки до самоистязания. Бесконечно колет он иглой плотную бумагу, чтобы из выпуклых точек сложились буквы. Складываются они неохотно, сопротивляясь. Но и это ещё не всё. Потом эти буквы, а из них — слова надо будет научиться «читать» пальцами. А как прочтёшь слово, когда даже отдельную букву никак не отличишь от другой. Точки, они точки и есть. Но Рустам снова и снова прикасается чуткими пальцами к колким выпуклостям, упорно добивается секрета их сочетаний.

Вот этим теперь и занят он все дни напролёт. И чем больше работает, тем больше появляется желания работать. Это состояние постоянной занятости, движения к чёткой определённой цели воодушевляло. Лицо Рустама всё чаще стало светлеть.

Усилия, упорство не пропали даром. С начала занятий прошло не так уж и много времени, а Рустам освоил почти половину букваря. Может быть, и потому ещё, что буквы-точки здесь были попроще, располагались реже, чем во второй половине книги, и пальцам было легче их различать, выделять на ощупь. Несколько раз он пытался даже читать последние страницы букваря, но там пальцы наталкивались на сплошные точки. Выделить из них буквы, сложить в слова было ещё трудно.

Однажды он так вот снова и снова пробегал пальцами густую россыпь точек, задавшись целью во что бы то пи стало преодолеть их молчаливое сопротивление. И вдруг ему показалось, что под пальцами начала обозначаться буква «Л». Рустам осторожно провёл пальцами по соседним точкам. Следующей, кажется, шла буква «Е». Да, это буква «Е»! А вот третья буква никак не хотела даваться Рустаму. Беспрестанно проводил он до предела напряжёнными нетерпеливым вниманием пальцами по скоплению колких точек, но они никак не слагались в букву. Рустам даже поднял к потолку лицо, будто там собирался «разглядеть» упрямую букву. А пальцы между тем нервно и чутко продолжали скользить по точкам. А не буква ли это «Н»?.. Рустам ещё раз провёл по точкам пальцами. Да, она… Что же получается? «Лён…» «Ленин»? Кажется, так. Но ещё раз надо проверить, какая буква рядом. Рустам прикоснулся к ней пальцами. Две точки. Но по расположению они противоположны букве «Е». Значит, по алфавиту слепых это должна быть буква «И». Мант и последнюю букву не представляло большого труда. В общем-то она была уже известна. Но Рустам всё-таки, для большей убедительности и проверни самого себя, ещё раз внимательно провёл пальцами по точкам. Снова буква «И».

«Ленин», — вслух прочитал Рустам и тут же радостно, ликующе закричал на весь дом:

— Мухаббат!.. Мухаббатхон!!

Мухаббат испуганно влетела в комнату. Она перешагнула порог и остановилась, схватившись руками за горло: от бега и волнения ей не хватало воздуха. «Не случилось ли какого-нибудь несчастья?» — подумала она, тревожно обводя глазами комнату. Нет, кажется, всё в порядке… Муж сидит, и, как всегда за последнее время, перед ним раскрыта книга. Впрочем, на этот раз не как всегда. Рустам возбуждён, на лице его радостная и торжествующая улыбка, как у человека, преодолевшего крутой и трудный подъём на желанную высоту. Да и кричал он, теперь, отойдя немного, поняла Мухаббат, радостно, а не тревожно… И мальчонку унесла свекровь, значит, и с сынишкой ничего не случилось…

— Что с вами, папочка, вы, кажется, звали меня? — спросила Мухаббат.

— Иди-ка сюда, иди скорее! Посмотри, чему я научился!

Мухаббат подошла поближе к мужу и взглянула на страницу книги, на которой лежала рука Рустама. Но что там поймёшь, в этих точках!..

Куда смотреть-то? — не выдержала она наконец.

— Этого увидеть невозможно, родная. Я имею в виду — тебе. А если и увидишь, то всё равно ничего не поймёшь. Вот здесь написано «Ленин». Я сам, понимаешь, сам только что это прочёл!

Рустам говорил с такой гордостью, с таким воодушевлением, что состояние его невольно передалось и Мухаббат. С тех пор, как Рустам вернулся с фронта, он ещё ни разу не был в таком приподнятом настроении. Мухаббат, увидев радость на всегда угрюмом и суровом лице мужа, обрадовалась ещё больше, чем он сам.

Она положила руку на плечо мужу и тихо проговорила:

— Вот и конец вашей скуке, тоске и унынию. Теперь книги будут вашими верными и отзывчивыми друзьями. Я как увидела вас радостного, смеющегося, знаете, прямо у самой на душе светло стало и так легко, будто гора с плеч свалилась. Помните, когда я вас провожала на фронт, вы сказали: «Только не надо плакать… Ну, ну же… улыбнитесь. Я хочу запомнить вас весёлой, улыбающейся… Не надо… Вот я вернусь, и мы поженимся». И вот вы теперь дома, всё у нас тихо да мирно, а теперь и радостно. И у меня такая радость, такое счастье, ликование на душе, что слов не хватает передать вам моё состояние. Мне кажется, что я теперь способна горы свернуть!

— И я очень рад, что всё так хорошо, просто здорово устроилось… Всегда бы так было!..

— Будет! По крайней мере мне никогда не хотелось бы больше видеть ваших слёз. Помните — это случилось однажды. Я тогда несколько дней ходила сама не своя, словно меня в воду опустили…

Управившись со стиркой, Мухаббат снова вошла в комнату. Села рядом с Рустамом и стала наблюдать за тем, как он пишет своей «ручкой» — иглой. Присутствие, а главное заинтересованное — он чувствовал это — внимание жены воодушевляло. Рустам с ещё большим рвением отдался новому для себя и пока не совсем привычному занятию.

Прошло ещё несколько месяцев, и Рустам уже довольно свободно читал не только букварь. Теперь он всё чаще просил Кучкарова приносить ему книги, что тот, разумеется, с удовольствием делал. Он не только радовался за Рустама, его учительскому самолюбию льстило то, что он за не такой уж и долгий срок помог своему ученику овладеть хотя бы необходимыми основами новой для него грамоты. А дальше тот уже и сам справится. Воли и упорства у него не отнимать. А перед Рустамом, буквально «проглатывавшим» книгу за книгой, всё шире и ярче, нагляднее и необозримее открывался мир большой человеческой жизни, от которой он так долго был совершенно отделён своей слепотой.

Вскоре и писать Рустам стал довольно бегло, и подолгу теперь просиживал над тетрадями.

— Что это вы всё пишете? — спросила как-то Мухаббат.

Рустам ответил не сразу, чтобы не оборвалась и не пропала мысль, которую он спешил перенести на бумагу. Потом распрямился и повернулся к Мухаббат.

— Сказать, что я пишу? — начал он почему-то таинственным голосом.

— Ну-ка, ну-ка, интересно же!

— Дело вот в чём, Мухаббатхон. Как только я начал сносно читать и писать по системе Брайля, меня не покидает одна заманчивая мысль. Задался я нелёгкой, сам понимаю, целью написать книгу о Великой Отечественной войне. Передать в ней упорство и самоотверженность, беззаветную храбрость и горячую любовь к Отчизне, народу, партии наших бойцов и командиров, лицом к лицу встретившихся в смертельной схватке с ненавистным врагом. О рабочих и колхозниках, поддерживавших своим доблестным трудом в тылу сражающуюся армию, своих отцов с мужей, братьев и сыновей, о тех, кто внёс и свой огромный, неоценимый вклад в великую Победу над чёрными силами фашизма. О таких, как ты, и о тебе. О твоей любви и верности, об умении свято и неприкосновенно хранить эти драгоценные чувства, несмотря ни на что. Как ты на это смотришь?

От последних слов мужа Мухаббат невольно покраснела, в глазах её заблестели слёзы благодарности и нежности, совсем девичьего смущения и любви.

— Что я могу сказать, — едва вымолвила она. — Вот…

Мухаббат порывисто обняла мужа и крепко поцеловала его в лоб, а потом в закрытые глаза. Рустам тоже обнял жену и растроганно прижал к груди.