Страстный. Плохой. Опасный (СИ) - Тиган Линетт

— Умница, — шепчет он, когда я, задохнувшись, взорвалась слепящими ощущениями и громким стоном. — Вот так бы всегда, и у нас все будет здорово, — приподнимает за талию и опускает на пол у своих ног. — Теперь открой рот и доведи начатое до конца, — Гордеев приманивает к своему члену, полностью увлажненный моим возбуждением.

Он влажный, солоноватый и будто еще больше разбухший. Мне удается довести его до кульминации всего за несколько коротких минут, когда он с большим удовольствием наполняет мой рот, ориентируясь только на свои желания.

Показательно облизываю губы, настойчиво удерживая прямой мужской взгляд. Он довольно хмыкает, сидя подтягивая брюки с трусами, и уже после наклоняется ко мне. Протянув руки за мою спину, расстегивает ремень на запястьях.

— Теперь мне безумно жаль оставлять тебя одну, такую разгорячённую и удивительно покладистую, — Максим собственническим жестом обводит мои губы, надавливая большим пальцем на нижнюю, касаясь языка.

— Тогда не оставляй, — с вызовом смотрю в его вспыхнувшие яркие глаза, наблюдая самое настоящее сожаление.

Не теряя момента, снова вскарабкиваюсь на его колени под горластый смех мужчины. Кладу ладошки на его стальной пресс, ощущая тяжесть на правой руке, точно зная, что в кармашке лежит телефон.

Это и есть моя цель, такая мотивирующая, что ранее заставила опуститься на колени перед Господином Гордеевым без каких-либо сомнений.

— Разве таким мужчинам, как ты, нужно повиноваться времени и требованиям? Мне всегда казалось, что правила устанавливаешь только ты один, — призывно шепчу в его губы, целуя мужской подбородок. — Макс, я хочу еще раз, — не теряюсь, когда Гордеев трогает мою грудь. Выгибаюсь на встречу.

— Я постараюсь справиться с работой как можно скорее, — он наблюдает за тем, как я по-кошачьи обтираюсь об него, и, кажется, Гордееву это даже очень нравится. Возможно, именно сейчас я похожа на изнывающую женщину, которая хочет мужскую ласку. — И потом я с тобой поиграю, — загадочно обещает мне Максим, пытаясь меня перехватить за извивающуюся талию, — пока я беспрерывно блуждаю руками по его телу и отвлекая, одну из них запускаю в его брюки.

— Это я буду играть, а ты дашь мне сделать с тобой все, что я захочу, — нагло удерживаю на себе его взгляд, и мне наконец-то удается заставить Гордеева смотреть на меня по-другому. Смотреть так по-жадному, пылая в страсти и желании обладать женским податливым телом.

— Договорились, — он крепко перехватывает меня за талию и поднимается, целуя так сильно, будто срываясь и поддаваясь своим желаниям, когда затуманился рассудок. — Ты сделала из меня неопрятного взволнованного мальчишку! Что теперь обо мне подумают люди? — насмешливо обвиняет меня в своей мужской несдержанности, но Максим сейчас расслаблен, удовлетворен и сыт.

— Выглядишь… — задумчиво тяну я, наблюдая, как Максим быстро застегивает брюки с ремнем и поправляет галстук, — сексуально. Если не приедешь в воскресенье, мое одиночество разбавит Игнат, — выпаливаю я, когда он поправляет пиджак.

Напряженно слежу за его руками, которые плавно опустились и брутально оказались в карманах брюк.

— С огнем играешь, малышка, — предупреждает Гордеев, когда я опускаю глаза, закусывая губы. — Но такая ты мне тоже нравишься, — поддевает подбородок и слегка приподнимает для целомудренного поцелуя в щеку.

Гордеев торопливо уходит, подхватив в прихожей свой дипломат из черной кожи, всего на секунду обернувшись на меня, застывшую возле дверного проема, пока я беззаботно опираюсь на него своим плечом.

— До встречи, малышка.

— До встречи, Господин Растлитель.

Максим сдержанно улыбается, и выходит, закрывая меня на громкие три поворота ключа. Несколько ужасно долгих минут я жду его вероятного возвращения, после чего тревожно выдыхаю, прикрыв глаза.

Стремглав бросаюсь к креслу, где мы развлекались, извлекая из тесного проема между сидением и подлокотником спрятанный телефон, дрожащими руками включая его.

Безусловно, здесь стоит блокировка, но она не составляет для меня препятствий, ведь сегодня за целый день Господин Гордеев больше десяти раз отвечал на звонки по работе и просматривал различные сообщения, пока я ходила за ним молчаливым тихим хвостиком.

И вот теперь, беспрепятственно разблокировав телефон с доступом к звонкам и интернету, я пытаюсь осознать, каким должен быть мой следующий решающий шаг…

Часть 15.2

Я начала так сильно нервничать, что даже не заметила, как по щекам потекли слезы. Всхлипнув от перенапряжения, начала набирать номер брата, едва попадая по экрану при наборе цифр… Но осознанно остановилась, задумавшись над своим положением.

Пальцы словно окаменели, когда я поняла, насколько несообразно будет ему названивать, потому что почти уверена в том, что Максим обнаружит пропажу телефона еще до приезда в Москву. Мне нельзя терять головы, и нужно попытаться если не спасти себя, то бесповоротно усложнить жизнь неприкосновенному Господину Гордееву.

Вытираю слезы, медленно и глубоко дышу, пытаясь нормализировать сбитое дыхание. Идея заявить о себе зарождается практически сразу, ведь соображаю, что Максим надавил на брата и не дал ему возможности распространить отснятый материал о его причастности к моим страданиям.

Но каким бы крутым журналистом я ни была еще два месяца назад, сейчас оказалась до невозможности взвинченная с дрожащими руками, которые крепко-накрепко вцепились в телефон. Весь профессионализм внезапно смылся в унитаз, ведь то, что должна была совершить матерая журналистка Ярослава Соколовская, становится трудной и непреодолимой задачей.

Еще я твердо понимаю, что Максим может в любую минуту возвратиться и застать меня за не самым безобидным делом…

Настраиваюсь считаные минуты, которые кажутся вечной мукой.

Осторожно пододвигаю хрустальную вазу со свежими цветами ближе до края подоконника, включая камеру телефона, устремляя ее на кресло, контролируя качество съемки.

Шумно выдохнув, делаю два широких шага назад, плавно сев в кресло на самый краешек с неестественно прямой осанкой от страшного напряжения. Мое тело словно один наэлектризованный нерв.

Давай соберись, тряпка, журналистка ты, или кто? В самом-то деле!

Подняв взгляд, смотрю в камеру.

Губы вздрогнули в лихорадочном выдохе. По телу усеялись миллионы мурашек от опасения и странного трепета. Я должна стать центром внимания общественности, поэтому необходимо преодолеть сейчас свои границы, чтобы отважиться после всего пережитого поступать так… Бесстрашно или до ужаса глупо.

— Мое имя — Ярослава Соколовская, — начало уверенное, хоть и затянутое. Все тело загорелось каким-то вспыхнувшем пламенем, и я дискомфортно поерзала по мягкому креслу. — Я журналист. Почти каждому в издательстве глянцевого журнала известно, что я готова посвятить этой работе всю свою жизнь, поэтому каждый день бесповоротно шла к одной-единственной цели — популярности. Неважно какой ценой, неважно как, неважно с кем… И до недавнего времени весь мир вращался вокруг меня одной, — я не опускаю взгляда, на свое изумление с каждым словом возвращая прежнюю твёрдость, несмотря на небольшое смущение из-за откровенности.

Не раз участвовала в съемках, и знаю, что взгляд в камеру, крепкие и сильные слова задевают каждого зрителя. Годы обучения и практики придают уверенности, поэтому я немного расслабляюсь и стараюсь быстрее размышлять над своими словами, чтобы после выложить тонну дерьма под названием Справедливость и Правда.

Второго шанса не будет.

— На пике своей популярности я взяла интервью у Господина Гордеева, и впервые нарушила принципы журналиста. Я не скрываю того, что не смогла устоять перед таким мужчиной и провела с ним ночь… Это оказалось моей фатальной ошибкой, с которой я не могу справиться по сей день, — оскалилась с горечью, припоминая все неприятные моменты пережитые рядом с Максимом.

— У нас были отношения, несколько очаровательных недель, но мне пришлось открыть глаза на жуткие вещи, а не слепнуть от его обаяния. Пострадали мой брат и близкий друг, а меня мужчина регулярно и жестоко наказывает за любую дерзость. Он тиранит за недейственные планы побега и не дает вернуться домой, — ком в горле пришлось проглотить от не самых приятных воспоминаний. — Господин Гордеев не тот, кем себя выдает, но я поняла это слишком поздно, когда на моем теле начали появляться ссадины, а наказания тирана стали зверскими, граничащие с пытками.