История России. От Горбачева до Путина и Медведева - Дэниэл Тризман

В-четвертых, чтобы понять сущность резких переходов в России, нужно проследить в них фазы социальной революции. Великие революции в Англии, Франции, России и в некоторой степени в Америке прошли через несколько общих этапов. Сначала наступил крах старого режима и к власти пришел сдержанный реформатор. Его убрали радикалы, которые ввели террор и мобилизацию населения на фоне утопической идеологии. А затем они, в свою очередь, свергли начавшийся период стабилизации (Термидор), когда доминировала новая элита, обогатившаяся за счет перераспределения собственности. Национализм сменил радикальную идеологию. Наконец появился диктатор, который обещает восстановить сильное государство. Применяя эту схему в отношении России с 1985 года, можно увидеть, что Горбачёв выступал как умеренный реформатор, Ельцин – как радикал, а Путин – как послереволюционный диктатор.

В-пятых, разнообразные результаты и идеи соотносятся с определенными личностями лидеров, находящихся у власти. В ходе постоянных изменений в посткоммунистической политике, пишет экономист Андерс Аслунд, российские лидеры имели необычайно широкие возможности выбора руководства страны: «Естественно, что политические лидеры не все решали сами, но когда они сосредотачивались на определенной цели, эффект был поистине удивительным… Идеи лидеров были чрезвычайно важными и основополагающими для их политики». Многое зависело, следовательно, от целей действующего президента и его способности сосредотачиваться на главном. «Российская капиталистическая революция несет на себе отпечаток одного гиганта – Бориса Ельцина. И успехи, и неудачи российской политики при его правлении были прямыми следствиями его личной проницательности и моральной неустойчивости», – продолжает ученый.

Перипетии российской политики за последние 25 лет не поддаются простому объяснению.

Большинство этих точек зрения указывает на что-то важное. Но ни одна из них сама по себе не объясняет ничего по существу. Если учитывать географию и историю, то они могут сделать возращение Путина к гражданским свободам практически неизбежным. Если это действительно так, то демократический прорыв в начале 1990-х годов становится еще более странным. Самое удивительное в российской политике за последние 25 лет не то, что авторитарные функции иногда всплывают на поверхность, а то, что таким образом проявляется свобода. Никогда еще, как минимум с XV века, русские не жили так свободно, как в последние два десятилетия.

Более того, исследования не предполагают, что древние авторитарные традиции или антикапиталистический коллективизм оказывают сегодня на русских большое влияние. Граждане подчинялись власти далеко не безоговорочно – временами они выражали крайнюю оппозицию по отношению к сильным и волевым правителям, осуждая военные события в Чечне и призывая своих лидеров уйти в отставку. В 1990 году часто проходили демонстрации и забастовки. В 1999 году 92 % россиян заявили, что они не одобряют действия своего президента, а 63 % сказали, что готовы присоединиться к акции протеста, требуя его отставки. При правлении Путина с декабря 2002 года большинство выступило против военной операции в Чечне и поддержало проведение переговоров с чеченскими боевиками. По крайней мере, в 13 антивоенных демонстрациях в Москве и Санкт-Петербурге в середине 2000-х годов приняли участие более тысячи участников. Вместо того чтобы выступать за единовластие, россияне постоянно говорили исследователям общественного мнения, что правители должны быть выбраны на свободных и справедливых выборах (см. главу 10). В декабре 1991 года 29 % россиян, якобы сторонников коллективизма, сказали, что хотят открыть свое дело, а 24 % хотели купить акции.

Граждане подчинялись власти совсем не безоговорочно.

Диапазон свободы действительно распространялся с запада на восток. К 2010 году страны Центральной и Восточной Европы были стабильными демократиями; в государствах Центральной Азии царили разные виды самодержавия. Тем не менее европейская часть России наряду с западными соседями находится в неопределенной зоне вокруг центра этого диапазона. Государственные режимы здесь колеблются от диктатуры Александра Лукашенко до относительно конкурентной демократии Молдовы, России и нечто среднего в Украине. Страны этой группы отличаются отсутствием географического детерминизма. В некоторых странах политические режимы сильно изменились[106] с течением времени. В то же время граница между демократией и автократией сдвигается на восток, так же как и в прошлом, демократия распространялась с севера Европы на юг. В 1990-х годах некоторые из балканских государств – Сербия, Хорватия – имели авторитарное правительство. На протяжении последнего десятилетия они немного приблизились к своим западным более демократическим соседям. Даже если маловероятно, что демократия скоро наступит в Узбекистане и Туркменистане, практически нет никаких оснований полагать, что неверный политический курс России предопределялся ее местоположением.

Нефть и газ – характерная составляющая политики России. Однако они не могут сами по себе объяснить недавние политические изменения в стране. Нам необходимо различать предполагаемые последствия изменения цен на нефть и тех доходов, которые страна получает от ее продажи и которые зависят еще и от объемов добычи. Ученые, искавшие систематическую взаимосвязь между ценой на нефть и демократией, не смогли найти ни того, ни другого. И то и другое устанавливается на том уровне, который определен в нескольких странах. Но неясно, почему этот уровень изменяется намного чаще, чем если бы он определялся совершенно случайно. Напротив, есть свидетельства, что страны, получающие значительные нефтегазовые доходы, как правило, менее демократичны, чем те, которые не имеют таких доходов, по крайней мере, это происходит при наличии определенных условий. Однако оказывается, что эффект снижается: демократия гораздо сильнее в странах, где нефтяные доходы составляют 100 долларов на душу населения, а не 500. В тех странах, которые уже получают значительную прибыль от продажи нефти, даже высокие темпы роста или снижения доходов лишь незначительно влияют на характер режима. В 1985 году Россия уже была крупнейшим производителем нефти. Следовательно, международный опыт показывает, что изменения нефтяных доходов страны с 1985 года могут объяснить только очень малую часть наблюдаемых изменений в политике страны.

В некотором смысле революционный шаблон, кажется, соответствует новейшей истории России. Горбачёв, окруженный реакционерами и радикальными реформаторами, чем-то напоминает Александра Керенского – нерешительного главу Временного правительства 1917 года. Хотя остальные детали практически не совпадают. Обращаясь к традиционным этапам правления, можно обнаружить, что многие из ключевых сражений происходили не на улице, а в головах у Горбачёва или Ельцина. Горбачёв был одновременно правителем старого режима и умеренным революционером, который свергает этот строй. Ельцин сначала считался радикалом, но на протяжении 1994 года вынужден был побороть Робеспьера внутри себя, чтобы стать во главе Термидора. В отличие от классических революций российская революция была, главным образом, демократической, отвергающей применение насилия. Вместо штурма Бастилии и Зимнего дворца российские радикалы тратили свое время на проведение выборов, референдумов, а также на участие в бесконечных правительственных дебатах. Такая «революция» была также делом их рук. И оппортунисты, и радикалы – это бывшие сотрудники политбюро. Они не навязывали ни террор, ни утопическую идеологию. Они выступали против утопий и террора, которые были направлены только на то, чтобы сделать Россию более похожей на другие страны. Наконец, даже если переход России был больше похож на исторические революции, установление параллели не раскрывает многого в том, почему события происходили именно в такой последовательности.

Идеи российских лидеров, конечно, имели определенное значение. То же самое, хотя и в меньшей степени, касалось их личностей. Но что поражает в прошлом, так это то, насколько более важными были идеи президента именно в некие определенные моменты жизни. В эти определенные моменты решения лидера действительно изменяли ход истории. Если бы какой-нибудь другой член политбюро был выбран преемником Черненко в 1985 году, Россия, несомненно, развивалась бы совершенно по-другому, по крайней мере, на протяжении некоторого времени. И все же в другие моменты предложения лидеров были отклонены или просто игнорировались, похороненные в думских комитетах или заблокированные коалициями враждебно настроенной элиты. Но загадка в том, почему идеи лидеров иногда имеют значение, а в другое время игнорируются жесткой реальностью и растворяются в воздухе.