Иосиф Бродский: Американский дневник - Ольга Глазунова

За несколькими строчками стихотворения Бродского скрывается полная драматизма история взаимоотношений двух стран. И хотя не все в этой истории было гладко и безупречно, но хорошее все же преобладало над плохим, и это хорошее, в представлении поэта, было перечеркнуто желанием новых украинских лидеров открыто стать на сторону НАТО, своего еще недавно общего с Россией противника.

В задачи данной книги не входит подробное исследование взаимоотношений Украины и России, но если мы изучаем творчество поэта, вполне естественно постараться понять причины, побудившие его к тем или иным действиям. Нельзя довольствоваться соображениями одной из сторон, в данном случае "обиженной" Украины, следует рассмотреть и противоположную точку зрения. И здесь без обращения к истории не обойтись, а история эта, к сожалению, далека от идиллии. Тот факт, что мнение Бродского было облечено в крайне эмоциональную форму, тоже можно понять, — ведь и поступок Украины, который послужил поводом для написания стихотворения, выходил за рамки исторически сложившихся морально-этических принципов взаимодействия между дружественными странами.

На протяжении длительного периода истории Россия строила свои отношения с Украиной, исходя из идеи славянского содружества, часто в ущерб своим собственным интересам, не говоря уже о том, что потенциальным врагам территории не раздаривают. Возможно, и не на Украину был направлен отрицательный заряд стихотворения Бродского, а на себя самого, наивного, воспринимавшего эту страну как ближайшего друга и союзника, на которого в любой момент можно положиться.

Терять друзей, равно как и свои иллюзии, всегда тяжело, вряд ли кому-нибудь в подобной ситуации удается сохранить беспристрастный тон повествования и безупречно взвешенную позицию наблюдателя.

Надо сказать, что в отношении России роль стороннего наблюдателя никогда не была свойственна Бродскому. Даже в "Стихах о зимней кампании 1980-го года", в которых поэт осуждает вторжение советских войск в Афганистан, его отношение к войне вызвано глубоко личными переживаниями.

Местоимение первого лица "я" в стихотворении Лермонтова "Сон", начальную строчку из которого Бродский взял в качестве эпиграфа к "Стихам о зимней кампании 1980-го года", свидетельствует о восприятии поэтом афганской войны с точки зрения человека, который имеет к ней непосредственное отношение. Приведем первую строфу из стихотворения Лермонтова полностью:

В полдневный жар в долине ДагестанаС свинцом в груди лежал недвижим я; Глубокая еще дымилась рана,По капле кровь точилася моя.

Как в стихотворении Лермонтова, в первой строфе "Стихов о зимней кампании 1980-го года" повествование ведется от лица советского солдата, оказавшегося в самом пекле военных действий. В интервью Свену Биркертсу поэт прокомментировал свои чувства по поводу вторжения советских войск следующим образом: "Танк на афганской равнине оскорбляет, унижает пространство. По бессмысленности то же самое, что вычитать из нуля. И вдобавок уродливо и отвратительно — танки похожи на каких-то доисторических чудовищ… Такого просто не должно быть!"[206].

Однако в стихотворении от беспристрастного тона не остается и следа, ироническое наименование Чучмекистан не оставляет сомнений, на чьей стороне симпатии автора. Описывая ужас "механического слона" перед "черной мышью мины в снегу", подступивший к горлу комок и осадок во рту "от многих "ура"", поэт фактически обвиняет правительство Советского Союза в том, что оно отправило своих солдат на бойню, как будто это были не люди, а "сырая человеческая свинина". Лицемерие правительства вызывает у поэта жесткое неприятие:

"В Афганистане все предельно очевидно. На них напали; их хотят подчинить, поработить. Пусть афганцы племенной, отсталый народ, но разве порабощение можно выдавать за революцию?"[207].

Говоря о "новом оледенении — оледенении рабства", которое "наползает на глобус", Бродский не считает для себя возможным стоять в стороне от афганских событий. В VI строфе стихотворения появляется местоимение "мы" как свидетельство сопричастности поэта к описываемым событиям: Натяни одеяло, вырой в трухе матраса ямку, заляг и слушай "уу" сирены. Новое оледененье — оледененье рабства наползает на глобус. Его морены подминают державы, воспоминанья, блузки.

Бормоча, выкатывая орбиты, мы превращаемся в будущие моллюски, бо никто нас не слышит, точно мы трилобиты. Дует из коридора, скважин, квадратных окон.

Поверни выключатель, свернись в калачик. Позвоночник чтит вечность. Не то что локон.

Утром уже не встать с карачек (выделено — О.Г.).

Рабство, в представлении поэта, — это не только порабощение других, рабство проявляется там, где, следуя приказам, человек теряет самостоятельность и уже не в состоянии оценивать свои действия. Никто не застрахован от этого. С помощью обобщенной конструкции "Утром уже не встать с карачек" поэт говорит о том, что любой человек в этом мире может оказаться в подобной ситуации. Российские солдаты, которые убивают и которых убивают в Афганистане, лишь расплачиваются за действия политиков.

В беседе с Соломоном Волковым Бродский вспоминает: "В Афганистане же произошло, помимо всего прочего, нарушение естественного порядка; вот что сводит с ума, помимо крови. Я тогда, помню, три дня не слезал со стенки. А потом, посреди разговоров о вторжении, вдруг подумал: ведь русским солдатам, которые сейчас в Афганистане, лет девятнадцать-двадцать. То есть если бы я и друзья мои, вкупе с нашими дамами, не вели бы себя более или менее сдержанным образом в шестидесятые годы, то вполне возможно, что и наши дети находились бы там, среди оккупантов. От мысли этой мне стало тошно до крайности. И тогда я начал сочинять эти стихи"[208].

Обращение Бродского "Натяни одеяло, вырой в трухе матраса / ямку, заляг и слушай "у". сирены" продиктовано тем, что в создавшейся ситуации это была единственно возможная реакция, доступная смертельно усталому, измученному войной солдату, о котором все забыли в пылу политических скачек.

Бродский очень болезненно переживал начало советско-афганской войны и внимательно следил за ее развитием. Ни одно крупное событие в ходе военных действий не осталось без его внимания. Умирать в конце войны всегда труднее: в 1987 году, когда стало ясно, что советские войска вскоре должны покинуть Афганистан, поэт пишет "Назидание", в котором дает советы, как выжить в условиях азиатской действительности.

После заключения в 1988 году соглашения между Афганистаном, Пакистаном и СССР, когда было объявлено, что советские войска будут выведены с территории Афганистана, Бродский пишет стихотворение "Кентавры IV"[209], в котором окончание войны описывается с точки зрения возвращающегося к мирной жизни ветерана.

"Вдруг" — по желанию политиков — бывший солдат должен вновь переделывать себя, но "меч, стосковавшись по телу при перековке в плуг, / выскальзывает из рук, как мыло", люди в новой для него мирной жизни, не имеющие представления о том, что такое смерть, кажутся ему на одно лицо ("Без поводка от владельцев не отличить собак"), а возвращение к прерванной войной учебе требует огромных усилий ("в книге вторая буква выглядит слепком с первой").

Ощущая себя "стариком", ветеран смотрит на беспечно толпящихся у кинотеатров подростков как на потенциальных жертв алкоголя или алчных политиков: "возле кинотеатра толпятся подростки, как / белоголовки с замерзшей спермой". И в этой ситуации бывший солдат абсолютно одинок, ему не от кого ждать помощи, он может рассчитывать лишь на свои силы:

Лишь многорукость деревьев для ветерана мзда за одноногость, за черный квадрат окопа с ржавой водой, в который могла б звезда упасть, спасаясь от телескопа.

15 февраля 1989 года командующий ограниченным контингентом российских войск генерал Борис Громов последним перешел пограничную реку Пяндж. В стихотворении "Облака", написанном в том же году, Бродский вновь обращается к теме Афганистана: Кто там, вовне, дав вам обличья, звук из величья вычел, зане чудо всегда ваше беззвучно. Оптом, поштучно ваши стада движутся без шума, как в играх движутся, выбрав тех, кто исчез в горней глуши вместо предела. Вы — легче тела, лучше души.

Использование в последней строфе устаревшего прилагательного "горний" ("находящийся вверху, в вышине; небесный"), по звучанию, значению и происхождению соотносящегося со словом "гора" (Из словаря Даля: "Горняя ж. мн. церк. нагорная страна, горы; небеса, пребывание отшедших в вечность"), позволяет прочитывать последние строки не только как обобщенное представление о всех умерших, но и как напоминание о тех, кто навсегда исчез в горной глуши Афганистана.

В марте 1992 года против лишившегося советских субсидий Наджибуллы восстал генерал Дустум. В Афганистане началась война различных этнических и политических группировок, ранее объединенных идеей борьбы с Советским Союзом.