Бен-Гур - Льюис Уоллес

– Ты еврей, – сказал он, – откуда у тебя двадцать талантов? Покажи их.

– Вот, – сказал он, подавая Мессале бумагу.

– Читай, читай! – раздалось вокруг.

И снова Мессала читал:

Антиохия, 16 день Таммуза.

Предъявитель сего Санбаллат из Рима имеет в своем распоряжении пятьдесят талантов.

Симонид

– Пятьдесят талантов, пятьдесят талантов! – загудела толпа.

На выручку явился Друз.

– Клянусь Геркулесом! – закричал он. – Эта бумага лжет, и еврей обманщик. Кто, кроме кесаря, имеет в своем распоряжении пятьдесят талантов? Вон этого дерзкого белого!

Крик его был полон гнева, но Санбаллат продолжал сидеть, и только его улыбка становилась все насмешливее.

Наконец заговорил Мессала:

– Тише! Говорите один за другим, мои соотечественники, прошу вас во имя любви к нашему древнему Риму.

Время дало ему возможность собраться с мыслями, и, обращаясь к Санбаллату, он сказал:

– Ты, обрезанная собака! Я плачу шесть против одного. Не так ли?

– Совершенно верно, – последовал ответ.

– Так предоставь мне назначить сумму.

– Вполне согласен, если сумма будет не ничтожна, – отвечал Санбаллат.

– В таком случае пиши пять вместо двадцати.

– А ты имеешь эту сумму?

– Клянусь матерью богов, что на эту сумму я покажу тебе документы.

– С меня довольно и слова такого храброго римлянина. Но только сделай сумму четной, вместо пяти – шесть, и я запишу.

– Ну, пиши шесть.

И они обменялись расписками.

Вслед за тем Санбаллат встал и оглянулся вокруг себя с насмешливой улыбкой. Он как нельзя лучше знал тех людей, с которыми имел дело.

– Римляне, – сказал он, – предлагаю вам другое пари, если у вас достаточно смелости. Пять талантов против пяти, что белый победит. Я приглашаю всех вас.

Они снова были изумлены.

– Что? – воскликнул он громче. – Неужели завтра в цирке скажут, что собака-еврей являлся в залу дворца, полную римскими патрициями, в числе которых находился и потомок Цезаря, предлагая им пари на пять талантов, и у них недостало смелости принять его?

Эту колкость нельзя было стерпеть равнодушно.

– Довольно, дерзкий! – сказал Друз. – Напиши условие пари и положи бумагу на стол. Завтра утром, если мы найдем у тебя ту сумму, которой ты так безумно рискуешь, то я, Друз, обещаю тебе, что пари будет принято.

Санбаллат написал и, как всегда, невозмутимо сказал:

– Вот, Друз, я оставляю вам предложение. Когда оно будет подписано, принеси его мне во всякое время до начала бегов. Я буду находиться с консулом в ложе над Помпейскими воротами. Мир вам, мир всем!

Он поклонился и вышел, не обращая внимания на град насмешек, провожавших его.

За ночь слух о громадном пари облетел все улицы города и даже проник за его пределы. Бен-Гур, лежа около своей четверки, узнал, что Мессала рискнул всем своим состоянием.

Никогда он так сладко не засыпал.

12. Aнтиoxийский цирк

Антиохийский цирк был устроен на правом берегу реки, почти напротив острова, и ничем не отличался от цирков того времени.

Собственно увеселения давались для публики, а стало быть, каждый мог наслаждаться ими; но как ни велики были размеры цирка, в данном случае народ так опасался не найти себе места, что накануне зрелища занял все свободные места вокруг цирка, где его временные палатки напоминали военный лагерь.

В полночь входы в цирк широко растворились, и чернь ворвалась, чтобы занять отведенные ей места, удалить с которых ее смогло бы только землетрясение или вооруженная сила. Люди провели ночь на лавках и даже утром закусывали там же. Они просидели до конца зрелища, столь же жадно упиваясь им, как и ожиданием его.

Избранная публика, имевшая заранее обеспеченные места, направилась в цирк в первом часу утра. Во втором часу эта публика, направлявшаяся из города к цирку, представляла собой непрерывный и бесчисленный поток.

Как только стрелка общественных солнечных часов в цитадели указала половину второго, легион в полном вооружении и с развернутыми знаменами стал спускаться с горы Сульпиус, а когда арьергард последней когорты исчез на мосту, Антиохия окончательно опустела и, невзирая на то, что цирк не мог вместить всех, в городе не осталось никого.

Значительная толпа на берегу реки смотрела на то, как с острова на правительственном катере переправлялся консул. Когда он высадился на берег, его встретил легион. Военный парад на момент отвлек внимание публики от цирка.

В третьем часу вся аудитория, если только это слово уместно здесь, была в сборе. Наконец, раздался звук труб, и моментально взоры более ста тысяч зрителей устремились к восточной части здания.

Стена в этом месте была прорезана широким сводообразным проходом, называемым Помпейскими воротами, над которым на возвышенной трибуне, убранной знаменами легиона, на почетном месте восседал консул. По обеим бокам прохода стена была разделена на стойла, защищенные с фронта массивными воротами, крепившимися к пилястрам и украшенными статуями. Над стойлами находился карниз с небольшой балюстрадой, по сторонам возвышались места, занятые пышно одетыми сановниками. Стена тянулась во всю ширину цирка и по обеим сторонам заканчивалась башнями, которые не только придавали грацию этому архитектурному произведению, но и служили опорой веларию – пурпурному навесу, протянутому между ними и защищавшему от солнца, что было донельзя приятно при все более и более усиливающейся жаре. Прямо внизу расстилалась арена – совершенно ровная, обширных размеров площадь, покрытая мелким белым песком. На ней и будут происходить все зрелища.

По ту сторону Помпейских ворот раздаются стройные звуки музыкальных инструментов и голосов, и выступает хоровая процессия, которой и открывается празднество. За хором следуют распорядитель и гражданские власти города, организовавшие это торжество. Все они в пышных одеждах и венках, за ними появляются роскошно украшенные изображения богов – одних несут на носилках, других везут на колесницах, и наконец шествуют участники состязаний, каждый в том костюме, в котором он будет или бежать, или бороться, или скакать, или же управлять лошадьми.

Медленно выступая, процессия обходит вокруг арены, представляя собой красивое и внушительное зрелище. Звуки одобрения раздаются навстречу ей, разливаясь все сильнее, подобно волне, вздымающейся и разрастающейся от движения лодки. Если статуи, изображающие богов, ничем не выражают одобрения этому приему, то этого нельзя сказать о распорядителе и всех остальных участниках процессии.

Состязающихся встречают особенно горячо, потому что во всем собрании вряд ли найдется хоть один человек, не держащий за кого-нибудь из них пари. Любимцы выделяются по мере того, как по их прохождении особенно шумно выкликаются их имена или же с балконов на них падает больше венков и гирлянд. Если и могло быть сомнение относительно того, участники каких состязаний пользуются наибольшей популярностью, то теперь оно решалось само собой.

К великолепию колесниц, к необыкновенной красоте лошадей, к довершению очарования присоединялась и наружность возничих. Их безрукавные короткие туники были из тончайшей шерстяной материи известных цветов. Верховой сопровождал каждого из них, за исключением Бен-Гура, который в силу каких-либо причин – может, по недоверию – предпочел выступить без провожатого, как и без шлема, украшавшего каждого из остальных возничих.

При их приближении зрители становятся на скамьи, и крик, в котором человек с тонким слухом легко может различить пронзительные ноты женских и детских голосов, заметно усиливается, падение с балкона букетов роз превращается в настоящую бурю: ударяясь о наездников, цветы падают в колесницы, угрожая наполнить их доверху. Даже лошади служат предметом оваций, и нельзя сказать, чтобы они безучастнее своих хозяев относились к воздаваемым почестям.

Весьма скоро становится ясно, что, как и прочие состязающиеся, одни из наездников пользуются большим вниманием публики, чем другие. Потом следует еще одно открытие: почти все из сидящих на скамьях носят особые цвета, чаще всего в виде ленты на груди или в волосах: тут видна зеленая лента, там желтая, а там голубая, но при внимательном осмотре всей толпы в ней замечается преобладание белого и алого с золотым.

Во всяком современном сборище, подобном этому, и в особенности в таком, где за состязающихся держат пари, предпочтение одних лошадей перед другими определяется их качествами, тут же – национальностью ездока. Если кони византийца или сидонянина находили незначительную поддержку, то только потому, что эти города имели на скамьях очень немногочисленных представителей. Греки, со своей стороны, хотя их было и очень много, делили свое сочувствие между коринфским и афинским наездниками, вот почему зеленый и желтый цвета виднелись нечасто. Алый с золотым – цвет Мессалы – был бы заметен разве немногим более, если бы не жители Антиохии, это вошедшее в поговорку племя льстецов, которые, приняв сторону римлян, избрали цвет их фаворита. Затем оставались туземцы, или сирийцы, иудеи и арабы. Эти, твердо веруя в кровь четверки Ильдерима и примешивая к своей вере ненависть к римлянам, которых больше всего им хотелось видеть побежденными и посрамленными, носили белый цвет и составляли самую шумную и самую многочисленную часть собрания.