Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2 - Георг Борн

Жозефина громко рыдала.

— Он совершенно испорченный негодяй, —утешал Калебассе Белую Голубку, — не заботься о нем больше!

— Поклонись от меня благородным господам мушкетерам, — закричал еще раз издали Жюль Гри, — скажи, что я смеюсь над их приговорами и преследованиями и исполню то, в чем им когда-то поклялся.

— Оставь его, Жозефиночка, молчи! Он еще ударит тебя, а я старый человек и не в силах защитить тебя, — уговаривал папа Калебассе. — Не плачь же, моя дорогая! Он не стоит слез, которые ты из-за него проливаешь!

— Ах, я все еще желала ему добра, едва выговорила сквозь слезы Белая Голубка,'— но теперь я покончила с ним!

— Он вовсе не заслуживает твоей доброты, — продолжал Калебассе.

— По-настоящему тебе до него вовсе и дела нет…

— Но он же все-таки…

Жозефина хотела сказать: «Мой брат», но старик не дал ей договорить.

— Что он такое? Он ровно ничего! — воскликнул он, — к чему ты хочешь принимать побои от негодяя, рискуя даже своей жизнью? Он в припадке бешенства может убить тебя! Не будь глупа, брось его! Послушай моего совета, ты ведь знаешь, что я желаю тебе добра, любя тебя с детских лет!

— Да, в этом я уверена, папа Калебассе, вы всегда были добры и ласковы ко мне.

— Иначе и быть не должно, так пойдем же, я провожу тебя до Лувра, чтобы по дороге с тобой ничего не случилось! Я ничего доброго не жду от Жюля, у него злой нрав. Я боюсь, что ему не избежать виселицы.

— О, Господи, Боже мой! — воскликнула в ужасе Жозефина, — помилуй и сохрани нас от такого несчастья!

— Могут ли родители отвечать за своих детей, а тем более сестры за братьев? Всякий пожинает то, что сеет! Когда он поступает так, что заслуживает виселицы, мы не можем воспрепятствовать ему быть наказанным по заслугам! Тайна, о которой он тут мне болтал, тоже дело крайне сомнительное, даю голову на отсечение, если это опять не какая-нибудь скверная шутка.

— А что же это такое, крестный? — спросила Жозефина, идя возле старика по дороге к Лувру.

— Да кто может сказать, какие у него замыслы! Какая-то государственная тайна, говорил он, — боюсь только, чтобы он не подавился этой государственной тайной вместо больших выгод, которых от нее ожидает! Я вижу ясно, что он сам надевает себе петлю на шею, но кто его удержит! Мушкетерам он также, наконец, надоест и они раз и навсегда отправят его туда, откуда уже не возвращаются.

— Ты, Жозефиночка, не печалься о нем, это напрасный труд, его все равно не удержишь!

— Вы правду говорите, папа Калебассе, я хотела только исполнить мой долг, чтобы потом не упрекать себя, — ответила Белая Голубка.

— Я понимаю, Жозефина, но доброта твоя расточается без пользы. Жюль не достоин твоего сострадания.

— Вот мы и у Лувра! Благодарю вас, что вы проводили меня, крестный!

Старик подал Жозефине руку на прощанье и с тайным удовольствием посмотрел ей вслед, пока она подымалась по ступеням крыльца.

— Сейчас однако видно, что она другой породы, — пробормотал он про себя и, задумавшись, пошел дальше.

Жюль Гри в это время шел по улицам в сильном раздражении.

Встреча с Жозефиною еще усилила его желание отомстить мушкетёрам, а из всех них больше всего он ненавидел Милона. Жажда мести все увеличивалась и увеличивалась.

Счастье — так по крайней мере он называл эту встречу, — как-то особенно благоприятствовало ему в этот вечер. Когда он прибыл во дворец герцога д'Эпернона и попросил камердинера доложить о нем, камердинер объявил, что герцог опасно болен и что в настоящее время у него находится мушкетер, присланный королевой узнать о здоровье герцога.

Мушкетер? — спросил пораженный Жюль Гри.

— Их здесь даже два, один сейчас у его светлости герцога, а другой ожидает в переднем зале.

— Не знаете ли их имен?

— Тот, о котором я должен был доложить, назвался бароном де Сент-Аманд!

— Благодарю вас, друг мой, — ответил Жюль Гри, — а давно уже мушкетер у герцога?

— Я полагаю, он скоро окончит свой визит.

— Я подожду лучше внизу, потому что не желал бы встречаться здесь с мушкетерами, — объявил Жюль Гри.

— Это ваше дело, — ответил камердинер, возвращаясь в комнаты, между тем как Жюль Гри стал медленно спускаться с крыльца.

Должно быть герцог д'Эпернон действительно был опасно болен! Подъезд внизу не был освещен, нигде не видно было ни одного фонаря, глубочайший мрак царил также на крыльце и в нижнем зале. Не видно было ни слуг, ни управляющего! Они знали, что их господин не мог застать их врасплох, и предпочли отправиться каждый по своим делам.

При виде этого Жюлю Гри пришла в голову мысль, заставившая его остановиться внизу, у крыльца. Что, если бы он подождал здесь возвращения Милона? Он, совсем неожиданно, одним ударом смог бы уложить его на месте, а потом сделать то же и с ничего не подозревающим его товарищем! Он вполне был уверен, что другой мушкетер — маркиз или виконт, — оба они равно были ему ненавистны!

Этот план живо созрел в испорченной душе сына Пьера Гри. Он прижался к золоченым перилам крыльца и стал дожидаться своих врагов. Слабый свет, падавший с открытого высокого подъезда прямо на крыльцо, давал ему возможность различать идущих сверху, тогда как он оставался в тени.

Таким образом, убийца стоял, спрятавшись, и ждал своих ненавистных врагов — друзей-мушкетеров.

Ведь для того он и бежал из Бастилии, чтобы отомстить своим врагам и, затем, открыв тайну, извлечь из нее для себя большие выгоды.

Вдруг он услышал, что наверху открывают двери, — желанная минута приближалась!

Жюль Гри, обнажив шпагу, прижался к перилам крыльца.

Сверху послышались шаги.

Казалось, шел только один человек! Кто же это был? Жюль Гри подался вперед и стал смотреть на крыльцо: он хотел удостовериться, не слуга ли это.

В этом случае он представился бы ожидающим.

Нет, при слабом свете, в сумерках, он все же ясно увидел на спускавшемся мундир мушкетера! Без сомнения — это Милон!

Зачем же другой мушкетер остался наверху? Может быть, герцогу сделалось хуже и Милон поспешил за доктором?

Казалось, что так, потому что он спускался очень поспешно.

Жюль рассчитывал минуту нападения, чтобы удачнее вонзить свою шпагу в сердце ничего не подозревающего, бегущего навстречу своей гибели человека.

Мушкетер приближался.

Когда он ступил на плиты подъезда, перед его глазами вдруг блеснула шпага, вслед за тем он увидел и державшего ее человека.

— Проклятие! — закричал мушкетер, и Жюль узнал голос виконта. — Что тут за дьявол? Что здесь происходит?

Он отскочил в сторону, чтобы избежать удара, и в ту же минуту обнажил свою шпагу.