Ремесло сатаны - Николай Брешко-Брешковский

– А зачем же ты говорила, что обожаешь меня, влюблена? Питаешь самые нежные чувства?

– Я и теперь это скажу! Я действительно считаю тебя гениальным, преклоняюсь пред тобой и буду преклоняться. Ты великий человек, быть может, единственный не только в России, но и в Европе…

– Так в чем же дело, в чем же дело? – перебил Железноградов.

– А в том, Мисаил, что ты – не мужчина! Ты вечно занят, хлопочешь, нервничаешь, мечешься, вся твоя сила уходит на осуществление твоих грандиозных проектов и там еще не знаю чего. А для меня ничего не остается. Ты посмотри на меня, какая я есть! Посмотри, разве я могу жить монахиней?..

Мисаил Григорьевич окинул взглядом необъятную фигуру жены здоровенной, кровь с молоком бабы и решил, что действительно, Сильфида ни в монахини, ни в подвижницы не годится. Смягчившийся, он, помолчав, примирение спросил:

– Но почему твой выбор остановился на нем?

– Почему? Разве женщину спрашивают – почему? Он умеет любить… он умеет ласкать… Он так изобретателен…

– Профессионал, черт возьми…

– Не будь злым, дорогой, это тебе не идет! В тебе говорит зависть самца. Будь выше этого.

– Да, я действительно плохой муж, – согласился Железноградов, – но почему ты не сказала раньше?

– Ты же ни спрашивал! Я не хотела тебя огорчать…

– Теперь я понимаю, теперь я все понимаю… По твоей просьбе я устроил этого… аль… этого господина в организацию Елены Матвеевны, и он ходит в погонах, звенит шпорами и носит шашку. Затем ты просила устроить его в «Марсельский банк»…

– И сейчас прошу, Мисаил… Тебе стоит замолвить словечко…

– Да, но теперь, когда я знаю, что он – твой любовник, не удобно просить…

– Теперь-то и удобно! Ты действуешь в открытую, ты просишь за него, как великодушный рыцарь…

Банкир продолжал:

– Хорошо, будет сделано. Сегодня же позвоню в телефон к Раксу, и этот наш друг дома будет получать тысячу рублей в месяц… Он так умеет ласкать, так умеет… А теперь довольно про это… Что я хотел сказать?.. Да, с завтрашнего дня начнется ремонт нашей ванной комнаты… Необходимо ее расширить, я уже советовался с архитектором Блювштейном. Талантливый человек! Умный человек! В Испании изучал мавританский стиль. Он сегодня привезет чертежи… Он советует переделать ванную комнату в арабском стиле. С потолка свешиваются вроде, знаешь, сталактитов… Тоненькие колонны подпирают острую в виде подковы арку… Я хотел сперва что-нибудь вроде римской бани, но Блювштейн отсоветовал. Говорит, нужен крупный масштаб, а мавританскую можно и поменьше. И знаешь, самая ванная будет не наружу, а в глубину, вроде маленького бассейна. В жаркое время там можно будет сесть, сидеть и обдумывать… Наполеону самые гениальные мысли приходили в голову, когда он брал ванны. Это будет ново, об этом будут говорить, а снимок я напечатаю в газетах… «Мавританская баня или ванная комната, – текст мне составит брат Гриша, он литератор, – Мисаила Григорьевича Железноградова, генерального консула республики Никарагуа». Это будет шикарно. Как ты находишь?

– Еще бы, сколько будет разговоров!..

– Знаешь, Сильфида, мы устроим торжественное открытие…

– Открытие ванной комнаты, – удобно ли, Мисаил?

– Почему неудобно? Плевать я хочу на всех! Что, я разве не барон своей фантазии? Закачу обед, и все явятся и будут жрать, пить и взапуски восхищаться нашей мавританской баней. Перемычкина позову, целая «звездная палата» соберется! Теперь я должен ехать на фронт. Необходимо получить георгиевскую медаль за храбрость. Знаешь, что я придумал: я поеду во главе своей собственной колонны санитарных автомобилей. Я уже заказал. Через два месяца будут готовы шесть великолепных машин. Последнее слово техники! В каждой – четыре подвесных койки, отделение для санитаров, тут же маленькая аптечка, словом – небольшие лазареты на колесах. За эту идею мне дадут, пожалуй, очередного Станислава. Сам я поеду в походной консульской форме. Уже Балабанов сделал рисунок. Защитная куртка со жгутами, красные галифе, сапоги, шпоры… Увидишь, каким я буду бравым военным. Ты в меня влюбишься и бросишь своего купленного красавчика, – пошутил Железноградов.

– Мисаил; стыдно, я и так в тебя влюблена, но разве моя вина, что ты не мужчина…

– Я тоже не виноват, а в души Шарко и в эти шарлатанские электрические пояса я не верю. Да, знаешь, что мне предлагали в Берлине?..

– Тише… тише, Мисаил…

– Глупенькая, нас же никто не слышит… Предлагали купить гробницу Аписа.

– Что такое?

– Гробницу Аписа. Это священный буйвол у древних египтян. Этих Писов хоронили в таких саркофагах из гранита и черного мрамора. Это вроде громадного каменного ящика. Хотели двести пятьдесят тысяч марок – и то по случаю. Но не в этом дело… Что такое двести пятьдесят тысяч марок? Я думал: зачем нам саркофаг Аписа? Зачем?.. А теперь вспомнил: хорошо бы из него сделать бассейн для ванной. Он так велик и просторен, что мы можем кунаться втроем… вместе с другом дома. Вот была бы сенсация! Купаться в саркофаге Аписа! До этого еще никто не додумался.

– Никто, – подхватила Сильфида Аполлоновна, – я же говорю, что ты гений… Ты и теперь велик, но ты пойдешь еще дальше!.. Ты поднимешься так высоко, так высоко, что просто страх даже.

10. И там и здесь

Вера не вынесла потрясений. Да и все пережитое, казалось, погасшее в лучистой жажде встречи с Димою, напомнило о себе, прихлынуло вновь. Обвеяло жуткими призраками… Девушка слегла. Слегла в походную кровать своего жениха. Вот где сказалось доброе сердце пани Войцехович. Она знала, что Вера нажечена (невеста) пана ротмистра. Зная, – имела полное основание ревновать, но поймите женское сердце, – с трогательной заботливостью ухаживала за больной.

За больной – не то слово. По определению дивизионного врача, Забугина не была ничем больна. Ее слабость, общее недомогание он объяснял полным упадком сил вследствие целого ряда тяжелых нравственных испытаний.

Последнее переполнило чашу, и без того налитую до самых краев. Ценою мук, трудных и сложных препятствий купила она себе, наконец, право обнять любимого человека… Горела вся этим мгновением… А он оказался в плену. И главным образом мучило Веру – это было сплошное терзание, – он-то, Дима, не знает ничего о ней, настолько не знает, что, наверное, убежден в ее, – страшно подумать – смерти.

А Вовку дела звали назад в Петербург. Он уже получил две шифрованные телеграммы от Арканцева, по обыкновению, лаконические, с требованием скорейшего возвращения.

И вот «ассириец» оставил Веру на попечение Столешникова.

Под строгим секретом, – до поры до времени секретом, – сообщил он все генералу. И как Вера невольно проникла в темные взаимоотношения Лихолетьевой, Шацкого и Юнгшиллера и как ее похитили, и все дальнейшие мытарства, до приезда в штаб дивизии включительно… Маленький смуглый генерал с умным, выразительным лицом ушам не верил…

– Все, что вы говорите, сплошной ужас! Кошмар! В то время, как мы здесь воюем, в то время, как вся армия, от генералов до последнего солдата, охвачена одним порывом, одним желанием снести, уничтожить врага, – там, позади, в тылу, нас продают, нами торгуют, да что нами, всей Россией! Это ужасно! Вот вы назвали ряд имен. Какие люди, какие лица занимаются этим презренным ремеслом… Ремеслом сатаны… Так вы говорите – Лихолетьева… Она мне всегда казалась подозрительной… Это Бог знает откуда и как взявшаяся авантюристка… Сам он – тюфяк, ослепленный старческой влюбленностью, тюфяк, но не подлец. Но почему же молчат, медлят… Почему ее не арестуют?..

– Еще не настал час, ваше превосходительство… Мы хотим накрыть всю шайку… И тогда один за другим аресты пойдут… Сенсационные!.. Все ахнут!.. Поживем – увидим, и скоро увидим. Напоследок моя просьба к вам – берегите эту бедняжку Забугину. В наших руках это один из главных козырей. Недаром вся эта канальская банда так хотела ее обезвредить! Берегите ее, ваше превосходительство… Здесь она будет в большей безопасности и под надежнейшим надзором, чем где-либо… Я уверен, эти господа разнюхают об ее местонахождении. У них ведь агентура поставлена куда лучше нашей… Командируют кого-нибудь либо вторично выкрасть ее, либо совсем «ликвидировать».

– Головой ручаюсь за полную неприкосновенность вашей протеже! – с убеждением воскликнул генерал.

– Главное, не подпускайте на пушечный выстрел Шацкого. Тоже повадился к вам ездить. Я уверен, что Загорский очутился в плену не без благосклонного участия этого полупочтенного.

– Возможно ли?..

– И даже весьма, ваше превосходительство. Это агент Лихолетьевой и Юнгшиллера.

– Так он не племянник Елены Матвеевны?

– Точно в такой мере, как я племянник, ну, скажем, Юаншикая…

– Позвольте, позвольте… Многе становится ясным. Он вел себя здесь довольно подозрительно, носился повсюду на своей машине. Видели его беседующим в укромных уголках с какими-то личностями… Я тогда не. придал значения, человек носит форму… Бумаги, и в том числе разрешение бывать повсюду на фронте – в порядке. Уполномоченный, чего же еще? Внешность говорила за него, но в чужую душу не влезешь.