Молодой Александр - Алекс Роусон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В начале октября в Дионе с должной пышностью отмечали конец македонского года. У алтаря Зевса Олимпийского, в тени величественного Олимпа, приносили щедрые жертвы, мясо раздавали всем присутствующим. Просторный шатер, способный вместить сотню пиршественных лож, был поставлен для царского торжества, вероятно, на открытой площадке между городом, театром, рекой Бафирой (Геликон) и святилищем Зевса Олимпийского – участке зелени, окаймленном желтыми и рыжими тонами осенней листвы. Александр угощал Спутников, послов и других гостей на пышных пирах, точно так же, как много раз на его глазах это делал в прошлом его отец. Обильная добыча из Фив была роздана при очередном вручении щедрых подарков, каждый из девяти дней празднеств был посвящен отдельной музе, и в их честь устраивались спортивные, драматические и художественные конкурсы, вызывающие восторги толпы. Торжества продолжились в Эги, дурные воспоминания об убийстве Филиппа растворились в море веселья. Александр показал себя способным преемником.
Это было началом нового этапа в его жизни, и в этом году он, возможно, нашел время, чтобы попрощаться со своим старым учителем Аристотелем, который вернулся в Афины, чтобы основать философскую школу в Ликеоне (Лицее), и есть предположения, что этот проект оплатил Александр. Местонахождение и деятельность Аристотеля до этого момента неясны, возможно, он все это время преподавал в Миезе или помогал с восстановлением своей возлюбленной родины Стагиры. Есть смутные указания на то, что он сохранял определенное влияние при царском дворе, пользуясь гостеприимством Филиппа в Пелле; афиняне, согласно одному позднему источнику, создали надпись, прославляющую его роль в продвижении интересов города, возможно относящуюся к периоду после Херонеи, что могло быть попыткой заручиться его благосклонностью[961]. Аристотель и Александр продолжали обмениваться письмами. Среди списка утерянных работ Аристотеля есть сочинение, посвященное политическим советам и озаглавленное «О защите колоний», адресованное Александру, и еще одно – «О царстве»[962]. Александр получал подобные труды от Ксенократа и Феопомпа, возможно по запросу. Они были созданы для того, чтобы воздать должное автору и получателю, придав репутации последнего больше интеллектуальности[963]. «О царстве» Аристотеля произвело на Александра такое впечатление, что он говорил себе: «Сегодня я не был царем – я никому не сделал добра», если не совершал в течение дня ни одного полезного для других поступка[964].
В более позднем сочинении сообщается, что он был осторожен, когда дело доходило до других людей, пользующихся учением Аристотеля. Плутарх упоминает письмо, в котором Александр сделал выговор своему старому учителю за разглашение тайных наставлений, которые тот давал своему царственному ученику[965]. Это свидетельство считается не слишком достоверным, как и сам факт неких тайных советов Аристотеля, но само предание может отражать некоторую неуверенность или зависть со стороны Александра к другим, извлекающим выгоду из мудрости Аристотеля.
Хотя невозможно сказать, в какой степени учитель повлиял на ученика, Александр сохранял интерес к философии на протяжении всей своей жизни, и несколько ученых людей присоединились к его царской свите[966]. Подражая Аристотелю, он собирал информацию об окружающем мире, чтобы лучше его понять, и придавал этому особое значение. Во время своего пребывания в Азии Александр заказывал работы по индийской этнографии, его отряд геодезистов и землемеров (бематистов) зафиксировал расстояния между различными географическими пунктами, а вернувшиеся солдаты смогли предоставить Теофрасту описания ранее неизвестных видов флоры, которые тот включил в свое «Исследование растений». Плиний Старший сообщает, что Александр помогал Аристотелю в его исследованиях в области зоологии, приказывая охотникам, рыбакам и птицеводам со всей Греции и Азии снабжать своего господина новыми сведениями о птицах и зверях, и что золотые ошейники надевали на шеи оленей, чтобы отслеживать их возраст[967]. Такие истории почти наверняка приукрашивают действительность, являясь частью легенд, окружавших отношения Александра и Аристотеля, но нет никаких сомнений в том, что походы Александра произвели революцию в знаниях греков о Востоке. Возможно, именно это остается наиболее ощутимым наследием общения философа и царя[968].
За зиму, пока шла подготовка к персидскому походу, у Александра была возможность обдумать, как лучше записать и представить свои будущие подвиги. Примерно в то же время в Лейбетре, к югу от Диона, начала потеть деревянная статуя мифического музыканта Орфея, связанного с этим регионом, – это считалось тревожным предзнаменованием. Были опасения, что персидской экспедиции это не сулит ничего хорошего, но провидец Аристандр из Телмесса успокоил Александра, благоприятно интерпретировав знамение. Он сказал, что это всего лишь знак тяжких трудов, ожидающих тех, кто пожелает прославить действия царя в стихах и песнях[969].
Чтобы рассказать о грядущих деяниях, у Александра не было ни Гомера, чтобы оплакать его, ни Пиндара, чтобы восхвалять, но ему нужно было найти кого-нибудь, кто рассказал бы его историю[970]. Он послал приглашение Эфору, Ксенократу и Менедему, но все они отклонили его предложение, и потому задача легла на Каллисфена из Олинфа, который его принял[971]. Он был родственником Аристотеля, и старый учитель Александра, вероятно, помог в выборе летописца. Каллисфен уже зарекомендовал себя как историк, написав множество работ, в том числе историю Эллады IV века, сочинение о Первой Священной войне – возможно, по завещанию Филиппа – и комментарий к списку кораблей «Илиады»[972]. Говорят, он утверждал, что «не он пришел, чтобы снискать славу от Александра, но его работа заключается в том, чтобы сделать Александра известным среди людей»[973]. Сохранилось лишь несколько скудных фрагментов из его «Деяний Александра», цитируемых более поздними авторами, они раскрывают знания Каллисфена о Гомере и азиатской истории, которые вплетены в повествование, он умело обыгрывал идеалы героического странствия в поиске великих свершений. Несомненно, Александр внимательно изучил каждый отрывок, в то время как некоторые части, возможно, были отправлены из Азии в Грецию как сообщения с фронта, чтобы питать сердца и умы тех, кто остался дома. Каллисфену пришлось идти по тонкой грани, удовлетворяя запросы своего покровителя и не запятнав собственного имени. Его официальная история походов Александра так и не была закончена, поскольку Каллисфена казнили после того, как тот принял участие в заговоре с целью убийства царя в 327 году до н. э. Последующие поколения приняли его работы неоднозначно. Полибий включил его в список ученых мужей, наряду с Ксенофонтом и Платоном, в то время как другие списали его со счетов как льстеца, а Цицерон называл его халтурщиком[974]. Утрата самого сочинения, вне зависимости от его качества, – это значительная потеря, поскольку она лишает нас редкой возможности заглянуть в сознание Александра и понять, каким он хотел представить себя современникам и потомкам.
Александр, возможно, не сумел найти величайших литераторов для описания своих деяний, но с художниками ему повезло намного больше. Он жил во времена великих новаций в сфере искусства, был знаком с чрезвычайно талантливыми людьми. Богатство и покровительство Филиппа уже давно привлекали их к царскому двору Македонии. Гуляя по Пелле в 330-х годах до н. э., легко было бы отыскать всевозможные мастерские, где работали по мрамору, занимались резьбой по слоновой кости, лили бронзу и лепили керамику, вырезали деревянные статуэтки и мебель, рисовали, укладывали сложную мозаику из речной гальки, наносили декоративные мотивы на драгоценные камни, создавали штампы для монет, ковали, скручивали и обрабатывали золотые украшения, – город был центром самых разных искусств и художественных ремесел. Сегодня в Археологическом музее Пеллы представлены фрагменты богатого творческого наследия города. Первым произведением искусства, которое занимает почетное место в вестибюле, является бюст Александра, копия утраченного оригинала, найденного в соседней Яннице; по красноречивому выражению одного искусствоведа, это лицо стало едва ли не самым известным в истории[975].
Растрепанная львиная грива волос, наклон головы и направленный вверх взгляд указывают на то, что это Александр, хотя значительное разнообразие его черт, которым подражали более поздние скульпторы и художники, всегда затрудняет точную идентификацию. Как и в случае с историей Каллисфена, мы можем представить, каким хотел видеть себя сам Александр: юный царь, устремленный
