Эйзенхауэр. Солдат и Президент - СТИВЕН АМБРОЗ

Главное празднество состоялось в июне в лондонском Гилдхолле. Черчилль настоял на участии Эйзенхауэра в официальной церемонии и проигнорировал просьбу Эйзенхауэра о том, чтобы в церемониях "избегать чрезмерного восхваления моей собственной роли в победах союзнической команды". Все внимание было приковано к Эйзенхауэру. Эйзенхауэру сообщили, что ему предстоит сказать основную речь в присутствии большой аудитории, включающей высокие военные и гражданские чины Соединенного Королевства, в историческом зале, заполненном британскими святынями, и получить меч герцога Веллингтонского. Он принял поручение с полной серьезностью, потому что "это было первое в его жизни серьезное официальное приветствие, которое ему предстояло произнести самому". Он работал над речью каждый вечер три недели подряд, читал ее бессчетное множество раз Батчеру и Кей и любому другому, кто соглашался слушать. Батчер предложил заучить речь наизусть, что дало бы впечатление спонтанности и избавило его от необходимости надевать очки. Эйзенхауэр согласился *4.

Церемония состоялась 12 июня. Примерно за час до начала Эйзенхауэр, чтобы собраться с мыслями, вышел прогуляться в Гайд-парк. Его заметили, вскоре он уже был в окружении толпы благожелателей (это был последний раз в жизни, когда он попытался выйти в город один). Ему на помощь пришел полицейский. Из отеля "Дорчестер" его с Теддером провезли по лондонскому Сити в запряженной лошадьми карете, мимо развалин вокруг собора святого Павла они проследовали к выщербленному осколками бомб Гилдхоллу. Эйзенхауэр получил меч из рук лорд-мэра Лондона, одетого в парик.

Эйзенхауэр начал речь с того, что его чувство благодарности за оказанную ему высокую честь окрашено в грустные тона, поскольку "любой человек, получивший признание, завоеванное кровью его последователей и жертвами друзей, должен испытывать смирение". Он говорил о великой союзнической команде и настаивал на том, что сам он является только символом и что получаемые им награды и признание принадлежат всей команде.

"Я родом из самого сердца Америки", — сказал он. Потом заговорил о различиях в возрасте и размере Абилина и Лондона, но отметил и сходство между ними. "Чтобы сохранить свободу вероисповедания, равенство перед законом, свободу слова и действия... житель Лондона пойдет сражаться. Точно так же поступит и гражданин Абилина. Если мы примем во внимание такие вещи, тогда долина Темзы станет ближе к фермам Канзаса". Затем он снова перешел к "великой команде", которой ему довелось руководить. "Ни один человек не может добыть победу в одиночку. Обладай я военным гением Малборо, мудростью Соломона, пониманием Линкольна, я все равно был бы беспомощен без лояльности, ума и благородства тысяч и тысяч британцев и американцев" *5.

Лондонские газеты на следующий день в порыве, как выразился Эйзенхауэр, "дружеского преувеличения" сравнили его речь с Геттисбергским посланием. После того как он кончил говорить, Черчилль отвел его на балкон, где внизу на улице собралась толпа в тридцать тысяч человек. "Может, вы этого и не знаете, — сказал им Эйзенхауэр в ответ на требование произнести речь, — но я теперь сам стал жителем Лондона. Я имею теперь точно такое же, как и вы, право стоять в толпе и радостно кричать". На Батчера, профессионала в отношениях с прессой и общественностью, слова Эйзенхауэра произвели большое впечатление. "Слова Айка, — сказал он, — прозвучали так естественно, словно он их неделю репетировал" *6.

Эйзенхауэр был в центре праздничных церемоний в Праге, Париже и других европейских столицах, а более всего — в Соединенных Штатах. Вместе с Маршаллом он разработал детальный план возвращения домой своих высших чинов, предусмотрев, чтобы Брэдли, Пэттон, Ходжес, Симпсон, командиры корпусов и дивизий — каждый получил свою долю аплодисментов благодарной нации. Он сам приехал домой последним, поскольку Маршалл считал, что любой, кто приедет после него, будет неизбежно обойден вниманием.

Триумфальное возвращение Эйзенхауэра происходило в конце июня. Его приветствовали громадные толпы, он произносил многочисленные речи. Самая важная из них была произнесена на совместном заседании Конгресса. Маршалл прислал ему черновик речи для зачитывания в Капитолии; Эйзенхауэр поблагодарил его, но сказал, что предпочитает говорить экспромтом. В результате получилась речь, полная общих мест и вечных истин, но произнесена она была с такой искренностью и страстью, что вполне захватила аудиторию. Политики стоя устроили ему самую продолжительную за историю Конгресса овацию, и в зале не было ни одного человека, который не подумал бы про себя, как чудесно выглядел бы генерал Эйзенхауэр в роли президента страны.

Позднее в тот же день Эйзенхауэр вместе со своим сыном Джоном вылетел в Нью-Йорк. Как только они устроились на своих сиденьях, Эйзенхауэр заметил: "А теперь мне стоит подумать о том, что я скажу в Нью-Йорке". По оценкам, у здания городской мэрии собралось около двух миллионов человек. Главной темой его речи было: "Я простой канзасский фермер, который выполнял свой долг", и "Нью-Йорк Таймс" оценила его речь как "мастерскую" *7.

Его звали всюду. Приглашения лились потоком от богатых, знаменитых, руководителей уважаемых организаций и старых университетов, друзей; все хотели его слушать. Годился любой предлог; он ненавидел отказывать людям. Но как он сказал своему другу: "Один из самых моих ужасных кошмаров — это болтливый генерал"*8.Так что по мере возможности он свел к минимуму свои выступления и, если не считать приветствия в Гилдхолле, почти не тратил времени на подготовку к ним. Обычно он находил правильный тон. В Абилине для его встречи в городском парке собралось двадцать тысяч человек (в четыре раза больше, чем все население города). "К счастью или несчастью, мне выпала судьба очень много путешествовать по миру, — сказал Эйзенхауэр. — Но этот город никогда не покидал моего сердца и памяти"*9.

Короче говоря, и как писатель, и как оратор, и как свидетель, дающий показания комитетам Конгресса, или как автор экспромта перед уличной толпой, или просто проезжая в открытой машине и помахивая рукой, словно чемпион по боксу, или широко ухмыляясь, везде — в Праге или Париже, Лондоне или Нью-Йорке — Эйзенхауэр имел громадный успех. Его первые слова, когда он 18 июня сошел с самолета в Вашингтоне, обошли заголовками все газеты: "О, Боже! Как же хорошо вернуться домой!" Проходя в толпе во время парада победителей, Батчер слышал многочисленные возгласы: "Он махнул мне рукой", "Какой же он красивый!", "Он — чудо!" Доктор Артур Бернс, специалист по экономике из университета Джорджа Вашингтона, наблюдая, как Эйзенхауэр проезжал мимо в своем открытом автомобиле, и проникшись исходившим от генерала духом дружелюбия, повернулся к своей жене и сказал: "Этот человек — прирожденный президент" *10.